Ярослав занимал себя делами: разобрал кладовку и нашел свои спрятанные подальше от глаз Оли вещи – свой стальной меч, который ему в кузнице ковали по индивидуальному заказу, и кольчугу. Когда Оля впервые увидела его в ней и с мечом на поясе, то так сильно испугалась, что выронила корзинку с грибами. Только потом, когда Ярослав объяснил ей, что он реконструктор, а не сумасшедший, Оля успокоилась. А через три месяца, когда они съехались, Ярославу пришлось убрать все принадлежности подальше, потому что Оля не одобряла эту «беготню с ряжеными». И первому мечу города пришлось уступить свой титул другому. Он помнил, с какой щемящей грудь тоской убирал вещи в кладовую. Тяжело было расставаться с друзьями и всем остальным, но разве Оле откажешь? Смотрела так строго, требовательно. Она не одобряла, и надо было что-то сделать, чтобы она была довольна. Ярослав провел ладонью по лезвию, мысленно попросил у него прощения. Он покрутил меч в руке: за два года не забыл, как держать его. Но за возвращение титула ему, конечно, теперь придется попотеть. Кто там сейчас, новичков наверняка много? Впрочем, возвращаться сейчас к старому хобби Ярослав не хотел – он не хотел даже оставаться в своей квартире, до того было тошно, и Оля все еще мерещилась ему. Вот, кажется, что она стоит в проходе и, поджав губы, качает головой, глядя на него с мечом в руке. Или в ванной, когда он слушал камень, – не сошел ли с ума, что может шептать ему булыжник? Это все шум крови в ушах, а не шепот. Она мерещилась ему все эти дни: войдет, скажет что-нибудь, засмеется или попросит о чем-то. Ее дух все еще был силен в сознании Яра, хотя уже не так, как до его встречи с Игорем. Восемь месяцев. Она лгала ему практически сразу после свадьбы, даже не через полгода, а по прошествии трех месяцев. Из-за чего, почему она так поступила? Зачем же было выходить за него замуж, если она его не любила? А эти вопросы пришли к Ярославу сразу же, как только он услышал от Игоря, что они начали встречаться.

Не любила его Оля. Никогда.

Ярослав собрал вещи, позвонил секретарше и сказал, что приболел. Она все поняла и сказала, чтобы он ни о чем не волновался и выздоравливал столько, сколько нужно. Анна всегда все понимала, иногда ему даже не нужно было что-то говорить ей, чтобы она сделала. Он забывал, а она помнила. И как только успевала? У нее было двое детей, которых она воспитывала одна. Муж ее то появлялся, то исчезал, алименты платил изредка. Ярослав платил ей щедро и честно, а в самом начале, когда только открыл мастерскую, – себе в убыток. Сколько лет они работали бок о бок… Шел уже двенадцатый год, мастерская выросла, обзавелась своей базой клиентов, заказами, мастерами, которых Анна ласково звала подмастерьями, потому как освоить работу с камнем так, как Ярослав, они не могли. А он вытачивал из камня так споро, будто бы не камень в руках был, а воск.

Оле не нравилась Анна. Она пыталась ревновать к ней, Ярослав отстоял и… это случилось спустя три месяца после свадьбы. Неужели все дело было в Анне? Или он позволил себе лишнее? Уволить Анну по прихоти Оли он не мог. Поводов ревновать не давал… Во рту было горько, досадно, будто бы он съел что-то противное. Дело было в Оле, пора было признать это. Ярослав пытался, искренне старался забыть Олю и все, что она говорила, делала. Но сделать это дома было невозможно. Ему надо было уехать.

По дороге к машине Ярослав выбросил мусор в контейнер. Он мог бы отдать вещи Оле… встретиться и, может, получить ответы на свои вопросы? Нет, не стоит. Вдруг она придумает себе что-то? Или хуже, он передумает. Дав себе слово не говорить и даже не смотреть на бывшую жену, Ярослав выехал на дорогу. На миг пожалел, что выбросил вещи, они могли бы стать хорошим предлогом, а потом выкинул эту мысль из головы. Он ехал за другим. Вот и не стоило ничего путать и забывать.

Кировка тянулась долго, на Теплотехе надо было ехать прямо, но он повернул в сторону СНТ. Уже не скрываясь, припарковался у забора из бурой кровли и требовательно нажал кнопку звонка. Спустя пару минут ему открыла Оля.

– Ты что тут делаешь? Я не хочу с тобой разговаривать! – Взгляд Оли был удивленный, видимо, Игорь не рассказал ей о визите бывшего мужа. Она попыталась закрыть дверь, но Ярослав не дал, с силой толкнув дверь.

– Да не к тебе я пришел, отойди. – Ярослав даже не взглянул на Олю, пройдя мимо нее во двор. Сердце стучало в горле.

– То есть? – Взгляд соскальзывал с Оли, не задерживался, как раньше.

