Он призывно хлопнул в ладоши, но вместо телохранителя неожиданно появилась Юба в легкой полупрозрачной тунике. Служанка принесла принадлежности для умывания.

– А где Оксинта? – насторожился царевич.

– Скоро будет, – улыбнулась рабыня. И вдруг, посерьезнев, она взглянула ему в глаза и произнесла: – Поздравляю тебя с заветным днем, царевич! Кажется, я первая, кто это сегодня сделал.

– Благодарю тебя, «первая», – недовольно пробурчал именинник. Умываясь, он раздраженно проговорил: – Вообще-то у нас полагается, чтобы первым в День взросления поздравлял отец, принимая в мужское сообщество. И даже мать не имеет права поздравлять первой, не говоря уже про чужих женщин.

– Но я могу поздравить тебя по-особенному.

Мавретанка сделала быстрый жест рукой, и туника упала к ее ногам. Массинисса оторопело уставился на пухловатые прелести рабыни, впервые видя так близко обнаженное женское тело.

– Со мной первой ты узнаешь всю прелесть женских ласк…

Она приблизилась к нему вплотную настолько, что он разглядел мурашки от холода на ее коже.

– Послушай, Юба, – с усилием отвел от нее взор царевич. – Ты, во-первых, подружка Оксинты, и мне не хотелось бы уводить у него женщину.

– Я не его подружка и не его женщина! – раздраженно вскрикнула рабыня. – Он пользуется моей добротой когда захочет, а сам на других заглядывается. Но я могу быть верной, царевич, особенно такому, как ты.

Девушка прильнула к нему, и Массинисса ощутил прохладу ее гладкой кожи. Царевич, выпустив полотенце из рук, едва не обнял ее, но тут в памяти всплыли две картинки: вот она, обнаженная, с Оксинтой, а вот Зевксис так уверенно обнимает ее, словно делает это не в первый раз.

Массинисса взял девушку за плечи, отстранил от себя и, глядя в глаза, сказал:

– А еще мне почему-то кажется, что моя первая женщина не должна быть похожей на тебя. Иди! Я думаю, тебе и без меня есть кому хранить верность.

Юба расстроенно надула губы и замолчала.

Массинисса, надевая праздничную тунику, спросил:

– Лучше скажи: где мой завтрак? И где Сотера?

– Не знаю, царевич. Прости, я за ними не слежу.

Быстро одевшись и забрав тазик, кувшин и полотенце, расстроенная рабыня ушла. Когда она уже выходила из кухни, то услышала свое имя, произнесенное шепотом. Оглянулась – неподалеку стоял хозяин дома.

– Что, Юба, не подействовали твои чары на этого мальчишку? – поинтересовался Зевксис.

– Он считает меня подружкой Оксинты и не хочет портить с ним отношения, – обиженно проговорила рабыня и прильнула к мужчине. – Я делала все, как ты велел, хозяин, но ничего не вышло.

– Печально, – поглаживая ее по спине и пониже, проговорил Зевксис. – А как было бы здорово, если бы он на тебя польстился и из-за этого разругался с Оксинтой. Как бы рассорить этих двух нумидийцев, чтобы Массинисса остался один и был вынужден искать друзей среди карфагенян? Глядишь, и удалось бы нам перетянуть его на свою сторону.

– На какую сторону? И кому это «нам»? – не поняла Юба.

– Тебе это не нужно знать. А что про царевича говорит Оксинта?

– Не очень доволен им. Оксинта – воин, а его сделали прислугой для избалованного сынка царя. Кому такое понравится?

– Да-а, незавидная участь, – задумчиво почесал подбородок Зевксис. – Ты вот что… будь с Оксинтой поласковей! Кажется, тебе и самой нравится проводить с ним время, не правда ли?

– Ну да… Он такой пылкий, страстный! Хозяин, а что, если ты дашь мне свободу и я стану его женой?

