– Наверное, со стороны это выглядит глупо. Но можно я не буду ничего объяснять? Просто помогите мне осуществить задуманное.

– Сделаю все, что в моих силах.

В данном случае это вовсе не было оборотом речи. Я не сомневалась, что Александр Вениаминович действительно постарается помочь.

– Я хочу перевестись из Куйбышевской больницы в одно из наиболее отдаленных мест, вместо распределенного туда студента. Выиграют обе стороны: выпускник останется в Ленинграде, а больница на периферии получит квалифицированного невропатолога.

Александр Вениаминович снял очки, протер их носовым платком, вернул на место и задумчиво произнес:

– Я могу лишь догадываться о причинах такого решения, Зоя, но, что бы ни было, боюсь, вы совершаете ошибку.

– Я совершила ее четыре года назад.

– Когда устроились в больницу на Литейном?

– Нет. Когда вышла замуж.

– Понятно. – Завкафедрой помолчал, и в его молчании мне почудилось осуждение; вероятно, он ожидал услышать более серьезный повод. – Если я правильно помню, вас должны были распределить в Абакан. Не так-то легко было договориться о вашем трудоустройстве в Куйбышевскую больницу, учитывая, что на то место претендовали несколько человек.

– Знаю, и я очень вам благодарна…

– Работая штатным невропатологом в многопрофильной больнице, вы имеете неплохие шансы подняться по служебной лестнице и защитить кандидатскую. Такими возможностями не разбрасываются. Ваше право – не рассказывать о семейных обстоятельствах, и, наверное, идя сюда, вы всё тщательно обдумали, однако ваша просьба – не обижайтесь – выглядит ребячеством.

– Тогда давайте считать, что мой переезд на периферию восстановит справедливость. Фактически я сделаю то, что должна была сделать сразу после выпуска. Тогда я воспользовалась своим правом остаться в Ленинграде, но это был поступок, недостойный комсомолки. Возможно, сейчас я не совершаю ошибку, а, наоборот, исправляю ее.

– Несомненно, любая ЦРБ будет рада заполучить грамотного специалиста. Но…

Я знала, что стоит за этим «но»: жизнь на периферии сильно отличается от ленинградской, семейные неурядицы бывают у всех, но это не повод – вот так срываться с места и, когда я наконец одумаюсь, мне придется очень постараться, чтобы вернуться на прежнюю должность и восстановить ленинградскую прописку.

Я прекрасно это понимала, но оставаться в Ленинграде не могла.

Дело было не только – и не столько – в предательстве Матвея. Дело было в отце.

Каждый день я вынужденно ходила по той же улице, по которой ходил и он. Я боялась случайно с ним столкнуться, поэтому выбирала окольные пути, но так не могло продолжаться вечно, рано или поздно мы должны были встретиться, и ожидание этой неизбежности отравляло радость, которую прежде приносила мне работа. Я могла бы, конечно, перевестись в какую-нибудь больницу на другом конце города, но Ленинград, как известно, город маленький. Да я и не хотела полумер.

Должно быть, по выражению моего лица Александр Вениаминович понял, что отговаривать меня бесполезно, и спросил:

– У вас есть пожелания по географическому расположению? Горы или тайга? Север или юг?

– Не люблю высоту и жару.

– Тогда или Анадырь, или Таёжный.

Чукотка или Восточная Сибирь. Я задумалась.

Анадырь находится гораздо дальше от Ленинграда, чем Красноярск, поэтому лететь предстояло на несколько часов дольше. В самолетах у меня сильно закладывало уши и болела голова, поэтому любой, даже не слишком дальний перелет давался мне мучительно.

– Расскажите про Таёжный, – попросила я.

– Поселок был основан около двадцати лет назад на базе леспромхоза. С тех пор он сильно разросся. Появились школа, больница, магазины, многоквартирные дома вместо бараков. Там по-прежнему занимаются лесозаготовками, только уже в более крупных масштабах.

Лес сплавляют по реке Ангаре и далее товарными поездами развозят по всему Союзу.

