– Идём, идём, не бойся! – поманил он свободной рукой русского. – Ну что же вы замерли, сударь?! Вам страшно?

– Разговоры во время дуэли запрещены! – крикнул стоявший сбоку Марков. – Монсеньор, я протестую! Боюсь, что я не смогу скрыть этого нарушения от общества!

Улыбка сошла с лица француза, было видно, как на нём мелькнула гримаса удивления и недовольства. Этот молодой русский офицер делал всё не так, как он предполагал. Очень странный русский. Хорошо, он застрелит его и так. Клермон повернулся и сделал шаг в сторону барьера, ещё шаг, ещё, и уже на четвёртом, видя, как начал движение Тимофей, он вытянул руку с пистолем. Пятый шаг – и он у самого барьера. Дуло направлено прямо в центр фигуры соперника, палец плавно начинает выбирать свободный ход спускового крючка. Ну вот тебе и конец, русский!

Резкий порыв ветра швырнул горсть снега прямо в глаза графу, и он слегка качнул головой. На больной руке, раненной у дальней, южной речки, непроизвольно сократилась мышца, и палец резко дёрнул крючок. За мгновение до огненной вспышки ствол слега «клюнул», и вылетевшая пуля оцарапала бедро русского драгуна.

– Merde! Idiote!^[1] – воскликнул в сердцах граф. – Эта дрянная азиатская погода!

– Ах ты гад… – сквозь зубы проворчал Тимофей, ощупывая ногу. На пальцах у него была кровь, бедро саднило, но он был живой, и у него был выстрел.

– Монсеньор, призываю вас встать, как и было обговорено! – донёсся, словно издали, крик Маркова. – Жан, по условиям поединка, стреляющий стоит у барьера во фрунт, повернувшись к сопернику всем телом! Скажите своему другу, чтобы он исполнял условия! Прапорщик Гончаров сделал всё по чести, как и положено, и теперь его выстрел!

«Главное – не спешить, задержка дыхания и уверенная работа с оружием, – неслись мысли в голове у Тимофея. – Опасаться мне теперь уже нечего, можно стрелять спокойно, как на мишенном поле. Ну вот и всё, конец тебе, француз…»

Ветер стих, фигура соперника была прекрасно освещена, а двадцать шагов – это метров пятнадцать, не более того. Плёвое расстояние даже для такого оружия. Он навёл дуло, целя графу прямо в сердце. Было видно, как тот побледнел и прикрыл глаза. Указательный палец начал надавливать на крючок, ещё немножко, ещё чуть-чуть – и его пуля пробьёт это живое пока ещё тело. Сто раз уже в бою он стрелял во врага, убивая или калеча его. Это ведь так просто: удар кремня по огниву, оглушительный грохот, пламя выстрела, свист пули и смерть. Но всё это в бою. Тут же он всё никак не мог пересилить себя и надавить на железный крючок до упора, чтобы убить. Ну же, пора стрелять! Ну-у!

– Стоять! Прекратить! Опустить оружие! – донеслись крики, и на поляну вынеслись два десятка всадников. – Отставить, Гончаров! Опустить оружие!

Впереди всех скакал на коне майор Самохваловский. Чуть позади командир эскадрона, а вот вылетел из-за деревьев и штабс-капитан Копорский.

– Стой! Убрать пистоль!

Тимофей выдохнул и, убрав с крючка палец, опустил дуло к земле.

– Вы что себе позволяете, прапорщик?! – Майор, осаживая коня, спрыгнул рядом на снег. – Вам известно, что полагается за дуэльные поединки?! Тем паче во время ведения боевых действий! Вам что, войны мало и вы решили от скуки с нашими союзниками стреляться?! Штабс-капитан Копорский, заберите у него оружие! – крикнул он, обернувшись. – И у этого! – Самохваловский махнул рукой в сторону Маркова. – Ваши подчинённые, вот конвоируйте их сами к гарнизонному штабу. Месье! – крикнул он подходившему Жан-Фредерику и повёл с ним оживлённую беседу на французском.

– Мой выстрел остался за мной, граф! – глядя на стоявшего неподвижно соперника, произнёс Тимофей и вложил рукоять пистоля в ладонь Копорскому.

– И ещё саблю, Тимофей, – проговорил командир. – Ну как же так? Я ведь вчера столько времени потратил, чтобы вы примирились, и всё впустую! Давай тоже своё оружие, Марков.

