Если мы увидим, как этот дух отражен в глубочайших культурных традициях, то сумеем яснее воспринять вечную ценность архетипических персонажей нарративного мира: Дракона Хаоса, Великой Матери, Великого Отца и Божественного Сына. Умение понимать и узнавать их, где бы они ни проявились, позволит нам понять и то, что даже в случае, если их постигнет забвение, они неизбежно привлекут нас и возродятся снова. Дракон Хаоса – это обилие возможностей, не распределенных по категориям или даже таких, с которыми мы еще не столкнулись; это нечто, всегда существующее за гранью опыта; это величайшая из возможных угроз и безграничная область того, что еще может осуществиться. Этот дракон – tohu wa-bohu, над которым вечно и творчески парит дух Божий; это водный хаос, неведомым образом возникший еще до появления творческого порядка. Великая Мать, напротив – это изначальное проявление хаотического мира возможностей, ограниченное пределами того, что можно пережить в непосредственном опыте. Это сама природа – первейший, самый базовый способ, позволяющий потенциалу раскрыться. И в то же время Великая Мать – это опыт, обретаемый каждым из нас в отношениях с собственной матерью; опыт всеобъемлющей заботы и любви, которые – в самом прямом смысле слова – необходимы нам как воздух, поскольку без них мы просто не можем жить, а их отсутствие становится самой большой преградой для независимой жизни. Великий Отец, в свою очередь – это априорная ценностная структура, выводимая из действий духа, порождающих ее, и состоящая из последствий его творческой деятельности, направленной на возрождение. Кроме того, он – вечный тиран, который появляется, когда эта структура устаревает, коснеет или поражается умышленной слепотой. Наконец, архетипический индивид – это Герой: активный процесс властвования и нарекания имен, обновляющий, дающий миру жизнь и определенный Богом как главный атрибут Адама. Это присвоение ценности, благодаря которому становится возможным само восприятие. Оно придает миру смысл, делается частью всего, что хорошо, и составляет образ духа, рождающего реальность. Против Героя извечно выступает Враг, узурпатор, дух Каина и Люцифера, горделиво и самонадеянно противостоящий имплицитному космическому порядку и его создателю.

В силу всего, что сказано выше, мы приходим к выводу, что вечный Герой (суть или дух Адама) представляет собой активный процесс столкновения, властвования, наречения имен и выстраивания отношений, описанный в великой книге Бытия во вступлении к драме человечества. Впрочем, личных усилий мужчины-Адама, несмотря на их центральное место и божественную природу, недостаточно, как подразумевает уже следующая фраза после его действий по наречению имен: «…но для человека не нашлось помощника, подобного ему» (Быт 2:20). Природу этого отсутствия помощника особенно хорошо выразил англичанин Даниэль Дефо, прежде всего известный как автор «Робинзона Крузо», хотя из-под его пера вышло множество философских произведений. Дефо считал, что Адаму (как, очевидно, полагал и сам Бог) был необходим:

…равный, спутник, единомышленник, с которым можно было бы делиться наблюдениями и радостями, иметь общие цели, предпринимать смелые инициативы. Теперь уже реальный опыт ясно показал, что ни одно животное, даже змей, не обладало ни разумом, ни умением воспринимать нравственные и интеллектуальные идеи, ни даром к отвлеченному мышлению и наречению имен, ни способностями к разумному содружеству или поклонению. Они могли служить человеку в исполнении его замыслов, но не были помощниками, подобными ему. С другой стороны, Бог стал началом его бытия и предметом его благоговения, но во всем, что касалось потребностей и средств, их невозможно было сравнивать. Тем самым становилось несомненным, что равного ему не находилось – и первый человек был одинок и все же нуждался в спутнике и друге.

Ева от Адама

Ева, как ни странно, берется от Адама. В каком-то смысле можно было ожидать обратного, если учесть неоспоримый факт того, что именно женщина рождает мужчину. Впрочем, эта инверсия позволяет в полной мере осознать идею творческого первенства Логоса, который действует через Отца, или структуру, верша в гармонии их общий труд. Также она указывает на то, что этот процесс находится в странной зависимости от сил, оказывающих свое воздействие вне Логоса и за пределами его познаний (по крайней мере в его человеческой форме). Итак, вполне уместно, что Ева произведена из Адама, когда он этого не осознает: «И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку» (Быт 2:21–22).

Адам только что получил подтверждение своей роли: ему предначертано описывать и устанавливать границы мира; он – локус различающего сознания, от которого неким таинственным образом зависят бытие и становление. На связь с Логосом и указывает происхождение Евы от Адама. Даже ее изначальная женственность – это еще одно проявление Слова Божьего: она сотворена Им в женском образе, о чем не раз говорится в первой главе книги Бытия. Несомненно, справедливо заметить, что женщина зависит от общественного порядка, представленного в разных культурах как мужской, и даже, в определенном смысле, становится творением такого порядка. В том же, что она наделена сознанием, усматривается проявление Слова, создающего действительность и миропорядок. Именно на этом настаивают гендерные релятивисты эпохи постмодерна, говоря о «социальном конструировании» женственности и мужественности, – хотя, конечно, так они выплескивают с водой и ребенка, поскольку принимают факт частичного происхождения «женственного» от культурных явлений за полную независимость пола и гендерных ролей от их биологической и физической основы.

Это не значит, что роль Евы идентична роли Адама – наречению имен – или просто возводится к ней как вторичное явление. Ева, повторим еще раз, происходит от бессознательного Адама. Это ключ к пониманию ее роли. Она олицетворяет и выражает то, что еще неизвестно Адаму – и, если учесть его неведение, как намеренное, так и нет, у нее много дел. Ева, вечная женственность, привлекает внимание к тому, что еще не поставлено перед светом сознания – иными словами, не получило имя или не было подчинено общественному порядку. Это ее роль как «помощника» – на иврите это слово выглядит как, или ezer kenegdo.

