Черт, об этом не знает даже моя мать. Ведь она тоже все еще говорит: «Томас, милый, заедь к нам сегодня». Я – ее ребенок, и все вполне логично. Однако не могу не задаться вопросом, почему все вокруг считают двадцативосьмилетнего мужчину милым.

Милыми могут быть котята. Жеребята на ранчо тоже милые. Пушистый плед – милый.

Милый беззубый джек-рассел миссис Линк.

Что из вышеперечисленного можно сравнить со мной?

Возможно, я слишком сильно зацикливаюсь. Или, может, это какое-то проявление неуверенности в себе? Черт его знает.

Но я не могу прогнать из головы образ того, с каким испугом и неприятием происходящего посмотрела на меня Джемма, когда поняла, что провела ночь с «милым мальчиком Флэйминга». Ночь, которую я считаю одной из лучших в своей жизни.

И дело даже не в том, что запах Джеммы все еще ощущается на моем теле. Я думаю, это как-то связано с… родством душ? Иисусе, такое вообще существует? Звучит так, будто я сошел с ума. Я никогда не верил в это. Мне хочется закатить глаза от самого себя при мысли, что одна ночь с девушкой вдруг открыла мне глаза и указала пальцем на ту, кого якобы послала мне вселенная… или как там говорят.

Я даже не знаю, что это за чувство. Какая-то физическая тяга? Определенно. Джемма красива, и нужно быть слепым, чтобы не признать этот факт. Однако раньше ее внешность никогда не оказывала на меня сногсшибательного эффекта. Но я и не смотрел на нее так, как прожигаю взглядом сейчас…

Ну и если говорить начистоту – на моем лице она раньше тоже не сидела.

Однако есть что-то еще. Что-то более разрушительное и пленительное в этих темно-карих глазах. В голосе, затрагивающем каждый мой нерв. В чертовой родинке в виде сердца, зажигающей во мне искру.

Я точно не влюбился в нее с первого взгляда – еще тем вечером, когда она была «незнакомкой». Но в тот день произошла какая-то химическая реакция, перевернувшая вверх дном все мои чувства.

Ожидал ли я, что мы проведем сегодняшнюю ночь вместе? Нет. Это просто произошло. Был зов, которому, кажется, мы оба не могли противостоять. Были прикосновения губ, распаляющие сердце, как потоки воздуха, усиливающие горение. Был шепот и стоны, заставляющие каждый нерв в теле вибрировать.

И даже когда Джемма вырубилась, я смотрел на нее и ощущал эту странную струну, натянутую между нами. Я хотел ее не только в своей спальне, но и где-то глубоко в своей душе. Только вот если я ни о чем не сожалел, то Сирена, проснувшись утром, сыграла реквием на той самой струне.

Я не обидчивый. Однако, возможно – просто чисто теоретически – мое эго слегка дрогнуло, когда впервые после ночи со мной женщина посмотрела на меня так, словно рядом с ней лежала половая тряпка.

А я ведь даже не вонял и был чистым.

Потом, словно посчитав, что ее уничтожающего взгляда недостаточно, она назвала меня…

– Тебя хоть раз кто-нибудь называл «милым»? – спрашиваю я у Марка, когда мы подключаем пожарный рукав к технике.

Называла ли Джемма его «милым»? Вот как нужно было задать вопрос. Но я не хочу прощаться с жизнью.

Марк бросает на меня взгляд, полный непонимания.

– Ты решил это выяснить, когда за нашей спиной полыхает половина курорта?

Ладно. Согласен. Не лучшее время.

На западе от Флэйминга сегодня утром произошло возгорание курортного комплекса. Еще слишком рано для туризма, но, видимо, люди уже потихоньку начинают выбираться в горы. Пришлось задействовать пожарные части всех соседних городов, ведь площадь не маленькая.

Огонь быстро перепрыгивает с дома на дом, молниеносно распространяясь из-за ветра и сухой растительности, с которой недавно сошел снег.

Рация Марка издает шум, а потом слышится голос Чарли:

– Кэп, нужна помощь. Двое пострадавших говорят, что во втором доме остались дети.

– Понял, – коротко отвечает Марк. – Мы с Томасом идем.

Я уже надеваю маску и дыхательный аппарат, когда Марк переключается на 911.

– Это сто одиннадцатая, капитан Саммерс. Нам нужна еще одна или две реанимации. У нас, возможно, двое детей с ожогами и отравлением.

