Тогда Массинисса приоткрыл дверь, и при тусклом свете маленькой масляной лампы его взору представилось не виданное им ранее зрелище: на ложе Оксинты располагалась на четвереньках обнаженная Юба, а голый телохранитель, придерживая ее бедра, энергично толкал их своими.

«Вот это оно и есть!» – понял царевич, вспомнив разговор об отношениях мужчины и женщины и чувствуя, как сильнее забилось его сердце. Он незаметно продолжил наблюдение до момента, пока уставшие любовники не рухнули на ложе и со смехом не зарылись в покрывало. Массинисса отправился спать, но из-за увиденного проворочался без сна до рассвета.

Наутро Оксинта вел себя как ни в чем не бывало, но Юба, поглядывая на царевича, еле сдерживала смущенную усмешку. И Массинисса понял, что он увидел нарочно устроенную для него сцену.

Теперь, когда к нему заходила Сотера, царевич подолгу засматривался на ее фигуру и представлял себя с обнаженной нумидийкой. Его взгляд при этом становился таким жгучим, что молодая женщина, перехватывая его, краснела, отводила глаза и старалась быстрее уйти.

Массинисса с нетерпением ждал заветного дня. Ему казалось, что его жизнь после этого изменится коренным образом.

* * *

Впрочем, до Дня взросления произошло еще одно событие, которое со временем весьма серьезно повлияло на жизнь Массиниссы.

На рынке в карфагенском порту было многолюдно и шумно, так же как и на главном торжище города – Центральном. Только, в отличие от последнего, Портовый рынок преимущественно предоставлял покупателям богатый выбор даров моря и зарубежных диковинок. Вообще-то он считался даже более разнообразным по ассортименту, чем Центральный, но тот привлекал покупателей дешевой и ходовой сельской продукцией, необходимой для ежедневного использования. В Карфагене уже сложилось так: на один рынок чаще шли за едой, на другой – за одеждой, украшениями и рабами.

Массинисса и Оксинта любили прохаживаться по торговым рядам, прицениваться к необычным товарам. Иногда царевич покупал какие-то безделушки, сладости или необычные фрукты, другой раз подолгу засматривался на распродаваемых невольниц. Продукты парни обычно не брали, так как давали деньги Юбе или Сотере, которые закупали все съестное в центре.

Интересовался царевич и кораблями – торговыми и военными. Жаль только, что если купеческие суда можно было разглядеть досконально, то боевые – триремы с тремя рядами весел и квинкиремы с пятью – получалось увидеть, только когда они быстро входили в круглый военный порт или выходили из него. Этот стратегический объект располагался за высокой каменной оградой и тщательно охранялся.

В тот памятный день царевич с Оксинтой уже выходили с рынка, когда увидели впереди себя целую процессию: невысокий благообразный старик в богато украшенном восточном одеянии, семенивший рядом с ним ровесник-слуга со свертками и трое крепких телохранителей с дубинками за поясом. Охранники были нагружены мешками с товарами и корзинами с едой. Старик что-то раздраженно говорил подскочившим к нему попрошайкам и даже не заметил, как шустрый малый, протягивая к нему ладошку, другой рукой срезает ножом увесистый кошель с деньгами. Отвлеченные спутники старика тоже этого не заметили.

Массинисса переглянулся с Оксинтой и тут же кинулся к воришке. Он оттащил его за шею от старика и пинком отшвырнул в сторону. Обозленный вмешательством, парень хотел было кинуться на него со своим маленьким ножом, но наскочил на Оксинту, прикрывшего царевича. Тут люди старика побросали поклажу и, взяв в руки увесистые дубинки, закрыли своего хозяина.

Воришка, видя, что расклад сил не в его пользу, сплюнул и пригрозил:

– Ты еще об этом пожалеешь, нумидийский щенок!

Вспыхнувший Массинисса рванулся было к нему, но Оксинта удержал царевича, видя, что за спиной наглеца собираются с угрожающим видом его помощники. Однако незадачливый вор свистнул своей шайке «отход» и покинул вместе с нею место преступления.

