Увы, ненадолго. Барон, до этого активно беседовавший с потенциальным женишком Кимерины (а может, уже и вполне реальным – смотря до чего эти двое договорились), весь вечер бросал на меня недовольные взгляды и, наконец, не выдержав, сварливо произнес:

– Леди – это то, что она ест.

Сказано это было даже не с намеком, а с прямым упреком: «Столько жрать?! Что о тебе подумает будущий супруг?»

Я могла бы его проглотить, как до этого вишенку, как до этого морковку, но не стала. В отличие от овощей, укоры, да еще такие едкие, не способствовали пищеварению. От них скорее образовывались язвы и в желудке, и на душе. А я была за здоровое питание во всех смыслах этого слова. Да и за столом, я, признаться, засиделась… Поэтому решила совместить приятное с приятным: разом и ответить папочке, и уйти.

Так что, отложив вилку, мило улыбнулась барону, отчего тот насторожился, и произнесла:

– В таком случае я одна сплошная сдобная булочка. – И, повернувшись к гостю, прямо как рекламный агент, продвигающий товар, в лоб произнесла: – Слово даю, никакой гадости в рот ни разу не брала. В отличие от других девиц, которые рядом с мужчинами порой ведут себя, как сущие дети и тянут в рот всякую пакость…

Тон у меня получился абсолютно невинным, однако гость намек понял, хотя тот был и не для него, а для папочки. Отец же осмысливал услышанное чуть дольше, зато багровел быстрее, а орал громче.

– Во-о-о-он!

Пусть барон магом и не был, но из-за стола меня точно заклинанием сдуло. Правда, не успела я дойти до дверей, как в спину дротиками врезались слова:

– За такие вольности проведешь ночь не у себя в спальне, а в молельне за покаянием! А Мортир за этим проследит! И чтобы шла туда сейчас же!

«Кажется, сватовство не задалось», – догадалась я и вышла в коридор. Интересно, когда следующий кандидат появится. С целеустремленностью барона что-то подсказывало – очень скоро.

Только еще быстрее меня нагнал рослый угрюмый слуга. И без лишних слов подхватил под локоток и буквально поволок куда-то вперед.

– Эй, а нельзя полегче? – возмутилась я.

Громила в ливрее это проигнорировал и продолжил меня тянуть вперед. Затем мы свернули в анфиладу, миновав ее, оказались в галерее и через последнюю вышли к высокой резной двери из старого мореного дуба. Мужская рука открыла створку. Та скрипнула, словно желна в весеннем лесу. Громко и противно.

Почти тут же я ощутила легкий толчок меж лопаток. Непроизвольно перешагнула порог, оказавшись в капелле. А за моей спиной уже традиционно закрылась дверь и послышался звук задвигаемого засова.

Последние ало-золотистые лучи скользили сквозь высокие стрельчатые окна, где цветные стекла были зажаты в тиски свинцовых переплетов. Витражи – кроваво-красные, сапфировые, темно-зеленые – отбрасывали на ряды скамей, обтянутых бархатом (в некоторых местах уже потертым), пестрые узоры света из света и тени.

Между ними был проход к каменному алтарю, возвышавшемуся на постаменте прямо напротив входа.

Судя по числу мест, здесь служили мессы для обитателей дома, их родственников и прислуги. Одним словом, не церковь или храм, а именно семейная молельня. А что удобно: разом в доме место и для покаяний, и для наказаний.

Правда, последние я отбывать не намеревалась и уж читать псалмы всю ночь напролет не собиралась. Хотя свечи на алтаре все же зажгла. Ибо стемнело, а я была ни разу не кошечка ни фигурой, ни зрением. На это ушло у меня, наверное, с полчаса. Все же высечь кресалом, лежавшим рядом с бронзовым канделябром, искру оказалось куда труднее, чем чиркнуть спичкой.

Вот так, добыв пропитание, а потом свет, я решила, что самое время прилечь, отдохнуть. А там, если повезет, уйти из этого сна на покой. Вечный для данного мира, чтобы вернуться окончательно в свой.