Схватив ломы, мы бежим к полыхающему курортному домику, который уже пытаются потушить наши ребята.

Марк командует мне, показывая пальцами рук, что он берет первый этаж, а я – второй.

– Да, кэп, – говорю я в маску, шумно дыша.

Здесь он для меня не брат, а капитан. Человек, который руководит целой командой, и которому мы должны подчиняться беспрекословно.

Потоки горячего воздуха касаются меня еще до того, как мы входим в дом. Лицо покрывается тонким слоем пота и копоти. Мы с Марком распределяемся, и я бегу на второй этаж. Дым заполняет почти все пространство, не позволяя разглядеть хоть что-то.

– Как их зовут? – нажимаю на рацию и спрашиваю у Чарли.

– Не знаю, родители без сознания.

Черт, это плохо.

Аккуратно, но быстро пробираюсь по лестнице, которую уже начинает поглощать огонь, я оказываюсь на небольшом островке, ведущем в две комнаты, расположенные друг напротив друга.

– У меня чисто. Они точно наверху, – сообщает по рации Марк.

– Принято.

Я прохожу в первую комнату, пробегаюсь по ней взглядом, а потом тщательно осматриваю места, куда могли спрятаться двое детей: шкафы, пространство под кроватью, углы.

– Правая сторона чиста. – Бегу в комнату напротив, на секунду задерживаясь около уже полностью объятой огнем лестницы. Вдруг я спотыкаюсь обо что-то мягкое, приседаю и вижу обгоревшую игрушку Супер-Кота. – Готовьтесь встречать нас со второго этажа. Мы не сможем спуститься.

Марк быстро и четко отвечает:

– Знаю. Я не смог к тебе подняться.

В его голосе звучит явная тревога, которую, наверное, способен различить только я.

Двое детей.

Мне придется открыть окно, чтобы их спасти. Поток воздуха вызовет вспышечный взрыв. Смогу ли я накрыть собой двоих? Какого они возраста? Если малыши, то мое тело сможет их прикрыть. Но если подростки…

Я дергаю за ручку второй двери, но она не поддается. Замахнувшись ломом, бью по замку, пытаясь прорваться, но понимаю, что дело вовсе не в нем. Потоки тепла и газа прижали дверь.

Приходится отойти на пару шагов и с разбега врезаться плечом. Едкий дым яростным вихрем набрасывается на меня, словно живое существо. Пара секунд уходит на то, чтобы сориентироваться в пространстве.

Так как эта комната ближе к лестнице, огонь уже охватил одну из стен и подбирается к кровати. У меня мало времени и нужен свободный доступ к окну.

– Дети, за вами пришел Супер-Кот! Кричите!

Боже, надеюсь, что это не звучит, будто к ним ворвался грабитель из фильма «Один дома».

В ответ тишина.

Только скрип и скрежет, режущие слух, когда горячее дерево стонет от разрушительной силы огня. Дым мешает быстро осмотреть комнату, но при вспышке искр я замечаю дверь.

Я замахиваюсь ломом и выбиваю ее с размаху. Двое детей лежат на дне ванной, обнявшись. Одна девочка – лет пяти, а другой около двенадцати.

– Ей трудно дышать! Ей трудно дышать! – шепчет та, что постарше, прижимая к носу и рту младшей мокрое полотенце.

Умная девочка.

– Все будет хорошо! – кричу я. – Сейчас мы поиграем в молчанку.

Видимо, теперь это моя фишка. Но детям нужно беречь свои легкие. Каждое слово убивает их, словно яд.

Кома. Кома. Кома. Кома.

Я слегка пошатываюсь, когда очередная неожиданная вспышка воспоминаний и вины ударяет меня наотмашь.

Я вижу, как верхняя балка амбара отрывается в тот момент, когда мы с Гарри выгоняем козу, и она несется к выходу.

– Гарри, сверху! – кричу я, бросаясь к нему.

Я успеваю сбить его с ног почти в последний момент, но недостаточно быстро. Нас прижимает к полу, усеянному сеном, которое воспламеняется за секунду. Огонь подбирается стремительно, обжигая даже сквозь слои защитной одежды.

Я пытаюсь встать, но чувствую острую боль в ребрах. Каждый вдох сопровождается свистом и бульканьем. Кажется, пробито легкое.