Старик подошел к Массиниссе и с улыбкой произнес:

– Благодарю тебя, юноша! Ты не только внимателен, но еще и смел: не всякий в Карфагене отважится связываться с Портовым братством. Да, я не представился. Мое имя – Ферон, я торговец, родом из Иудеи. Не скажу, что я самый богатый купец в Карфагене, но поговаривают, что самый мудрый. А кто ты, мой спаситель?

– Массинисса, сын Гайи, царя Массилии.

Ферон всплеснул руками и чуть поклонился:

– Извини, царевич! Мне следует называть тебя этим почетным званием.

– Ты не мой подданный, уважаемый Ферон, и я не у себя дома, – тоже улыбнулся довольный его учтивостью Массинисса. – Мне будет достаточно обращения по имени.

Слуги старика подобрали покупки, и все вместе они пошли дальше. По дороге Ферон стал живо интересоваться нумидийскими товарами, иногда выказывая при этом поразительную осведомленность о качестве некоторых из них.

Шли они не торопясь и далеко отойти от злополучного места не успели. Сзади послышался топот ног, и вскоре их окружила толпа мужчин и парней весьма разбойничьего вида. В руках они держали предметы, которые официально к оружию не относились, но при их ремесле таковыми являлись – палки, цепи, ножи.

Оксинта полез за своим кинжалом, Массинисса обнажил меч, а вот телохранители старика в этот раз, не выпуская поклажу из рук, почему-то робко переместились за спину хозяина. Их испуганный вид подействовал и на царевича, который почувствовал предательский холодок страха. Конечно, меч в руке придавал Массиниссе уверенности, но ему ведь еще ни разу не доводилось убивать. К тому же нападающих было многовато для них с Оксинтой. На удивление спокойный старик не двигался с места, а лишь внимательно вглядывался в ряды разбойников.

Вперед протиснулся крепкий парень в новой дорогой одежде. Скрестив руки на груди и при этом выставив напоказ перстень с синим камнем, он поинтересовался:

– Ну и кто из вас, чужеземцы, осмелился обидеть члена Портового братства и лишить его законной добычи?

Массинисса собирался гордо сказать: «Я!» – но почувствовал, что в горле пересохло, и побоялся, что голос его прозвучит жалко. Царевич молча двинулся вперед, но Ферон жестом остановил его и поинтересовался у главаря разбойников:

– А как зовут молодого господина, который говорит от имени уважаемого Абидоса, предводителя Портового братства?

Вожак разбойников усмехнулся:

– Мое имя Селькафт. Хотя к чему мертвецам знать его?

Шайка стала угрожающе надвигаться на них. Массинисса почувствовал, как вспотела ладонь, державшая рукоять меча, и испуганно подумал: «Только бы оружие не выскользнуло при ударе!» Но тут Ферон тоже скрестил руки на груди, и только сейчас царевич увидел у него на пальце такой же перстень с синим камнем, как и у Селькафта.

Селькафт смутился:

– Откуда у тебя это?

– Уж не думаешь ли ты, что я, в мои годы и с моим богатством, его своровал? – поинтересовался Ферон. – И уж тем более стал бы пользоваться ворованным знаком расположения Абидоса, зная, что за такой обман полагается смерть?

Селькафт сделал знак, и толпа за его спиной остановилась и даже попятилась назад.

– Так кто ты, старик? – вновь спросил разбойничий вожак. – И чем была вызвана милость к тебе уважаемого Абидоса?

– Мое имя – Ферон.

Видимо, это многое объяснило вожаку. Он опустил руки и почтительно-сдержанно поклонился.

– Могу я узнать, уважаемый Ферон, из-за чего случилось это недоразумение?

Старик демонстративно ткнул пальцем со сверкнувшим синевой камня перстнем в стоявшего рядом с Селькафтом воришку и сказал:

– Твой человек во время работы смотрел не на мои руки, а только на мой кошелек. Ты представляешь, что было бы, если бы ему удалась его проделка? Мне пришлось бы обращаться к уважаемому Абидосу. И не думаю, что он был бы рад тому, что кто-то из членов Портового братства не заметил знак его благоволения на руке жертвы.

