– Подумайте об этом, Давико. Это достойный вопрос. Единственное, что я могу сказать вам с уверенностью: ваш дед не был трусом. Дестино прозвали Быком не без причины. Он участвовал в битве – а после нее участвовал в заключении мира. Что до остального, было ли его знамя таким ярким и высоким? – Мерио пожал плечами. – Возможно, мудрец бы ответил, что сейчас стяг вашей семьи реет высоко, а стяги древних родов становятся меньше с каждым годом. Но я хотел показать вам не это. Подойдите. Вот здесь, внизу.

Он повел меня за собой к самому левому краю стены. Там, далеко от Амо, наконец на уровне моих глаз оказался лесистый холм, где прятались люди и лошади. Темные силуэты, хитро скрытые среди деревьев, едва различимые, зловещие.

– Что делают эти люди?

– Ничего.

Мерио нахмурился, и я попробовал еще раз:

– Прячутся?

– Уже лучше. Вы видите символ на их щитах?

– Это волк.

– Действительно волк. Вы его узнаете?

Я покачал головой.

– Компаньи Милити Люпари^[14]. Могущественная армия наемников. Они в резерве у шеруанцев, ждут сигнала. Шеруанцы планировали выманить нас к реке и встать спиной к воде, чтобы мы атаковали. Люпари должны были выскочить из леса и обрушиться на нас сзади. И мы были бы сокрушены между наковальней шеруанцев и молотом люпари. Но люпари не стали нападать. Они просто наблюдали. Из-за этого человека.

Он постучал по фигуре в черном балахоне, со скрытым капюшоном лицом, которая кралась через лес. В одной руке нож, в другой – мешок, из которого сыплются золотые монеты. Фигура источала злобу.

– Это Везьо. Он был стилеттоторе^[15] вашего деда.

Я втянул воздух:

– Как Каззетта?

– В точности.

Большего мне знать не требовалось.

– Он мне не нравится.

Мерио изумленно рассмеялся. Взъерошил мне волосы.

– Мне тоже, Давико! Мне тоже! – Он вновь усмехнулся, потом стал серьезным. – Но вы должны знать, что Каззетта целиком и полностью предан вашему отцу, а верный кинжальщик стоит больше своего веса в золоте, каким бы неприятным человеком он ни был.

Я с сомнением кивнул. Мерио меня не убедил.

Каззетта выполнял таинственные поручения – зловещая фигура, являвшаяся в любое время дня и ночи, влетавшая в наш палаццо на взмыленном черном чудище по кличке Авинчус высотой семнадцать ладоней, свирепом, как ураган. Каззетта спешивался, бросал повод стражнику и отправлялся на поиски отца. Я видел, как он ворвался к отцу в баню, распугав служанок. Видел, как он возник в разгар пира в честь калларино, потный и зловонный, своим мрачным присутствием заставив умолкнуть музыку и разговоры. И где бы ни появлялся Каззетта, отец сразу же уединялся с ним. А потом стилеттоторе вновь исчезал, часто той же самой ночью, подобно дыму, уносимому теми же злыми ветрами, что и призывали.

Но когда он оставался, все было намного хуже.

Каззетта любил жестокие игры, а я был его любимой мишенью. Он заставлял меня проверять свою скорость в игре в хлопки, и мои ладони немели от его ударов. Он внезапно выныривал из теней, грозя мне стилетом, который прятал в рукаве или сапоге, либо маленькими тычковыми ножами, которые держал за высоким и жестким воротником. Словно злобная фа́та^[16], он выходил из-за колонны или из темного проема, и каждый раз хватал меня и прижимал стальное лезвие к яремной вене, а потом говорил, что я ди Регулаи, а значит, должен быть всегда настороже.

Но самым ужасным был тот раз, когда Каззетта принес белого голубя в клетке. Он вручил мне клетку с голубем и сказал, что это подарок, а потом продемонстрировал золотой с красным камнем перстень лучника. Он открыл камень, и появилась крошечная игла. Каззетта просунул руку в клетку и уколол голубя, и тот мгновенно упал и забился в судорогах.

Затем Каззетта отдал мне перстень и наказал быть с ним осторожным. Подарком было кольцо. Не голубь.

Каззетта не был добрым человеком и не был хорошим, и потому я его избегал.

