– Зоя, ты врач, и прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

Прямолинейность отца меня покоробила, но разговор был такого рода, что не предполагал иносказаний или завуалированности.

– Матвей хочет жениться на этой Гале, – сухо сказала я. – И ребенка он тоже хочет. Действительно хочет, а не потому, что в противном случае получит неприятности на работе или не сможет вступить в партию. Он надеется, что я не стану жаловаться в профком или пытаться как-то еще ему навредить. Вначале у меня была такая мысль, я очень на него разозлилась, но сейчас… – я покачала головой. – Сейчас я уже ничего не хочу. Только чтобы все поскорее закончилось.

– Значит, ты вот так просто сдашься? Не станешь бороться, не попытаешься его удержать? Неужели ты совсем его не любишь?

– Именно потому что люблю, я не стану этого делать. Если Матвей предал один раз, он может предать снова. Я не хочу жить в постоянном страхе, контролировать его, пытаться подловить на лжи… – Я остановилась, чувствуя, что закипаю, и добавила более спокойно: – В общем, я подаю на развод.

– Матвей оставляет тебе квартиру, а сам будет жить у родителей?

– Нет, он перебрался к ним временно, пока мы не решим квартирный вопрос. Ты ведь знаешь, у его родителей всего одна комната.

– Но ваша квартира совсем крошечная. При размене вам в лучшем случае достанется по комнате в коммуналке на самой окраине города. И то с доплатой.

– Мы не будем ее разменивать. Я хочу вернуться сюда. Если, конечно, ты не против.

Последняя фраза была своего рода вежливым реверансом, уступкой условности. Я знала, что отец не станет возражать – более того, он сам бы мне это предложил, просто я его опередила.

Я ждала, что отец скажет: «Конечно, переезжай хоть завтра», но он молчал, по-прежнему стоя ко мне спиной, словно ему было неприятно на меня смотреть.

Пауза затягивалась. Меня охватило беспокойство.

– Пап, ты ведь не против?

– Солнышко, видишь ли… В другое время я бы, конечно… Но обстоятельства таковы…

– Какие обстоятельства?

Отец наконец повернулся. Его лицо было растерянным. Виноватым.

Мое беспокойство переросло в опасение, что сейчас я услышу нечто такое, что вряд ли поднимет мне настроение. Я неуверенно спросила:

– Ты не хочешь, чтобы мы снова жили вместе?

– Дело не в этом. А в том, о чем я собирался тебе рассказать.

– Да, ты упоминал какую-то новость…

– Она может тебе не понравиться.

Я была готова ко всему: что отец решил произвести обмен или фиктивно продать обе комнаты и переехать в другой город, или узнал неутешительный диагноз и сейчас сообщит, что жить ему осталось несколько месяцев…

Однако о самом очевидном я не подумала. Наверно, просто привыкла к тому, что, кроме меня, ему никто нужен.

– Я женюсь, Зоя.

– Женишься? – изумленно повторила я. – На ком?

– Ее зовут Ирина Сергеевна. Мы познакомились в январе и вчера подали заявление в загс. Регистрация через месяц, двадцатого июля.

Я ошеломленно молчала. Новость не укладывалась в голове.

Отец встретил женщину, влюбился в нее, позвал замуж. А я ни о чем не знала. За последние пять месяцев я приходила к нему много раз, одна или с Матвеем. Мы пили чай, говорили на разные темы, обсуждали летний отпуск, и все это время за спиной отца маячила некая Ирина Сергеевна, о которой он ни разу не упомянул.

– Почему ты говоришь об этом только сейчас? – наконец спросила я.

– Не знаю! – Отец развел руками. – Наверное, не хотел спугнуть свое счастье. Я не суеверен, но…

– Сколько ей лет? – перебила я, меньше всего желая выслушивать его оправдания.

– Сорок пять. Она вдова. Живет в Гатчине, работает в школе учительницей истории. Ира очень славная женщина. Я вас непременно познакомлю, когда Света вернется из пионерлагеря.

– Какая Света?

– Ирина дочь. Ей тринадцать. Она будет жить в той, маленькой комнате.