Но увы… то ли я за день выспалась, то ли импровизированная кровать была слишком узка, и я несколько раз с нее едва не упала, а потому мозг думал не об отдохновении, а о том, как не грохнуться снова… Одним словом, дремы не было ни в одном глазу.

Видимо, нужно было утомиться. И я начала приседать. Плохая идея на сытый желудок. Это я поняла быстро. Потому силовые тренировки решено было сменить на кардио, и я начала прохаживаться по капелле, чтобы наткнуться на неприметную, утопавшую в чернильных тенях дверку. Та оказалась проходом в крипту: узкая лестница, окаймленная железными цепями, вела вниз, в темноту, откуда тянуло сыростью и запахом тления, смешанным с ладаном.

Спустившись, я увидела семейный склеп. Невысокие ровные плиты, которые были куда шире скамеек.

На одной из таких я и решила устроиться, чтобы дремануть. М-да… Никогда выражение «на том свете отоспишься» не было столь буквальным.

Глава 3

Удивительное дело: несмотря на то, что было жестко и холодно, задремала я быстро. Только на никакого укачивания, никаких волн и течения, которые перенесли бы меня реальность не было.

Не знаю, сколько я проспала, на этот раз просто проспала, безо всяких грез, но когда очнулась, вокруг был все тот же склеп и почти догоревшая свеча. А та, между прочим, была толстой и высокой, когда я ее зажигала.

Значит, минимум пару часов. Что же в этот раз не так? Я задумалась и вспомнила об амулете, который нацепили мне на шею. Как там сказал этот императорский лекарь? Чтобы призвать душу в тело и привязать к нему? Кажется, как-то так.

Ну, значит, надо от этой висюльки избавиться.

Я сняла артефакт с шеи и положила его на ближайшую полку. Тех в склепе оказалось несколько, и они, заставленные большими, искусно расписанными и запечатанными пергаментом и сургучом горшками, тянулись вдоль одной из стен склепа.

Вот рядышком с одним из таких сосудов я и пристроила амулет и сама приготовилась возлечь на усыпальницу, когда услышала, как в капелле скрипнула дверь.

Я решила, что стоит побыстрее проводить незваного, чтобы он не мешал моему второму подходу к сонным тренировкам. А для этого пришедшего сначала надо встретить. И желательно сделать это поближе к порогу капеллы, чтобы выдворять было недалеко.

Так что поспешила в молельню.

Когда вышла из склепа и притворила за собой створку, то увидела отца. Он стоял у самой ближней к входу скамьи, приподняв над собой фонарь. Последний озарял, хоть и ярко, лишь небольшой круг рядом с бароном. Так что папочка, прищурившись, точно крот, вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть, как сидится и скорбится неразумной девице.

Решила его не разочаровывать и тихонько-тихонько, так, чтобы даже юбка не шуршала, опустилась напротив ближайшей из статуй, что были в нишах по всему периметру молельни.

Сложила руки в молитвенном жесте и негромко, а главное, невнятно зашептала так, чтобы и слов-то было не разобрать. При этом я озвучивала рекламную стратегию последней из запущенных мной кампаний. Там такие термины были, что отлично сошли бы как за текст древнего проклятия, так и обращения к местным богам.

Барон, скорее услышав, чем увидев меня, пошел на звук, чтобы в конечном итоге увидеть дочь, погруженную в молитву.

Правда, отчего-то такая благочестивая картина его не устроила, потому как папочка, язвительно процедил:

– Не стоит так демонстративно желать мне смерти…

– Так – это как? – Не отрывая взора от статуи и изображая всем своим видом отрешенность от мирских забот, спросила я безжизненным (старалась как могла!) голосом.

– В молитвах Мирии – покровительнице сирот.

Упс! Неудобненько вышло… Хотя, спустя пару минут разговора я уже не думала о смущении. Ну, правда же, тяжело одновременно испытывать смущение и бешенство. А последнее было по причине прозаической.

Мне в красках объяснили, какая я благодарная, воспитанная, сдержанная и еще много красивых эпитетов… Жаль только, что перед всеми ими было «не».