Глава 5. Дело скверное

Третий час уже стояли в коридоре двухэтажного особняка, который занимал штаб Кавказских войск, три драгуна. Сегодня здесь было немноголюдно, проходили время от времени с ворохом бумаг писари, да делал поэтажный обход унтер из караульной смены.

– Не прибыл пока комендант, братец? – в который раз уже спрашивал его Копорский.

– Никак нет, ваше благородие. Может, и не будет их даже вовсе? Говорят, что прихварывают они. Может быть, лучше вам завтра прийти?

– Велено сегодня дожидаться, – покачав головой, ответил штабс-капитан. – Дело, не требующее отлагательств.

– А-а, ну да, тогда конечно, тогда всё правильно, всё верно. – Тот окинул взглядом стоявших у стены понурых прапорщиков. – Коли такое дело, тогда ждите. Только вот стемнело уже. Как бы вам всю ночь здесь не прождать.

Внизу глухо стукнула входная, уличная дверь, и со стороны лестницы послышалась тяжёлая поступь.

– Идут, – насторожившись, прошептал унтер и, подобравшись, пошёл строевым к поднявшемуся на второй этаж дородному офицеру. – Ваше высокоблагородие, за дежурство никаких происшествий по штабу не случилось! Часовые караулов на своих местах! Из посетителей только лишь трое офицеров Нарвского драгунского полка!

– На входе у часового шинель мятая, – прервав доклад, буркнул поднявшийся. – Тот, который слева. Заменить и в штрафной наряд его! Совсем обнаглели! Кто старший?! – Он искоса глянул на стоявших тут же драгунов.

– Штабс-капитан Копорский. – Пётр Сергеевич прищёлкнул каблуками. – Полковой командир к вам для принятия решения послал.

– Да какие уж там решения? – толкнув кабинетную дверь, пробурчал их высокоблагородие. – Разжаловать в солдаты али в Сибирь на каторгу отправить, вот и все дела. Зайдите пока сами ко мне, штабс-капитан. А ты стой и карауль этих! – Он кивнул унтеру.

– Слушаюсь! – рявкнул тот и вынул из ножен саблю.

Из-за двери слышались отзвуки разговора, караульный унтер сопел и, бросая косые взгляды на прапорщиков, время от времени перебирал пальцами эфес своей сабли.

– Да опусти ты уже её, – хмыкнув, сказал Марков. – Мы же не преступники и убегать не собираемся.

– Не положено, будучи под караулом, разговаривать, – нахмурив брови, произнёс унтер. – Их высокоблагородие под караул ведь вас определил. А наше дело маленькое – стой да карауль. Так что вы уж извиняйте, ваше благородие, но разговаривать вам никак нельзя.

– Кашкин, заводи обоих! – донеслось из-за двери, и унтер, распахнув её, отошёл в сторону.

– Заходьте!

– Прапорщик Гончаров, прапорщик Марков! – представились, пройдя в тускло освещённую комнату, драгуны.

– Помощник тифлисского коменданта майор Стебунов, – процедил сквозь зубы хозяин кабинета. – Ну что, допрыгались, доскакались, кавалеристы? На постой встали и со скуки давай дуэли устраивать?! И нечего мне тут свои сказки рассказывать на ночь глядя, я от вашего командира их уже выслушал. – Он махнул в раздражении рукой. – Ранение серьёзное? – Майор кивнул на ногу Тимофея. – Гляжу, вроде не хромаешь? Сейчас в лазарет отвести или завтра поутру лекаря прислать?

– Царапина, господин майор, – пожав плечами, ответил Тимофей. – Ничего серьёзного. Сам всё промою.

– Ну, сам так сам, – согласился тот. – В общем, комендант гарнизона, и уж тем паче сам командующий, сегодня не намерены с вами разбираться, так что посидите пока на гауптвахте. А уже потом, когда станут доподлинно известны все обстоятельства произошедшего, по вам примут решение. Одно скажу вам, господа офицеры, – дело скверное. Дуэль с иностранцами, подданными союзного государства, да ещё и в военное время, может стоить вам свободы. Ну уж карьеры точно. Ладно, не будем забегать вперёд. Покамест гауптвахта. Кашкин! – позвал он унтера. – Отведёшь со штабс-капитаном этих прапорщиков на гауптвахту. Передашь старшему наряда, что это я их туда определил до конца разбирательств. Пока пусть в большой офицерской камере их закроет, а уж дальше будет видно, где им сидеть. И это, скажи, чтобы чистой ветоши и воды в шайке принесли, у одного тут рана неопасная. Если надо будет, пусть за лекарем утром пошлют. Ну всё, ведите давайте.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – рявкнул унтер.