– Что такое? – Игорь вышел откуда-то из-за дома в том старом ватнике. – Ярослав?..

– Ты кошку мне отдай. Я позабочусь о ней. – Надо было помочь Игорю, мало ли что еще придет в голову Оле.

– А. Щас!

– Ты зачем приехал? – Оля тронула Ярослава за локоть, тот дернулся в сторону. Прикосновение ударило его будто током.

– За кошкой, сказал же.

Оля молчала. Игорь вышел с кошкой на руках и пакетом игрушек, в нем был и кошкин лоток. Мужчина бережно передал Ярославу кошку и ее вещи. Руки Игоря немного дрожали.

– Ее Плюша зовут. Ты прямо спаситель. – Игорь ласково погладил кошку по голове. Она мяукнула, переводя взгляд умных глаз с одного мужчины на другого.

– Вы мне вообще объясните, что тут происходит? Яр, ты так и будешь делать вид, что приехал за кошкой?

– Оль, отвали, а? Игорь, спасибо. Я тебе фотки ее пришлю.

– Тебе спасибо, Яр. Плюша, веди себя хорошо!

Игорь шумно выдохнул, глядя на Плюшку. Глаза у него были влажные. Та снова мяукнула, Ярослав поцеловал ее в лобик. Олю оба игнорировали.

– Ты только не забудь отправить мне фотки Плюши! – вдогонку Яру крикнул Игорь. Ярослав посадил кошку на заднее сиденье и махнул рукой, прощаясь.

– Обязательно! И ты это, ты еще помидорки калием удобри. У тебя стебли желтые!

– Хорошо! – Он засмеялся.

Игорь закрыл ворота и повернулся к Оле. На душе Игоря было и пусто, и радостно – Плюша в хороших руках.

– А че ты гнала на Ярослава? Нормальный мужик… Вон, кошку забрал. Теперь усыплять не надо…

А Ярослав поехал к брату. Больше ему некуда было ехать.

Глава 2
Следуй точно за ветром

Больше ему некуда было ехать. Только к чертовому Абаурицию, хрен бы побрал его родителей, придумавших сынку такое имя. Это же надо было, здесь, в России, в средней полосе страны, на Урале, и – Абауриций. Нет бы назвать как-нибудь по-человечески – Ваня, Боря, Арсений. Но нет же, А-ба-у-ри-ций. Наверняка ему в школе сильно доставалось от одноклассников за имя, вот он и вырос таким… Сенька силился подобрать самое мягкое слово, описывающее вороватого, самодовольного председателя, но никакое не приходило ему на ум. Впрочем, еще дед говорил, что в председатели сельсовета идут только жадные, помешанные на власти люди. Абауриций таким и был: жадным и замысловатым, как собственное имя.

– Позвонил бы Ярке, чего к этому тащиться. – Полина стояла, скрестив руки на груди. – Он же твой брат.

– А чего он сюда носа не кажет аж два года? Пара звонков и все.

– Ладно тебе обижаться, занят он. Без дела не сидит, – ее взгляд будто бы говорил «в отличие от тебя».

– Вот не надо, я пашу без продыху.

– А я ничего и не говорю!

– Думаешь зато!

– Не выдумывай, мысли он читает…

– У тебя каша убегает.

Полина заругалась и подняла кастрюлю с конфорки, чтобы вытереть вытекший рис.

– Вот вечно ты меня заговоришь… вытри тут… и кастрюлю! Да не тут, не видишь, что ли, где натекло все? Сеня, ты что безрукий такой!

– Да не кричи ты на меня, ишь, завелась.

Некоторое время супруги молчали, наводя чистоту на кухне.

– Позвони Ярке. Он не откажет.

– Да знаю я, что не откажет. Это кикимора его заведет песню… опять подставлю его.

– Он сам с женой разберется. Ты позвони, попроси. Ноябрь уже начался, а там зима подскочит, оглянуться не успеешь. Сейчас не вытравим, потом вообще некогда будет.

Сеня вздохнул.

– Ладно. Я ему вечерком позвоню, ну, на работе ж, поди, сидит. Там некогда, да и не слышит, за станком-то…

– А вечером мегера его поговорить не даст. Позвони Анне, она скажет ему, как свободная минутка появится.

– Не кипишуй, Полин.

Арсений вышел из дома, втянул носом воздух: от солнца шло тепло, уже по-зимнему скупое, но еще теплое. А воздух пах снегом. И было в нем что-то еще, такое тревожное, звенящее где-то вдали, у леса. Едва уловимое и принесенное ветром, как дым от костра. Арсений долго всматривался в даль, туда, где начиналась полоса леса. Еловые стояли плотной стеной, а разномастные верхушки стремились в предрассветное небо. Арсений сунул руки в карманы. Его раздражала эта тревожность, витающая в воздухе. Он услышал, как хлопнула дверь: Полина шла в сарай, неся в руках блюдечко с хлебом и медом, в другой руке несла стопку молока – для Дворового Хозяина. Она считала, что проблема случилась потому, что домашний дух на них обозлился, и пыталась решить ее по старинке.

Несколько недель на сердце Арсения было так тяжко и горько, что словами не передать. Но чувства были как будто бы и не его вовсе – как эхо чужое. Полина уже начала волноваться за него, как вдруг несколько дней назад Арсения отпустило. Стала такая пустота, звенящая, безразличная. Ее надо было чем-то заполнить, а нечем. И снова это чувство – как эхо. Отзвук другой души, который чувствовал Арсений. Вроде бы и мог игнорировать, но нет, то и дело мыслями возвращался к нему. И все думал о своем брате, Ярославе. Давно с ним не созванивался, уже пару месяцев как. Где он там был, как? Не сожрала ли его супруга? До свадьбы Ярослав был тем еще дамским угодником, не влюблялся, но крутил романы с завидной частотой, а потом, как появилась два года назад эта Ольга, так брата словно бы подменили. Стал ей угождать, бросил все, что ей не нравилось, – а не нравилось ей все, включая его работу. Но хотя бы ее Ярослав не бросил. Или уже бросил? Если мастерскую закрыл, то куда бы подался? Кроме камня он ни с чем не умел работать. Увлечение это его, обрядившись в кольчугу по лесам бегать с такими же, как он, – деньги жрало, а толку от него? Беду только себе нашел. Ну как пить дать ведьма. Арсений в раздражении сплюнул. И как быстро ведь замуж за него выскочила, уже на третьем месяце знакомства переехала к нему. Для Ярослава это была просто запредельная скорость развития отношений. Да еще серьезных! Он же не готов был к ним, никогда. Все грезил своей особенной. А какая она там – и сам не знал.

Позвонить бы Ярославу да узнать, как его дела. Не зря же он чувствовал эту горечь. Не простая она была, недаром сильная. Арсений полагал, что шла она от брата.

В конце недели можно было ждать снега, он нутром чуял эти тучи, полные влаги и снега, движущиеся в их сторону. Резкие перепады температуры от плюс семнадцати к плюс пяти были на Урале не редкостью. Он радовался, что занимался не посевами, а скотиной. Ей, скотине, в помещении не страшны внезапные перепады температуры. Да, затрат и сил животные требовали больше, но времени на работу в поле у Арсения не было. И конкурировать с крупными посевными компаниями глупое дело. Куда ему, фермеру-одиночке! Они с Полиной держали небольшой свинарник, сбывали всегда свежее мясо в местный магазинчик и не бедствовали. До той недели. Опомнившись, Арсений поспешил в свинарник. Входя, плотно закрыл за собой дверь, переоделся в комбинезон и переобулся в резиновые сапоги. Свет в свинарнике был приглушен, он не стал его включать. Оконцы под потолком давали достаточно освещения, чтобы разглядеть все, что было нужно. Но он и так чувствовал, что что-то было не так. В остром запахе свинарника витал страх. Он ощущался обрывками то тут, то там: хаотичный, яркий, где-то наполненный болью, где-то непонятным, новым ощущением и оттого пугающим. Арсений подошел к загону и остановился, уже догадываясь, что он увидит. У Рюшечки был первый опорос, и Арсений опоздал к его началу. Трое поросят копошились в соломе, пытаясь встать на тоненькие ножки, у огромной туши свиноматки лежало два мертвых поросенка. Оба маленьких брюха были вспороты, сочилась кровь. Шестой был на подходе. Арсений метнулся в угол свинарника, подхватывая лопату и два деревянных ящика для поросят. Он аккуратно, чтобы не повредить поросят, подхватил каждого на лопату и сложил в ящик. Сейчас свиноматка была особенно опасна, и он не подходил к ней близко. Любое резкое движение или звук могли спровоцировать ее – оттого он не стал включать свет, чем меньше видит свинья, тем меньше опасности воспринимает. Опорос всегда был стрессом, а первый – тем более. Она вполне могла кинуться на Арсения, которого знала. Он сгреб лопатой мертвых поросят в сторону, а когда вышел шестой, быстро отодвинул его от свиньи. Поросенок моргал глазами-бусинками и беззвучно разевал рот. Арсений положил его к остальным поросятам и приготовился принимать других. Рюшечка справлялась уже лучше: когда он пришел, инстинкты притупились, уступая разуму. Арсений ощущал это в смешении запахов, исходящих от свиньи. Он сложил еще двух новых поросят в ящик и включил инфракрасную лампу над ними. Самое сложное уже было сделано, а свинья устало хрюкнула, поворачивая большую голову к Арсению, и пошевелила пятачком.

– Умница, Рюша, ты умница. Теперь отдыхай, я остальное сделаю сам.