– А как же я?

Я вела себя словно растерянный ребенок, но эмоции – обида, растерянность, страх – были так сильны, что затмили голос разума и уничтожили остатки гордости. Я добавила почти жалобно:

– Когда я выходила замуж, ты обещал, что этот дом навсегда останется моим, и если что-то пойдет не так…

– Но ты же не думала, что я всю оставшуюся жизнь проведу один?

– Наверное, именно так я и думала. Во всяком случае, надеялась, что всегда буду занимать в твоей жизни первое место.

– В тебе говорит эгоизм.

– Возможно. Но ты должен был сказать! Я бы тогда не рассчитывала на этот вариант.

– В тот день, когда я сделал Ире предложение, вы с Матвеем уже разъехались и, насколько я понимаю, решили, что ты вернешься сюда, не поинтересовавшись моим мнением на этот счет. Ты тоже должна была сразу сказать, но предпочла поставить меня перед фактом, точно так же, как это сделал я. Так почему я должен оправдываться, а ты – нет?

Я молчала, прижав пальцы к вискам, в которых начинала пульсировать боль. Положение казалось безвыходным. Мы с Матвеем действительно не смогли бы разменять однокомнатную малогабаритку на две отдельные комнаты, если только не согласились бы переехать в жуткие клоповники с соседями-алкашами. Но у Матвея и не было желания разменивать квартиру, он собирался привести туда новую жену, свить новое любовное гнездышко. По большому счету, я не имела на эту квартиру никаких прав и не могла ничего требовать от Матвея. Тот факт, что это он решил от меня уйти, а не наоборот, ничего не менял. Официально на развод подавала я.

Словно прочитав мои мысли, отец сказал:

– Пусть Матвей что-нибудь придумает. Ведь это он виноват. Не выставит же он тебя на улицу! В конце концов, ты там прописана. Если будет упрямиться, пригрози, что обратишься в партком и профком.

– Я не привыкла действовать такими методами.

– А какими методами ты привыкла действовать, Зоя? Слезами, давлением на жалость, упреками? Ты уже взрослая, я не могу бесконечно тебя опекать. Не обижайся, но ты должна сама о себе позаботиться.

Отец помолчал и добавил более мягким тоном:

– Я всегда буду тебя любить, но не в ущерб своей личной жизни.

– Ты прав. – Я встала и направилась к двери. – Мне пора на работу.

– Да, насчет свадьбы… Мы не планируем торжество, отметим дома, по-семейному. Ты ведь придешь?

– Я еще не знаю, что буду делать двадцатого июля, – ответила я и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

3

Спрятавшись под зонтом, я шла по огромной, похожей на лабиринт-муравейник, территории alma mater, состоявшей из нескольких десятков корпусов, соединенных между собой асфальтированными тротуарами и протоптанными через газоны тропинками. Я ходила по ним тысячи раз и могла найти любой корпус с закрытыми глазами. Вокруг сновали люди – был разгар летней сессии. Зонт мешал обзору, приходилось постоянно отводить его в сторону, чтобы не налететь на очередного студента, одуревшего от ночных бдений и умственного перенапряжения, поэтому к концу пути я основательно вымокла.

Кафедра неврологии располагалась на первом этаже десятого корпуса, примыкавшего к соседнему одиннадцатому и соединенного с ним крытым переходом.

В коридоре с истертым линолеумом пахло хлоркой и лизолом, как в больнице. За четыре года ничего не изменилось, даже доска объявлений висела на прежнем месте, хотя ее еще при мне хотели перевесить; облупившиеся подоконники и рамы многостворчатых окон, тянущихся вдоль коридора и выходящих во внутренний двор, так и не покрасили.

Кабинет заведующего кафедрой располагался в самом конце коридора, напротив лестницы, ведущей на верхние этажи.

На двери висела табличка: «Кривонос А. В. Д. м. н., профессор. Завкафедрой неврологии».