– А от Красноярска далеко?

– Больше пятисот километров. От Таёжного до ближайшего села, которое называется Богучаны, километров пятьдесят через тайгу по бездорожью.

– Что? – Я опешила.

– Красноярский край – большой, Зоя. – Александр Вениаминович улыбнулся, словно мои познания в географии его позабавили.

– И как до этого Таёжного добираться?

– В Богучанах есть аэропорт, но он уже несколько лет не принимает пассажирские самолеты. Остается только один путь: поездом из Красноярска. Подробного маршрута я не знаю. Из Таёжного впервые пришел запрос на невропатолога. Наверное, раньше главврач удовлетворялся кадрами из Красноярска. Да, и вот еще что. У них там не многопрофильная больница, а стационар.

– А разве больница и стационар – не одно и то же?

– Не совсем. Стационар обслуживает пациентов, нуждающихся в постоянном врачебном наблюдении и терапевтическом лечении либо в реабилитации после операций и перенесенных болезней. Иными словами, тех, кто по различным причинам не может получать лечение на дому.

– Но вы сказали, им нужен штатный невропатолог…

– Да, в амбулаторию при стационаре. С обязатель-ным ежедневным консультированием стационарных пациентов. Работать придется на полторы, а то и на две ставки. Второго невропатолога в стационаре нет.

– А где проводятся операции?

– Плановые – в больнице Богучан.

– А экстренные?

Александр Вениаминович замялся и ответил не сразу.

– Формально Таёжинский стационар не предназначен для проведения оперативных вмешательств. Но Таёжный – это не просто поселок, а леспромхоз, в котором регулярно происходят несчастные случаи. Поэтому районный здравотдел санкционировал оперативное вмешательство в случаях, когда транспортировка в Богучанскую больницу может стоить пациенту жизни. При стационаре есть ургентная^[2] операционная, приемный покой, травматология и две кареты скорой помощи. Фактически Таёжинское медучреждение представляет собой симбиоз больницы, дневного стационара и амбулатории, но с более скромным объемом работы, нежели в многопрофильной ЦРБ. Поэтому карьеру вы там вряд ли построите. Впрочем, другие места, куда в этом году уезжают по распределению выпускники, имеют схожие условия. Сейчас не послевоенное время, никто не поставит вчерашнего студента проводить операции или руководить отделением. Поэтому для выпускников подбирают такие места, где они, если можно так выразиться, не наломают дров, прежде чем наработают достаточный опыт и смогут обходиться без наставников.

– А в больнице соседнего села… Богучанах, если я правильно запомнила… случайно нет вакансии невропатолога?

– Оттуда запросы не поступали.

Чем больше подробностей я узнавала, тем менее привлекательным казался Таёжный. Может, выбрать Анадырь? Там хотя бы есть аэропорт, не придется ехать сотни километров на поезде через тайгу ради того, чтобы вести прием в сельской амбулатории.

Нет. Нельзя поддаваться слабости. Моя цель – не только оказаться как можно дальше от Ленинграда, но и забраться в такую глушь, куда даже письма с трудом доходят.

Таёжный в этом смысле подходил идеально.

Я почувствовала внезапный азарт при мысли о преодолении трудностей, которые сулило это безрассудное, но увлекательное приключение. И решительно сказала, что выбираю Таёжный.

– Вы уверены, Зоя? Обратного пути не будет.

– Я не собираюсь возвращаться.

– И возиться с вами там тоже никто не будет. Самое большее, что вам предоставят – комнату в общежитии с удобствами на этаже.

– Я не ребенок, Александр Вениаминович! Бытовые трудности меня не пугают. – Я улыбнулась, чтобы смягчить свою запальчивость, и добавила: – Когда я была студенткой третьего курса, меня не взяли в летний стройотряд, который уезжал на БАМ. Я тогда очень расстроилась. Теперь хотя бы наверстаю упущенную возможность.

– Что ж, стационару нужны опытные специалисты. Сегодня же займусь вашим переводом.