– Есть! – произнёс, поднимаясь со скамьи, Копорский.

В большой, освещённой двумя подвешенными к сводчатому потолку масляными светильниками камере было сумрачно. Гончаров, промыв рану на бедре, натянул серые суконные рейтузы с прорехой и огорчённо вздохнул. Ни у Маркова, ни у двух сидящих здесь же пехотных поручиков иголки с нитками при себе не было, а вызывать караульных было бесполезно, от них всегда в ответ – «не положено» и «завтра утром у начальства спросите». Поставив деревянную шайку у двери, Тимофей прилёг на покрытые сенным матрасом широкие нары.

– Ну вот, господа, и принял вызов Тимофей. А чего, неужто ему нужно было отказываться?! – горячась, рассказывал пехотным офицерам их злоключения Димка. – Француз выстрелил, да пуля Гончарову только лишь слегка ногу задела, а он прицелился, да не успел выпалить, замер с пистолем, и тут целая свора на конях к нам вылетела. «Стой! Прекратить дуэль! Опустить оружие!» – кричат. А потом арест.

– Правильно сделал, что принял вызов! – горячо воскликнул поручик из Саратовского полка. – Дворянская честь превыше всего! Отказался бы, и как потом с этим жить? Плохо, что сам стрельнуть не успел. Теперь вот принимай наказание и жалей, думай об этом.

– Да, Тимох, и правда, а ты почему не выстрелил? – поинтересовался Марков. – Чего-то я тебя сам не спросил, а ведь ты целую минуту стоял с наведённым на француза пистолем? Небось, этот Клермон уже десять раз за это время успел с жизнью попрощаться. Пистоль, что ли, неисправным оказался?

– Не успел, и всё, – буркнул Гончаров. – Вот оно надо тебе, Димка, сейчас былое ворошить? Ложился бы лучше спать.

– А может, и хорошо, что не выстрелил, – глубокомысленно произнёс второй поручик, из Кабардинского полка. – Душегубства на нём, получается, нет, более того, он даже и сам как бы в этом деле потерпевший. На дуэли был, честь свою сохранил и даже вон кровь пролил. А выстрел, ну выстрел, выходит, что за ним теперь останется. Глядишь, и отдаст когда-нибудь долг этот французишка. А нет, ну так и пусть живёт с этим. В этом случае сама его честь остаётся запятнанной.

– У таких людей, я полагаю, и чести нет, – перевернувшись на другой бок, пробормотал Гончаров. – Откуда же ей взяться у наполеоновских шпионов?

– А вы-то, господа, без дуэли, я смотрю, примирились? – насмешливо спросил Марков. – А ведь, как я слышал, тоже хотели стреляться?

– Так пятый день ведь вместе сидим, – ответил, улыбнувшись, саратовец. – Какая уж тут дуэль? Пьянка всему виной. Мы уже тут в камере подружиться успели. Теперь вот и самим смешно за ту склоку. И было бы с чего спорить! Что Сергея, что мой полк, оба они славные, и чего вот только сцепились, спрашивается?

– Это точно, Сашка, дурь пьяная всему виной, – согласился с ним поручик из Кабардинского полка. – Хорошо, что до горячего свару не довели, и правильно, что десять суток ареста каждому дали. Жаль вот только, карьеру теперь тяжелей будет строить. С пятном в послужном списке мне ещё лет пять, это уж это точно, придётся роту теперь ожидать. А может, и того больше.

– Да ладно, серьёзные баталии и штурмы будут, геройство в них проявим, а в полку убыль ротных командиров случится. И никуда от нас наше капитанство не денется, – успокоил товарищ. – Ладно, братцы, уже поздно. Давайте и правда, что ли, спать ложиться? Я одну лампу задуваю?

– Задувай, – послышалось с нар.

Два дня драгун не беспокоили. Потом по одному сводили всё к тому же комендантскому майору, у которого каждый собственноручно изложил все обстоятельства дела.