Я постучала, услышала: «Войдите!», толкнула дверь и с порога погрузилась в воспоминания, нахлынувшие с неожиданной силой и пробудившие во мне ощущение невосполнимой утраты тех дней, когда я была полна радужных надежд, влюблена и счастлива. Ровно четыре года назад я вышла из этого кабинета, сжимая в руке направление в Куйбышевскую больницу и думая, что больше никогда сюда не вернусь. За эти четыре года Александр Вениаминович, талантливый диагност-клиницист и не менее талантливый преподаватель, успел отметить шестидесятилетний юбилей, занять место прежнего заведующего кафедрой и должность руководителя распределительной комиссии, хотя обычно эта функция возлагалась на декана факультета.

Александр Вениаминович по причине, известной ему одному, прочил мне блестящее будущее на поприще неврологии. Именно он, пользуясь своими связями, обеспечил мне место интерна в Куйбышевской больнице, куда хотели попасть многие студенты с моего курса; если бы я не справилась, профессиональная репутация Александра Вениаминовича, несомненно, пострадала бы, но он не сомневался в моих способностях, что придало мне уверенности в собственных силах. От общих знакомых я знала, что в прошлом году у него умерла жена и он перенес сердечный приступ, но благодаря неистощимой энергии и самодисциплине полностью восстановился и вернулся к работе.

И вот теперь я снова нуждалась в его помощи. Решение далось мне нелегко, но я понимала, что если кто и сможет помочь в реализации моего плана, то только он.

– Доктор Демьянова! – воскликнул Александр Вениаминович, поднимаясь из-за стола, заваленного бумагами и справочниками. – Вот неожиданность. Рад вас видеть!

– Взаимно, Александр Вениаминович, – я улыбнулась и протянула ему руку, которую он энергично пожал. – Только я больше не Демьянова. Я – Завьялова.

– Да, да, конечно, по мужу… Пожалуйста, садитесь, товарищ Завьялова.

– Зовите меня по имени.

Теперь при упоминании фамилии Матвея меня внутренне передергивало. Но и поменять фамилию обратно на девичью (то есть на отцовскую) я не могла. Это был тупик, из которого я пока не видела выхода.

– Сейчас налью вам горячего чаю. Я как раз собирался чаевничать.

– Не нужно, спасибо.

– Я настаиваю! Вы промокли, так и заболеть недолго.

– На улице плюс двадцать, и с моим иммунитетом всё в порядке. Как вы себя чувствуете, Александр Вениаминович? Мне говорили, что…

– Я здоров, и не будем об этом! – решительно перебил завкафедрой. – Лучше расскажите о себе. Вы по-прежнему в больнице на Литейном?

– Да, в должности штатного врача неврологического отделения.

– Не сомневался, что вы добьетесь успеха! – Он тепло улыбнулся, отчего его некрасивое, в сеточке морщин лицо удивительным образом преобразилось. – Нравится работа?

– Очень.

– Есть мысли насчет кандидатской?

– Я собираю материал.

– На какую тему?

– Наследственно-дегенеративные заболевания нервной системы.

– Весьма интересная и многообещающая тема! Могу помочь с выбором научного руководителя и с ординатурой.

– Спасибо. Но я сейчас… – Горло неожиданно сдавил спазм. – Я не совсем…

– Что случилось, Зоя? – Александр Вениаминович подался вперед. – У вас неприятности?

Я кивнула. Заранее заготовленная фраза застряла на уровне голосовых связок. Глупо, но мне казалось, что пока я не произнесла ее вслух, можно оставить всё как есть, хотя решение было принято и отступать я не собиралась.

Глубоко вздохнув, я спросила:

– Скажите, списки на распределение уже составлены?

– Не только составлены, но и утверждены деканом.

– Какое самое отдаленное место, где требуется невропатолог?

Завкафедрой, не выказав удивления, словно этот вопрос ему задавали по несколько раз на дню, взял со стола список и пробежал по нему глазами.

– Анадырь. Новоалтайск. Ходжамбаз, это в Туркмении. Зардоб в Азербайджане. Поселок Таёжный в Красноярском крае… Но зачем вам это, Зоя?

– Я хочу уехать из Ленинграда и начать всё сначала.

– Для такого решения нужны серьезные основания. И мне кажется, вы еще слишком молоды для того, чтобы начинать сначала.