– Спасибо! Александр Вениаминович, у меня еще одна просьба… Если после моего отъезда меня станут разыскивать…

– Кто?

– Неважно. Я к вам не приходила, и этого разговора не было.

– Вы можете на меня положиться, Зоя. Ваше новое местожительство я никому не выдам.

4

Из-за усталости и переизбытка впечатлений я не могла уснуть даже под размеренный перестук колес и, лежа на жесткой койке, смотрела в окно, за которым мелькали ели, кедры, лиственницы и сосны бесконечной тайги, подсвеченной заходящим солнцем.

Мое путешествие, начавшееся поздним вечером 26 июля, продолжалось уже больше восемнадцати часов.

Я вылетела из Ленинграда накануне незадолго до полуночи и за пять часов полета не сомкнула глаз, мучаясь от боли в заложенных ушах и от храпа соседа – могучего сибиряка под два метра ростом, с трудом уместившегося в своем кресле.

После приземления в Красноярске я долго ждала свой багаж; один из чемоданов, в котором была теплая одежда, потерялся, пришлось подключать к поискам начальника багажной службы; к счастью, чемодан в конце концов нашелся.

Когда я вышла из здания аэровокзала, начался ливень, и в такси я села абсолютно промокшая, выслушав от хмурого, издерганного шофера все, что он думает об испорченной мною тканевой обивке сиденья. Железнодорожный вокзал находился на другом конце города, и в пути я немного подремала, но облегчения этот кратковременный сон не принес.

На вокзале я сдала чемоданы в камеру хранения и заняла очередь в кассу, чтобы купить билет до станции Решоты, а оттуда – до Карабулы^[3], конечной точки моего путешествия. Мне повезло, билеты были, в противном случае пришлось бы задержаться в Красноярске минимум на сутки, а это означало бы поиски свободного места в гостинице и лишние расходы.

Ежедневный поезд до станции Решоты отправлялся в 15:00 по местному времени, а на часах, когда я отошла от окошка кассы, было всего десять (то есть шесть утра по Ленинграду).

Мне казалось, что с того момента, когда я захлопнула дверь квартиры на Замшиной улице, прошло несколько суток. В самолете я ничего не ела, и теперь от голода меня подташнивало. В привокзальном буфете продавались только холодные беляши и бутерброды с колбасой сомнительного вида, поэтому мне пришлось снова взять такси и отправиться в центр города, чтобы найти приличную столовую. Заодно я решила посмотреть Красноярск, благо дождь кончился и хмурое промозглое утро неожиданно превратилось в теплое и солнечное.

Город, расположенный на двух берегах Енисея, был зеленым, чистым и ухоженным. Мои представления о Сибири изрядно пошатнулись. Я ожидала чуть ли не снега в июле, но на безоблачном небе, умытом недавним ливнем, сияло солнце; день обещал быть жарким, и я пожалела, что надела вязаный свитер, вместо того чтобы оставить его в чемодане.

Узнав, откуда я приехала, шофер – симпатичный разговорчивый парень, представившийся Пашей, – оживился и сказал, что в Ленинграде живет его старшая сестра, он гостил у нее пару раз и не прочь поехать снова, когда ему дадут отпуск.

– Как у вас со временем? – поинтересовался он, лихо выруливая на набережную.

Я ответила, что должна вернуться на вокзал к двум часам.

– Тогда отвезу вас в торговый центр «Красноярье», он недавно открылся. Гостинцев прикупите для домашних и позавтракаете не в столовой, а в приличном кафетерии.

Мы проехали по Коммунальному мосту, с которого полноводный Енисей был виден как на ладони, и оказались на правом берегу, застроенном жилыми домами сталинской архитектуры. Шофер специально сделал крюк, чтобы поехать мимо местной достопримечательности – кинотеатра «Родина», украшенного большим мозаичным панно «Родина-мать». Я попросила остановиться, чтобы выйти и получше рассмотреть панно, но шофер кивнул на работающий счетчик и сказал, что остановка влетит мне в копеечку.

– Вы лучше потом сюда вернетесь, «Красноярье» совсем рядом.