Все высказанное было озвучено в категоричной и экспрессивной форме. При этом барон потрясал канделябром, бородой и познаниями брани. А после, немного выдохшись, выставил ультиматум: либо я веду себя завтра на помолвке прилично и не позорю больше славное имя своего отца, либо он сгноит меня в монастырях. Да, именно во множественном числе. Видимо, из опасения, что одной обители может не хватить на мой характер.

Новость, мягко говоря, меня не обрадовала. А все потому, что случившееся в склепе заставило задуматься: что будет, если я не смогу вернуться в родной мир в следующую свою попытку? А мне для этого потребуется больше времени. День, два, неделя, а вдруг месяц?

В груди неприятно кольнуло. Вдруг я застряну здесь навсегда? И тут же со свистом я вышвырнула эту мысль из своей головы. Я обязательно вернусь! Нужно только не прекращать бороться. Только как это сделать, если папочка в лучших традициях сватовства, в смысле дилерства, подыскивает на меня купца-покупателя, словно я товар. Только, похоже, слегка просроченный и со скидкой.

А что если сделать себя и вовсе некондицией? Так я и воле баронской покорюсь, но и в невесты не сгожусь.

Набрав побольше воздуха в грудь, я решительно выдохнула:

– Отец, я согласна покориться твоей воле, но должна, как порядочная дочь, тебя предупредить. Я не девица уже, и под сердцем ношу ребенка.

– Ты не порядочная дочь! Ты порядочная зараза! Все планы мои мантикоре под хвост пустила! – взбеленился барон и жахнул в избытке чувств канделябром по спинке ближайшей скамьи так, что в той осталась вмятина, а основание медного подсвечника погнулось. Удивительно, как при этом пламя не погасло. Но папочка на это не обратил внимания, он сквозь зубы прошипел: – Кто отец?

И взял меня за горло, приперев к стенке. Увы, ни то ни другое ничуть не фигурально, а вполне реально. Я оказалась прижата лопатками к каменной кладке рядом с нишей, в которой стояла статуя, и мысами туфель едва касаясь пола. Еще немного – лишусь этой опоры, зависнув в воздухе.

Глаза барона были налиты кровью, вены на его шее вздулись, и, кажется, отец потерял над собой всякий контроль. В такой ситуации гордо заявлять, что не скажу имя своего гипотетического любовника, было крайне неосмотрительно.

В голове бешеным калейдоскопом пронеслись лица и имена тех, с кем успела столкнуться в академии. Целитель Лоренс Браттир. Капитан Воторс. Ректор, имени которого толком не знаю. Какой-то эльф, про которого все говорят, но я даже не представляю, как он выглядит. Инистый, поймавший меня на крыше. Последний подходил больше всего. Во всяком случае, я точно знала, как его зовут, внешность у пепельного была не отталкивающая, хоть он и не писаный красавец. В такого девица может и влюбиться. Так что с губ слетело имя:

– Магистр Нидоуз Брандир…

– Магистр?!! Спуталась с преподавателем?! – взъярился барон: в его глазах искра божьего гнева разгорелась в полноценный пожар. Хотя говорят, если в голове человека опилки – это и немудрено.

Вот только от этого пламени и у меня полыхало. Причем даже не на том месте, на которое модницы ищут новые шорты, а авантюристки – новые приключения. Увы. С пригоравшим седалищем жить легче, чем без кислорода. А его-то в моих легких не хватало так, что их жгло, будто каленым железом.

– Чего молчишь, дура? – отец встряхнул меня за шею, так что затылок ударился о стену, а из головы вылетели последние мысли.

Зато пришло четкое осознание двух вещей. Во-первых, плохая идея была говорить о ребенке. Во-вторых, может, если я умру здесь, то окажусь в своем мире или… вдруг я исчезну из обоих навсегда? Ведь пока я в этом бреду, значит, мой мозг там, в реальности, жив…

Что ж, если лучший соус к еде – это голод, то лучший стимул к жизни – близость смерти. И сейчас я была как никогда мотивирована…

Из последних сил подняв руку, я обхватила ей затылок барона, не ожидавшего такого поворота, и резко притянула мужскую макушку на себя, и тут же чуть отклонилась.

Голова отца впечаталась в кладку рядом с моим ухом.

Бум!