Термин ezer не раз появляется в библейских книгах. Иногда он применяется по отношению к Богу и в таком случае призван указать на мощную поддержку, которую оказывает Создатель, причем, конечно же, не по приказу, а по собственной воле: «Душа наша уповает на Господа: Он – помощь [ezer] наша и защита наша» (Пс 32:20). Этот образ дополняют псалмы 113:17–19, 120:1–2 и 123:8 – в них на роль Бога, о котором говорится как об источнике силы и помощи, тоже указывает слово ezer. Кроме того, оно используется при описании военного союзника (Иез 12:14). Итак, ezer предполагает избавление, силу и стратегическое превосходство. Слово kenegdo, с его второстепенным значением «бороться с чем-то» или «помогать в борьбе против чего-то», уточняет словесный портрет, облекает его в более конкретную форму, – причем рядом со словом ezer оно появляется только в одном случае, когда речь заходит о Еве. Возможно, правильнее всего представить ее как благожелательного противника – партнера в игре – ведь в психологическом плане оптимальное развитие в отношениях дают не застой и не победа, а вызов. Соединение противоположностей, присущее динамике между мужским и женским, представляет собой взаимные испытания и проверки – соревнование в танцах или игру. Оптимальным для игрока в этом случае становится партнер с такими же или, возможно, даже слегка превосходящими навыками. Именно здесь и начинается настоящее приключение. Игра в зоне ближайшего развития – на границе между хаосом и порядком – приносит радость, свидетельствующую о непрестанном развитии при движении вверх.

Именно ради этого взаимного развития сотворена Ева – полноправный партнер. Стоит заметить, что она создана из ребра Адама, из его бока, а не из головы (в отличие, скажем, от Афины, рожденной из головы Зевса, – видимо, в знак потенциального превосходства), а также не из ноги, ступни или иной нижней части тела (в знак подчинения или более низкого положения). Ева соотносится с Адамом, как инь и ян в даосизме. Ее задача – обращать внимание партнера на все проблемы, которые могли укрыться от его зоркого ответственного ока. Сам же он призван властвовать и нарекать – развивать, расширять, вносить перемены сообразно истинным и даже новым нуждам времени, не перестраивая всю традицию слишком радикально, горделиво или самонадеянно. Роль Евы – соответствовать известным личностным различиям мужчин и женщин, очевидным в разных культурах и яснее выраженным в более эгалитарных обществах. Женщины более покладисты; их сильнее волнуют чужие проблемы; люди им интереснее, чем вещи, – и в то же время для них более опасны негативные эмоции, угрозы и боль; они более чувствительны ко всему, что может таить опасность, причинять вред и приводить к страданиям. К несчастью, именно из-за этой роли, неотделимой от заботы о младенцах и детях и от необходимости откликаться на самые ранние, едва заметные проявления их тревог, у женщин выше риск уступить соблазнам змея (или по крайней мере поддаться на них первыми).

Итак, история праотца и праматери человечества намечает главные роли мужчины и женщины в пределах миропорядка. Они призваны исполнять свои обязательства и как зависимые, сотворенные обитатели рая, и как независимые творцы. Однако это еще не конец: великая драма Адама и Евы в Эдемском саду раскрывает перед нами сущность фундаментальной ошибки, допустить которую могут и мужчины, и женщины. У всех импульсивных влечений есть свои преимущества – но все они сопровождаются искушениями. История, в полной мере отражающая характер мужчины и женщины в их отношении к природе и Богу, в силу необходимости должна повествовать как о правильной цели, так и о грехе. Адам повелевает, нарекает и правит. Ева по природе своей – и по замыслу Бога – склонна высказываться в защиту угнетенных, отверженных и бесправных, обращая внимание Адама на их проблемы. Она хорошо подходит на эту ключевую роль, поскольку более восприимчива и распознает проблемы слабых, еще не выраженные словами и не ставшие всеобщим достоянием. Благодаря этому ее роль одновременно обеспечивает устойчивость и позволяет исследовать мир. В чем-то Ева становится подобной самому Логосу. Она вносит стабильность там, где отдельный человек гармонично вписывается в общественный порядок и где, насколько это возможно, заботятся обо всем, что признается ценным, несмотря на свою хрупкость и уязвимость. Она выясняет, в какой мере упорядоченный мир нуждается в расширении во время перемен, – когда, например, рождается дитя; когда возникает проблема в отношениях или в семье; или когда кто-то, некогда сильный и способный, заболевает и нуждается в заботе, временной или постоянной.

Знание о неотъемлемой восприимчивости Евы – иными словами, о ее таланте «бить тревогу», – это, помимо прочего, ключ к пониманию ее главного греховного соблазна, который принимает облик горделивой мысли: «Я могу заключить даже змея – неизменно ядовитую фальшь – в свои распростертые объятия; я могу принять в себя плод, предложенный змеем, власть над добром и злом, и, сделав так, стать самим Богом. Так я прославлю себя, так эта высшая добродетель окажется в центре мира». Это равноценно настойчивым требованиям признать способность к эмпатии, толерантности и инклюзивности, столь свойственную женщинам, основой морального порядка как такового (иными словами, отождествить добро и благо лишь с тем, чем является мать для младенца) и одновременно провозгласить, что такое сострадание, и исключительно оно, может стать настоящим критерием нравственного превосходства женщин. Это выход за допустимые пределы, это неверная оценка своих сил, это форма обманчивой и дерзкой надменности, и это проявление духа, который вечно стремится узурпировать власть и для которого как нельзя кстати подходит образ змея-искусителя.