– Ну, ты так далеко не заходи в своих мечтаниях, дорогая Юба! – Зевксис добавил в голос строгости. – Кстати, по поводу «дорогая»: на невольничьем рынке ты мне недешево досталась. Служи и дальше верно, делай, что прикажу, и я подумаю насчет твоей свободы. Ну а пока зайдем-ка в твою каморку…

– Но, хозяин…

– Не переживай, Сотеры там нет. К тому же мы быстро…

После разговора с Юбой и так неважное настроение Массиниссы стало еще хуже. Он заглянул в соседнюю комнату – ложе Оксинты было аккуратно заправлено. Прошел дальше – на кухне у Сотеры тоже было тихо. «Куда они все подевались?!» – уже с раздражением подумал именинник. Праздник начинался совсем не так, как он представлял себе этот день.

Царевич направился в сад, и…

У бассейна он увидел трех человек в праздничных нумидийских одеждах. Сотера держала в руках небольшую красивую амфору, а на ее плече было расшитое золотыми узорами покрывало. Рядом с нею стоял Оксинта, держа под уздцы белоснежного коня, нагруженного поклажей. А впереди них возвышался… Бодешмун!

Старый воин был в своих лучших дорогих доспехах, а в руках держал богато украшенный царский боевой пояс. Увидев эту хорошо знакомую вещь отца, очень ценимую им, Массинисса все понял и едва сдержал подступившие к глазам слезы волнения. Гайя придавал большое значение военному снаряжению и никогда ничего не дарил просто так. То, что он передавал сыну боевой пояс, с которым так часто бывал в походах и сражениях, было символично – отец желал наследнику славной военной карьеры и давал понять, что теперь и ему предстоит быть воином.

Обрадованный Массинисса в порыве благодарности чуть не бросился на шею к своему старому другу, но тут Бодешмун начал строго говорить полагающуюся в данном случае торжественную речь. И царевич выслушал ее как подобает воспитанному нумидийскому юноше: руки прижаты к телу, голова склонена, лицо серьезно.

Бодешмун сказал:

– Массинисса, твой отец оказал мне высокую честь, доверив провести важную церемонию и произнести те слова, что должен был сказать тебе он. Такова воля нашего царя!

Царевич кивнул. Конечно, жаль, что отец не сам принимает его в мужские ряды, но лучшую замену, чем Бодешмун, трудно было представить.

Старый телохранитель тоже был взволнован. Были времена, когда он очень мечтал сказать заветные слова своему повзрослевшему наследнику, только боги не дали ему такого счастья. И теперь он говорил их другому человеку, ставшему ему почти родным сыном.

– Массинисса! Отныне твои детские годы позади, и ты вступаешь во взрослую жизнь. Тебе суждено стать воином.

Оксинта снял с коня большой мешок и подошел к царевичу.

– Клянись защищать свою землю, свой народ, своего царя! – продолжил Бодешмун.

– Клянусь!

В горле у именинника от волнения пересохло, и его ответ прозвучал неубедительно, глухо. Поняв оплошность, он повторил громче:

– Клянусь!!!

Оксинта вынул из мешка новенькие сверкающие доспехи с гербом царя и положил их перед Массиниссой.

Удовлетворенно кивнув, старый воин продолжил:

– Тебе суждено стать мужем, отцом, главой семейства. Клянись хранить семейный очаг, заботиться о его благополучии, оберегать от бед и невзгод, дать стране много новых воинов!

– Клянусь!!!

Почему-то в этот раз голос царевича прозвучал особенно звонко.

К нему подошла Сотера, обдав ароматом сладких благовоний. Она, выполняя роль матери, вручила Массиниссе красивую амфору с угольками, на горлышке которой лежала ароматная лепешка. Молодая женщина накинула на его плечи покрывало и вдруг, потянувшись к нему, крепко поцеловала в губы.

У царевича часто застучало сердце и в глазах немного потемнело: это был его первый взрослый поцелуй. «Какой сладкий вкус у ее губ! Наверное, мне еще ничего вкуснее пробовать не доводилось», – подумал он.

Сотера немного нарушила обычай, согласно которому юношу следовало поцеловать в щеку, лишь символизируя женскую ласку. Но Массинисса на нее ничуть не обиделся, а мужчины сделали вид, что ничего особенного не произошло.

Кухарка с явной неохотой отстранилась от разомлевшего царевича и вернулась на свое место. Церемония продолжалась.

– Тебе суждено стать частью своего кочевого народа, заботиться о процветании страны, а когда придет время, принять ответственность за них. Клянись, что ты будешь делать все во благо массилов и Массилии, забывая о своей личной выгоде!

