Огненное сердце (страница 12)
Может, многочисленные метастазы не распространились бы так стремительно, если бы лечение началось раньше. Сейчас болезнь уже охватила кости, печень, легкие… И я злюсь на все: на мир, на чертову судьбу, на то, что моя мама – мой самый близкий человек – оказалась в ловушке болезни, которую невозможно победить простым «выздоравливай».
Я узнала, что рак молочной железы – это не просто опухоль, это биологический враг с разными уродливыми лицами. У мамы агрессивная форма, тройной негативный рак, не поддающийся гормонотерапии и не имеющий таргетных точек. Ей назначили мастэктомию с удалением всей груди и множество курсов химиотерапии. После – иммунотерапию и даже пересадку стволовых клеток крови, чтобы попытаться дать организму хоть какую-то опору.
Я выучила слова, которые никогда не хотела знать: «неоперабельный», «прогрессия», «вторичные очаги», «резистентность». Я могу отличить паклитаксел от доцетаксела, знаю, как действуют PARP-ингибиторы и чем отличаются HER2+ опухоли от тройного негатива. Я словно получила медицинское образование – не по своей воле.
Но ни одно из этих знаний не дает мне ответов. Ни одно не приносит облегчения, когда я слышу, как она тихо стонет от боли. Ни одно не избавляет меня от слез, которые я проливаю только ночью, боясь, что утром вернусь в больницу и не обнаружу ее в палате. Ни одно не помогает мне понять, почему именно моя мама. Ни одно не возвращает мне ту женщину, которая раньше пела вместе со мной, читала сказки и учила, что в этом мире можно все исправить, если очень захотеть.
Оказывается, нельзя. Не все.
У меня нет уверенности в завтрашнем дне, не говоря уже про следующий месяц или год. У меня нет уверенности, что женщина, которая подарила мне жизнь, не умрет. Но я продолжаю вкладывать все силы в свой взгляд, в прикосновения и слова, чтобы мы верили, что все наладится. Я стараюсь… жить за нас двоих. Бороться за каждый ее вдох до тех пор, пока у меня самой не останется сил.
Иногда кажется, что мы убегаем от смерти, будто она живое существо, мчащееся за нами.
Я бегу, бегу, бегу.
Бегу с мамой на спине, но наши затылки то и дело покалывает от промерзшего, гнилого дыхания, предвещающего конец.
Но я отказываюсь сдаваться. Я отказываюсь думать о том, что у меня может не стать мамы. Я отказываюсь говорить ей «прощай». У нас впереди множество ярких событий. Она обязана прожить еще много лет, полных улыбок и сладкого дыхания жизни. Она обязательно должна подняться по своей любимой туристической тропе и насладиться видами Монтаны. Я хочу, чтобы мама когда-нибудь присутствовала на моей свадьбе и подержала на руках моего ребенка. Она будет самой лучшей бабушкой – я точно это знаю, потому что на свете нет мамы лучше нее.
Эта женщина отдала мне каждую частицу любви в своем сердце, воспитав меня в одиночку. Она могла валиться с ног, но никогда не отказывала мне в помощи. Поэтому я ни за что на свете не откажусь от нее, даже если мне придется пожертвовать собой.
Я смахиваю с щеки одинокую слезу усталости. Глубоко вдохнув, растягиваю губы в улыбке и возвращаюсь к маме. Она, видимо, задремала, пока паника снова и снова захлестывала меня, а Томас Саммерс испытывал мое терпение и выдержку.
Невыносимый мужчина. Просто невыносимый.
Однако… однако я не могу отделаться от вспышек воспоминаний о том, как его большие руки скользили по моему телу. Как губы оставляли ожоги на шее. Как мое сердце… было спокойно, но все равно трещало, будто раскаленное. Этой ночью я не плакала.
Не сказать, что я сожалею о том, что мы переспали. Это просто застало меня в врасплох. Мои чувства заставили меня нервничать. Я знаю себя. И мне точно известно, что если я не хочу мужчину, то никакая текила и уж точно никакая шляпа не заставят меня лечь к нему в постель.
Мама распахивает глаза, как только я сажусь в кресло.
– Поспи, – шепчу я, поглаживая ее хрупкую, как хрусталь, руку. – Я просто посижу еще, пока меня не выгнали.
– Я не спала. Просто глаза отдыхали.
Я усмехаюсь. Она тоже всегда пытается провести со мной как можно больше времени, даже если ее усталость слишком сильна. Иногда кажется, что мама утомляется даже от обычного разговора.
– Ну так что там с моим любимым мальчиком из Саммерсов? – Она удобнее устраивается на подушке, словно не может сдержать в себе энтузиазма.
Я закатываю глаза и вспоминаю утренний монолог Томаса. По моему позвоночнику бегут мурашки, а груди начинает жечь. Именно в тот момент моя паника достигла, наверное, апогея, ведь стало понятно – Томас Саммерс не из тех мужчин, которые забывают твое имя на утро. Он не из тех, кто принимает отказы. Я поняла, что могу быть слишком слаба перед его упрямством и харизмой, даже если все еще могу послать его к черту.
Будем честны. Вероятно, я поняла, что Томас опасен, еще тогда, когда наши взгляды пересеклись в баре.
– Он давно не мальчик.
– О, я заметила. Думаю, ты тоже. Судя по вашему сексуальному напряжению.