Теперь я уставился на другого кинжальщика, Везьо, который крался по лесу со стилетом и мешком золота.

Мерио сказал:

– Эту битву выиграли не на открытой равнине, а в лесных тенях. Не звоном мечей, а росчерком пера. Ее выиграли, потому что договорные обязательства вашей семьи были известны своей крепостью. Холодные и неизменные, как льды Чьелофриго.

Мы оба смотрели на картину. Я, маленький мальчик, пытался понять; Мерио, нумерари, быть может, размышлял о том, как быстро сосчитал бы золото, пошедшее на подкуп люпари.

– Но где же прадедушка? – наконец спросил я. – Вы обещали рассказать про Дейамо. Однако эта картина – про моего деда, Быка.

– Ну почему же. Все это – работа вашего прадеда! – Мерио шагнул назад, обводя рукой всю фреску. – Его живой ум, его незыблемые обязательства и контракты, совсем как тот, что вы копируете. Поднимите глаза. Выше, в небеса. Видите, как наш господь Амо мчит на своей огненной колеснице сквозь облака в битву за Наволу? А теперь посмотрите, кто стоит в колеснице рядом с ним, вот этот крылатый винчи^[17]. Гордый нос, глубоко посаженные глаза…

– Дейамо?

Теперь, когда Мерио показал мне, я узнал деда, которого видел на других картинах. Художник уловил даже сутулость от долгих трудов за столом, хотя на этой картине Дейамо был крылатым и могущественным и метал молнию.

– Дейамо, – выдохнул Мерио. – Воистину. Бык поднимает меч и кидается в битву, а его отец швыряет огненные молнии и стоит по правую руку от Амо. Представьте себе. Бык заказал эту фреску – и поставил своего отца наравне с величайшим из богов. – На лице Мерио появилось лукавое выражение. – И могу сказать, что по этой причине Гарагаццо считает сию картину ересью.

– Правда?

Мерио подмигнул мне.

– Ну конечно! Понаблюдайте за ним в следующий раз, когда он придет. Посмотрите, как багровеет лицо нашего каноника. И все равно Дейамо здесь, потому что так хочет ваша семья. – Он присел на корточки передо мной. – Никогда не забывайте этого, Давико. Истинная сила вашей семьи происходит из нерушимой мощи ваших обязательств и крайне усердных трудов пера вашего прадеда. Это основа всего. – Он с улыбкой хлопнул меня по плечу. – А теперь бегите играть. Завтра вы скопируете контракт без единой помарки, совсем как когда-то Дейамо.

Рожденный в темной двухкомнатной квартирке в Шерстяном квартале, под грохот станков и крики торговцев, ростовщиков и карталитиджи^[18], Дейамо окончил свои дни в роскошном палаццо, облаченный в шелка, в компании величайших людей города. Но хотя он умер богатым, в душе остался вианомо – и всегда заботился о людях с улицы.

Это Дейамо выделил деньги на строительство первых крытых колоннад и портиков по всему городу, чтобы дать вианомо тень в летнюю жару и укрытие в сезон дождей, – и именно он первым заплатил рабочим, чтобы те откопали и починили древнюю амонскую канализацию, проложенную под городом, дабы грязь уносило из Полотняного квартала и все люди, от благороднейших до нижайших, могли ходить по чистым, не заваленным экскрементами улицам.

Когда архиномо Наволы охватила жажда славы и каждое великое семейство требовало войны с Весуной, Дейамо высказался против. Он встал посреди Каллендры и заявил, что это глупо, и потому лишился вкладов и счетов. А когда мы все равно отправились на войну – и тысячи наших вианомо сгинули в болотах Весуны, пронзенные стрелами и погребенные в грязи, – Дейамо построил монастырский приют для осиротевших детей. Монастырь графини Амовинчи стоит по сей день, и в портретной галерее нашего палаццо Дейамо изображен сидящим на ступенях этого монастыря, в окружении всех детей, о которых он позаботился.

Дейамо наследовал Дестино по прозвищу Бык, который сыграл столь важную роль в обороне Наволы от Шеру. На портрете Дестино изображен верхом на своем боевом скакуне Неро, с тронутой проседью бородой, пылающими глазами и обнаженным клинком.