Последняя, третья часть мужской клятвы была немного изменена, так как речь шла о царевиче, будущем правителе страны.

– Клянусь!!! – громко сказал Массинисса.

Бодешмун повязал на талию царевича боевой пояс отца, а подошедший при этих словах Оксинта подвел к нему красавца-коня.

– И его тоже мне?! – вырвалось у царевича.

– Отцовский подарок, – пояснил старый воин. – А еще прими вот это… – Он протянул юноше увесистый кошель с эмблемой царской казны. – Теперь часть богатства страны в твоих руках, и от того, как ты им распорядишься, будет зависеть благополучие многих массилов, которые платят налоги. Но это я объясню тебе позже. А теперь завершим ритуал!

Бодешмун воздел руки к небу и воззвал:

– Великие бессмертные боги! Призываю вас в свидетели! Примите клятву этого юноши! Укажите ему верный путь в жизни и накажите его, если он отступится от своих слов! – Он взглянул на Сотеру и Оксинту. – А на земле мы, свободные массилы, услышавшие его слова, приглядим, чтобы он не позабыл о них! Да будет так!

После небольшой паузы старый воин прижал Массиниссу к своей груди:

– Добро пожаловать, сынок, в наши мужские ряды!

Царевич был очень рад проведенному согласно обычаям посвящению. И только отсутствие родных людей в этот момент мешало ему быть абсолютно счастливым.

После посвящения раб Мульпиллес увел подаренного коня на конюшню, а Массинисса пригласил Бодешмуна и Оксинту к себе. Он и не заметил, как расторопная Сотера покинула их, но, когда мужчины вошли в его комнату, кухарка была уже там. Вместе с хмурой и слегка потрепанной Юбой они быстро накрывали на стол, застеленный праздничной скатертью. Оксинта поощрительно похлопал нагнувшуюся подружку по пухлой попке, но толстушка, обернувшись, так обожгла его гневным взглядом, что он поспешно отвел глаза.

Сотера расстаралась: помимо блюд карфагенской кухни добрую половину праздничного обеда составляли нумидийские яства. Особый восторг присутствующих вызвало появление на столе любимой пищи воинов – каши зумиты.

Закончив приготовления, кухарка с достоинством поклонилась и собралась уйти, но Бодешмун спросил:

– А разве ты, красавица, не хочешь поздравить своего царевича?

Молодая женщина чуть смутилась и виновато развела руками:

– Я бы с радостью, только хозяева потребовали, чтобы я сегодня помогла им на кухне. У них какие-то гости. Простите меня!

Бодешмун кивнул и жестом отпустил ее. Юба, застывшая в ожидании приглашения, не дождалась его и, неловко потоптавшись, ушла.

Отведав зумиты, старый воин указал Оксинте на кувшин с вином, и телохранитель до половины наполнил их кубки, разбавив водой.

– Сегодня, царевич, ты получил это право! – возвестил Бодешмун. – Но я очень надеюсь, что ты не будешь им злоупотреблять.

Массинисса кивнул.

– За тебя, сынок!

Три кубка звонко стукнулись, и Массинисса впервые в жизни почувствовал вкус вина. Оно приятно согрело и чуть расслабило его. Мужчины еще несколько раз поднимали кубки и не торопясь продолжали трапезу.

Ближе к ее завершению Бодешмун потянулся к сумке:

– Кстати, Оксинта, у меня кое-что есть для тебя. Надеюсь, почерк сестры ты еще помнишь?

Он протянул парню свиток. Оксинта, недоверчиво глядя на него, развернул лист, пробежал глазами первые строки и умоляюще взглянул на Массиниссу.

– Иди читай! – разрешил тот. Он сообразил, что Бодешмун хочет остаться с ним наедине.

Оксинта торопливо ушел, старательно отворачиваясь, чтобы царевич и старый воин не увидали его слез.

Посмотрев ему вслед, Бодешмун спросил:

– Как у вас с ним?

– Неплохо. От него трудно ожидать слишком хорошего отношения, учитывая, как он стал моим телохранителем. Но дело свое Оксинта делает, и я им доволен.

– Теперь и он будет тобой доволен, – пообещал старый воин.

– Ты читал его письмо? – нахмурился царевич.