Я переворачиваюсь на спину и толкаю объятую огнем балку, придавившую Гарри. Она сдвигается. Прямо за моей головой обрушивается часть амбара, накрывая нас волной жара, копоти и дыма.

Ползком добравшись до Гарри, вижу, что с его лица слетела маска подачи кислорода.

Черт!

Я шарю рукой по его телу, пытаясь ее найти, но из-за дыма ничего не видно. Я должен ухватиться за трубку, идущую к баллону. Я точно должен ее нащупать.

Но ничего. Пусто.

Я чувствую лишь слишком медленно поднимающуюся грудь Гарри. Ему все труднее дышать. Отравление угарным газом происходит слишком быстро, чтобы ты мог с этим бороться.

Я глубоко вдыхаю кислород, переворачиваю Гарри на бок и, нащупав его рот, резко срываю с себя маску. Задержав дыхание, прижимаю ее к его лицу.

Дыши. Дыши. Дыши.

Я держусь до тех пор, пока не начинаю терять сознание от нехватки воздуха. Вернув себе маску, делаю еще один глубокий вдох. Не выдыхая, снова отдаю ее Гарри.

Зрение мутнеет, цвета расплываются. Черный, оранжевый и белый смешиваются в одно пятно, но по ярким акцентам сбоку я понимаю – огонь подбирается. Он лижет спину Гарри. С болезненным криком я резко дергаю его на себя, оставляя все силы.

Сколько я уже не дышал? В легких пульсирует адская боль. Она такая разрывающая, будто от меня отрезают кусок за куском.

С божьей помощью я отползаю с Гарри на пару метров подальше от огня. Я слышу, как наша команда начинает разбор завала и тушение, но думаю лишь об одном: грудная клетка моего лучшего друга больше не поднимается.

Шум в рации выдергивает меня из паники. Я ударяюсь плечом о горящий дверной косяк и прихожу в себя.

– Я нашел их. Готовьтесь, – говорю в рацию.

Под вой слова «кома, кома, кома» я вытаскиваю сначала одну девочку, а затем ту, что помладше – она слишком слаба, чтобы стоять.

Я беру ее на руки, придерживая за бедра, а затем поворачиваюсь к старшей.

– Запрыгивай, держись за меня руками и ногами и не дай сестре упасть.

Она забирается на меня, я обхватываю ее спину, а потом прижимаю обеих детей к себе, как мама-коала. Голова малышки утыкается мне в грудь. Руки и ноги старшей крепко обвивают меня, не давая ей соскользнуть и одновременно удерживая сестру.

– А теперь играем в «выше ноги от земли».

Я быстро бегу, перепрыгивая участки, где пламя пожирает все больше и больше площади дома. Достигнув окна, прислоняю к стеклу подошву ботинка, давая понять команде, что мы готовы спускаться. Сейчас мне не дотянуться до рации.

Я быстро отхожу от окна и бегу к шкафу в углу, чтобы отодвинуть его. Мое плечо ударяется о небольшой выступ, и, используя только свой бок и вес троих человек, приходится сдвигать шкаф миллиметр за миллиметром. Между стеной и шкафом образуется небольшое пространство, куда я могу протиснуться с девочками.

– Сейчас играем в Халка.

Я чувствую, как девочка крепче обхватывает мое тело, давая понять, что услышала меня.

Господи, благослови умных детей.

Я захожу в небольшое пространство, опираясь спиной на стену. Кислородный баллон впивается в позвоночник до боли. Мои ноги со всей силы бьют по шкафу, сдвигая его еще на полметра. Это уже хорошо.

Я снимаю детей с себя и зажимаю их в углу, прикрывая собой. Сделав глубокий вдох, снимаю кислородную маску и прислоняю ее к лицу маленькой девочки, похлопывая по щекам, чтобы она сделала вдох. Затем повторяю то же самое со старшей.

Сам все еще не дышу. Убедившись, что девочки смогут продержаться еще какое-то время, возвращаю маску себе. Если я задохнусь, то не выберется никто.

Отодвинув шкаф еще на метр, возвращаюсь к девочкам и снова закрываю их.

– Мы готовы, – сообщаю Марку, подключив рацию.

Через пару секунд звучит оглушительный взрыв, ударная волна чуть не сносит меня с места, где я прижимаю девочек к углу. Шкаф за моей спиной с грохотом падает и вспыхивает за секунду.