Дестино занимался монетами и железом, льном, шерстью и полотном, доспехами и оружием, пшеницей, ячменем и рисом. Он открыл постоянные филиалы в далеких городах, таких как Вильон и Бис, Хергард, Нефт и Соттодан, и он тщательно выбирал партнеров, чтобы те управляли филиалами от нашего имени. Дестино перенес Банка Регулаи из старого Полотняного квартала в новый роскошный дворец – и первым занял место в Каллендре в качестве архиномо.

Дестино был не только воином и торговцем. Он любил искусство и природу. Именно Дестино нанял гениального Арраньяло, чтобы тот спроектировал и построил великолепный Катреданто-Маджоре на Куадраццо-Амо, где теперь молились все именитые наволанцы, и именно он оплатил обустройство скульптурных садов, которые окружали город и были открыты для всех.

Наконец, был мой отец, Девоначи ди Регулаи.

Мой отец не был таким добрым, как Дейамо, и таким отважным, как Дестино, хотя обладал обоими этими качествами. Нет, он был совсем иным, почти сверхъестественным в своем интеллекте. Говорили, что он научился пользоваться счётами, когда ему не было двух, а к трем годам уже писал на амонезе ансенс^[19].

Гениальный, проницательный, наблюдательный, неутомимый, несгибаемый, бесстрашный. Я слышал, как ему приписывали все эти качества – и многие другие. Я слышал это от вианомо на улице и от людей, служивших в нашем палаццо, и все говорили о нем с благоговением.

Мой отец принес наш Банк Регулаи в дальние уголки стран, где говорили на амонских диалектах, и даже дальше. Короли и принцы выпрашивали приглашение к нам на обед. Мой отец убедил Мадрасалво оставить отшельничество и завершить работу над катреданто, когда Арраньяло погиб, отравленный своим любовником-подмастерьем. Мадрасалво собственноручно расписал галереи и купола катреданто – на это ушло десять лет, и это стало лучшим из его творений.

Мой отец накормил вианомо, когда оспа Скуро убила фермеров на полях и мы лишились всего урожая; он заплатил наши деньги, чтобы огромные корабли с пшеницей прибыли в Наволу из империи Хур, и заставил судовые команды высадиться в зачумленных гаванях и накормить наших людей под угрозой лишиться всей будущей торговли. Мой отец остался в охваченном болезнью городе, когда другие архиномо сбежали, хотя «синие цветы» стоили ему жены, моей матери. Он воздвиг ей усыпальницу в Катреданто-Амо – и там она покоится по сей день.

Наше имя вплелось в костяк самой Наволы. Мои праотцы повлияли на ее архитектуру, на извилистые улочки и тенистые сады, многие из которых были названы в честь сестер, братьев, сыновей и дочерей наших предков. Улица Джанны. Улица Андретто. Сад Стефаны. На протяжении поколений мы зиждили наше имя и влияние.

К тому времени как родился я, банка мерканта и имя Регулаи стали почти синонимами. Архиномо Регулаи было известно за морем, по всему «рыболовному крючку» Лазурного полуострова, за пустынями и степями, в Зуроме, и Чате, и Ксиме. Оно преодолело ледяные пики Чьелофриго и добралось до косматых северных варваров. Наши агенты и уполномоченные предоставляли ссуды, страховали корабли и товары, шпионили за правителями, покупали рудники, продавали города – и всем этим руководил мой отец.

Но кем он был в действительности?

Я думаю, трудно постичь сущность человека. То, что видел в нем я, отличалось от того, что видел мелкий ростовщик из Шерстяного квартала, что видела его наложница Ашья, что видел калларино Наволы.

Я не могу говорить за других. Могу лишь сказать, что в моих глазах он был суровым человеком, безжалостным в своем деле и непоколебимым в обязательствах, но ко мне он был добр, и я очень его любил.

Я также могу сказать, что, несмотря на свое могущество, он не колотил людей по голове и плечам дубиной своей власти. Его заботила чужая гордость, и потому он предпочитал вежливые договоренности прямой демонстрации силы. Он владел обязательствами многих людей, но не пачкал им лица грязью со своих сапог, даже когда собирал с них клятвы. На жаргоне Наволы это называлось сфаччо – испачкать лицо, – и мой отец не любил подобных низостей. Он был не из тех, кто занимается сфаччире без причины, даже когда его провоцировали мелочностью.