– Прости его, старик, мой помощник был невнимательным и плохо выполнял свое ремесло, – попытался вступиться за воришку Селькафт. – Будь к нему снисходительным, ведь он тоже, как и я, работает на уважаемого Абидоса.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что предводителю Портового братства понадобился мой ничтожный кошель, в то время как наши с ним дела решаются объемами трюмов кораблей и караванами? Твой человек провинился трижды: выбрал не ту жертву, попался, да еще и, чтобы скрыть свою оплошность, подставил тебя, предложив напасть на меня и моих друзей, – многозначительно показал рукой на Массиниссу и Оксинту старик. Затем он закончил: – Зачем тебе такой плохой помощник, уважаемый Селькафт?

Тот расстроенно оглянулся на воришку, и, прежде чем этот незадачливый малый успел что-то сказать, один из разбойников ударил его в спину ножом. Тело тут же уволокли прочь, а шайка по сигналу главаря разбежалась в разные стороны.

– Я думаю, недоразумение исчерпано? – поинтересовался Селькафт и, не дожидаясь ответа, повернулся и пошел своей дорогой.

– Вполне, уважаемый Селькафт! – крикнул ему в спину Ферон и обратился к новым друзьям: – Я хочу пригласить вас в гости. Мне кажется, нам будет о чем поговорить…

Двухэтажный дом Ферона напоминал маленькую крепость. Окружавшие его стены были не только высокими и гладкими, но еще и увенчаны острыми металлическими штырями. Сразу за оградой – густые колючие кусты. Деревья в небольшом саду росли невысокие, так что территория за оградой очень хорошо просматривалась. Окна первого этажа были узкими, двери небольшими и очень прочными.

Массинисса и Оксинта переглянулись, и хозяин, заметив их взгляды, пояснил:

– Я здесь чужеземный купец, хотя и прожил в Карфагене почти всю взрослую жизнь. Мне приходится воздерживаться от похвальбы своим богатством. И не только из-за воровства, с этой бедой еще можно справиться, а вот с жадностью и завистью местных чиновников – сложнее. Аппетиты у них ненасытные, а потребности – нескончаемые. Лучше не злить их своим богатством и не напрашиваться на поборы. Впрочем, их можно понять: когда человек долго находится рядом с большими деньгами, государственными или частными, он невольно переживает, волнуется, потеет. Вот к его рукам и начинают прилипать чужие монеты. Вначале их немного, затем все больше и больше. А вскоре чиновник примеряет к себе богатство, которое ему приходится видеть на службе, и всеми силами старается прикарманить его. На этом и держится чиновничье воровство и взяточничество в Карфагене.

Оксинта недоуменно поинтересовался:

– При чем здесь взятки? Мы тебя вообще-то про дом хотели спросить. Умеешь ты разговор в сторону уводить, уважаемый Ферон.

Старик, притворно возмутившись, спросил Массиниссу:

– Послушай, царевич, а твой приятель точно нумидиец? Чего он такой хитрый? Бывают ведь и черные иудеи.

Царевич приобнял телохранителя за плечи и сказал:

– Не переживай об этом, старик. Он настоящий нумидиец! Если бы ты видел его в бою, ты бы не сомневался.

– Достойный ответ!

Ферон рассыпался в комплиментах Оксинте, но все-таки ушел от рассказа о защитных свойствах своего жилища. За неспешным разговором они оказались на пороге дома.

– Друзья мои, – предупредил их хозяин, – у меня не так часто бывают гости, и поэтому мало кому известно, как я живу. Я надеюсь на вашу скромность.

Ферон распахнул двери, и молодые люди увидели небогато обставленные комнаты первого этажа. Старик быстро провел гостей мимо кухни, прачечной и кладовых, где суетились слуги, к лестнице, ведущей на второй этаж. Здесь несколько охранников стояли возле массивных деревянных дверей, которые были обиты железом и украшены фигурной ковкой в виде незнакомых Массиниссе узоров.

Ферон подошел к дверям и повторил:

– Напоминаю: я очень надеюсь на вашу скромность, друзья, потому что эту часть моей жизни знают очень немногие. Теперь и вы в их числе, потому что я благодарен за помощь и доверяю вам.

По знаку хозяина слуги отворили двери, и у Массиниссы и Оксинты непроизвольно вырвалось: