Ее взору предстали неаккуратные стопки бумаг, большинство из которых испещряли беспорядочные каракули Альберта. Она представила его склонившимся над письменным столом, солнечный свет падает на лысеющую голову, его небольшое брюшко скрывается под столешницей. Если бы не ощущала тяжесть этих бумаг, она, возможно, улыбнулась бы воспоминаниям.

Элинор вздохнула. Альберт попросил ее лишь о двух вещах, когда спас от нищеты и разделил с ней свое земное имущество. Она уже потерпела неудачу в первом – не родив ребенка и наследника. Элинор не слишком винила себя в этом, поскольку Альберт заболел вскоре после свадьбы, и они никогда… Она замерла.

Но оставалось второе требование, включенное в завещание. «Моей жене Элинор я передаю свои бумаги, чтобы она могла опубликовать труд моей жизни и распространить его по всему миру».

Элинор знала, что Альберт любил ее, но он был чрезвычайно увлечен своей работой. Математик-любитель, занимавшийся сбором данных о людях: средний рост, продолжительность жизни, классовые привычки. Альфред много раз пытался заинтересовать этим Элинор, но его объяснения ускользали от нее как вода… хотя она и не слишком старалась понять. Сначала юная жена полагала, что позже у нее будет время во всем разобраться. А потом, когда стало ясно, что времени у них не осталось, ее муж был слишком слаб, чтобы объяснять все заново.

О чем только думал Альберт? Он мог передать бумаги одному из своих многочисленных корреспондентов, знающих, что с ними делать. Элинор же понятия не имела. Она приехала в Лондон, чтобы повеселиться, а не чувствовать себя невежественной школьницей. До сих пор ей удавалось делать вид, будто этих бумаг не существует, но сегодняшним серым утром она поняла, что больше не в силах притворяться.

Несколько часов спустя Талия обнаружила ее все еще на коленях у сундука, утреннее солнце освещало бумаги, словно подчеркивая написанное на них.

– Что вы делаете? – поинтересовалась Талия.

– Пытаюсь разобраться в работе моего мужа, – подняла голову Элинор. – Полагаю, в математике вы не сильны?

– К сожалению, нет. – Талия опустилась на колени рядом, наблюдая, как миссис Локхарт перекладывает бумаги из одной стопки в другу. – Вы ели?

В животе Элинор заурчало.

– Нет. – Она встала, стирая пыль с ладоней. – Это подождет. – Пока она не разберется, что с этим делать.

После легкого завтрака из холодного мяса и фруктов Элинор и Талия обсуждали план похода по магазинам, когда появились Энн и Генри Солсбери. Когда лакей объявил о них, Элинор бросилась обнимать подругу, но от ее внимания не ускользнул легкий румянец, вспыхнувший на щеках Талии, когда в комнату вошел Генри. Она нахмурилась. Лучше, чтобы ее компаньонка не проникалась симпатией к Генри, каким бы симпатичным он ни был, – если Элинор хотела, чтобы сработал ее план в отношении мистера Локхарта. Ей нужно было действовать как можно скорее.

Элинор собрала их небольшую компанию вместе: они с Энн расположились на диване, а Генри и Талия – в креслах напротив. Вскоре Генри рассмешил всех досадным инцидентом с портным, который неверно понял его просьбу.

– Когда я пришел на примерку, портной нарядил меня в самый кричащий, щегольской наряд, какой только можно представить, с набитыми плечами, зауженной талией и жилетом настолько ярким, что его было бы видно с другого конца улицы, – рассказывал он.

– Вы, конечно, постарались объяснить ему все, – предположила Талия.

Энн улыбнулась.

– Только не Генри! Он не умеет возражать.

Генри почесал нос.

– Что ж, портной выразил некоторое удивление по поводу моего заказа, но был так доволен тем, как с ним справился, что я почувствовал, у меня нет другого выбора, кроме как оплатить его. При виде нового костюма мой камердинер расплакался и сказал, что я должен немедленно сжечь его, иначе он уйдет от меня.

Элинор поймала себя на том, что тоже хихикает.

– Как это на тебя похоже, Генри. Создавать себе проблемы ради того, чтобы пощадить чувства других. Ты же знаешь, что портным, как и художникам, не привыкать к критике.

– Тем больше причин, почему он не должен терпеть мою критику. Черт возьми, этот парень мне понравился! Он ловко обращается с иглой и к тому же добродушен.

– Но костюм вы сожгли? – уточнила Талия.

Генри прерывисто вздохнул.

– Я собирался, но потом подумал, что почувствует мой портной, если услышит об этом… его работа уничтожена! Так что я запихнул костюм подальше в гардероб и пообещал камердинеру, что никогда его не надену.

Энн покачала головой.

– Генри, ты не должен позволять всем и каждому помыкать собой.

– Это будет помыканием, только если я признаю его таковым, – парировал Генри.

– По-моему, это очаровательно, – сказала Элинор. – Представьте, каким бы стал мир, если бы все были такими же добрыми, как Генри.

– Прекрати, – попросил Генри, и его щеки порозовели. – Ты заставляешь меня краснеть.

– О, – воскликнула Элинор, лукаво улыбаясь. – Боюсь, я даже не начинала.

Генри повернулся к Талии и произнес одними губами: «Помогите». Талия рассмеялась.

Довольная их веселым квартетом, Элинор повернулась к Энн.

– Пойдем прогуляемся со мной по комнате.

Энн рассеянно кивнула и взяла Элинор под руку. Она почти ничего не говорила, позволяя Элинор болтать, пока они прогуливались по залу. Как только подруги оказались вне пределов слышимости, Элинор остановилась.

– Тебе не стоит притворяться передо мной, Энн. Я вижу, как больно тебе улыбаться сегодня. Что-то стряслось.

Энн провела пальцем по оконному стеклу.

– Ничего. Мама говорит, пустяковый каприз. Я должна практиковаться больше.

Элинор была невысокого мнения о матери Энн, которая больше заботилась о собственном благополучии, чем о благополучии детей.

Она отправила свою ранимую дочь в школу-интернат потому, что ее нервы «чрезмерно хрупки».

– Твоя мать ошибается, – откровенно заявила Элинор. – Эмоции не поддаются полному контролю…

не всегда можно оставаться спокойным или счастливым по собственному желанию. Но если у тебя плохое настроение, позволь мне тебя подбодрить. У меня большие планы насладиться Лондоном.

Энн слегка поцеловала Элинор в щеку.

– Дорогая Элинор… ты всегда была мне сестрой. Лишь Генри и Амелия занимают в моем сердце такое же место.

В ответ Элинор сжала руку Энн.

– И вы – семья, которой у меня никогда не было. Давай вернемся к остальным. Мне нужно поговорить кое о чем с Генри.

IV
Талия

Друзей расцвету я мешать не стану,
Бездумная беспечность и корысть,
Подите прочь, чтоб дружбе не увянуть,
В тепле сердечном чтоб тянуться ввысь.

Талия Обри, «Размышления над сто шестнадцатым сонетом»

Талия наблюдала, как миссис Локхарт кружит по комнате с Энн Солсбери. Элинор оказалась совсем не той, какой представляла ее Талия: молодая, энергичная, прямолинейная, в ней чувствовалась твердость характера. И вместе с тем Талия никогда раньше не видела нежности подобной той, с которой Элинор относилась к своей старой подруге. Талия прервала наблюдения и снова обернулась к мистеру Солсбери.

– Прошу прощения… вы говорили что-то, а я не слушала.

– Увы, это обычное явление в моей жизни, – вздохнул мистер Солсбери. Но огоньки, пляшущие в его глазах, спорили с печальным выражением лица.

– Ни на секунду не поверю в это. Такой человек, как вы, с манерами, речью и положением в обществе? Осмелюсь предположить, вы весьма популярны.

– О, да. Среди дам средних лет. С молодыми леди дело обстоит иначе.

– Чепуха! – воскликнула Талия.

– Возможно, только с сестрами Обри? Вам чертовски трудно угодить. Сначала Калли отвергла меня, а теперь я не могу привлечь ваше внимание, хотя нахожусь в нескольких метрах от вас.

Талия покраснела и сменила тему.

– Я размышляла о миссис Локхарт и вашей сестре. Никогда не видела, чтобы она была так нежна с кем-то еще.

– Хм, – задумался Генри, следя взглядом за двумя девушками, ходящими по комнате. – У Элинор была непростая жизнь. Постарайтесь не осуждать ее.

– Мой отец учил меня никого не осуждать, – ответила Талия.

– Но вы делаете исключение для повес? Нет, не хмурьтесь. Я видел вас в обществе – вы терпеть не можете дураков.

– Но я правда стараюсь, – призналась Талия. Как получилось, что мистер Солсбери столько всего заметил в ней? Даже Джеймс не увидел этого, а она ведь хотела выйти за него. Этот разговор ей не слишком нравился, и она снова сменила тему. Такими темпами через четверть часа у нее не останется тем для разговора.

– Скажите, мистер Солсбери, есть у вас какие-нибудь хобби?

– Помимо того, чтобы выглядеть эффектно? Я – самый полезный друг, какого можно иметь в обществе. Разбираюсь во всех тонкостях общения, могу дать совет по любому деликатному вопросу и так далее.

– Несомненно, вы способны на большее, чем просто «выглядеть эффектно». Вы читаете? Интересуетесь наукой?

– Я иногда посещаю Джексоновскую академию бокса для джентльменов… это не совсем то, что вы имели в виду? И, как известно, я время от времени читаю журналы. Разве я не прочел большую часть ваших стихов?

– В самом деле прочли? – Генри упоминал раньше, что читал одно ее стихотворение, но Талия решила, что он прочел его случайно. Генри улыбнулся.

– Вы удивлены, не так ли? Я не безграмотен и, будучи настоящим украшением общества, могу говорить на любые темы. Как поживает ars poetriae^[2]? Работаете над чем-нибудь новым?

– Пытаюсь. Сейчас переписываю несколько стихотворений, которые уничтожил мой брат. Хотя они не так хороши, как я полагала.

– Возможно, вы слишком строги к себе?

– Нет, печальная правда в том, что я пока не тот писатель, которым стремлюсь стать.

– Полагаю, это задача любого художника, не так ли: работать до тех пор, пока твое ремесло не воплотит твое видение? Вот почему я никогда не пытался заняться чем-то по-настоящему творческим. Я бы предпочел прославиться своим удивительным виденьем, чем показывать миру, что мои навыки не позволяют передать его.

– Да, – ответила Талия, несколько удивленная его проницательностью. – Хотя я бы хотела попытаться и потерпеть неудачу, чем вовсе не пробовать.

– Камень в мой огород? – заметил мистер Солсбери, улыбаясь. Но прежде чем Талия успела заверить, что это не так, Энн уже опустилась на диван, а Элинор встала рядом.

– Генри? Могу я отвлечь тебя на минутку? Мне нужно кое-что обсудить с тобой, – сказала Элинор.

Едва взглянув на Талию, мистер Солсбери кивнул и последовал за Элинор из комнаты. Талия предполагала, что Элинор хочет показать ему сундук с бумагами мужа, который стоял у нее в кабинете. Возможно, мистер Солсбери со всеми его связями знает кого-то, кто мог бы помочь с этим.

Она стала ждать, пока Энн что-нибудь скажет. Как компаньонке, которой выплачивают жалованье, Талии не следовало начинать разговор, хотя они с Энн и были представлены друг другу в прошлом сезоне.

Энн ничего не произнесла, встала и вернулась к окну. Через несколько долгих минут, когда Элинор и Генри так и не вернулись, Талия, забыв о приличиях, присоединилась к ней.

– Миссис Локхарт упомянула, что вы старые подруги, познакомились в школе. Это было хорошее заведение?

Энн сжала губы. На мгновение Талия решила, что она не станет отвечать. Затем мисс Солсбери произнесла:

– Нет.

– Полагаю, Лондон вам нравится больше, чем школа.

Энн пожала плечами.

– Тут неплохо.