Возлюбленный враг (страница 10)
Я сошла с ума, если попыталась силой вырвать кораблик Франца из рук этого варвара. Отто вскочил со стула, оттолкнул меня, бросил игрушку на пол и наступил сапогом – раздался жалобный хруст. Несколько мгновений я тупо смотрела, как он топтал свое же творение, улыбаясь мне с мстительным торжеством, а потом от негодования и обиды совсем потеряла голову.
Я накинулась на Оттог и замахала руками, пытаясь ударить.
– Сволочь! Фашист проклятый, чтоб тебе в Сталинграде сдохнуть!
Уже заканчивая фразу, я осознала, что меня ожидает участь кораблика, Грау подобной выходки не простит. Так и вышло, он схватил меня за руки выше локтя и грубо встряхнул, а потом подтащил к стене и впечатал в нее, а сам навалился всем телом так, что я увидела перед самым носом его бешеные, затуманенные злостью глаза.
– Я не боюсь Сталинграда, ты – русская сука! Я не боюсь вашего Курска и Севастополя, потому что в сорок пятом под жуткий вой сталинского органа меня разорвет снарядом на Зееловских высотах. Понятно тебе, идиотка?
А потом он меня отпустил. Просто отпустил и отошел к окну, оперся руками о подоконник и стал смотреть вниз, словно там было что-то интересное.
– Откуда ты знаешь? – только и могла я выдавить, растирая руки, онемевшие от усилий его пальцев.
– А ты? Ты тоже уже умирала? Когда? – голос его теперь звучал глухо и отчужденно.
– Тьфу на тебя, дурак! – прошипела я. – Да я живее вас всех вместе взятых. Пока еще живее, конечно. И надеюсь остаться таковой еще долго, слышишь? Я из будущего, ясно тебе? Родилась почти через пятьдесят лет после окончания войны, после нашей победы. И я все знаю!
Теперь он обернулся и посмотрел на меня не мигая.
– Этого не может быть… нет, ты бредишь, дурёха.
– А то, что ты сам сказал, значит, не бред? Ты у нас кто, в таком случае, – зомби? Восставший из ада? Да ты просто псих, у тебя едет крыша.
И тут до меня дошло, что я раскрыла Отто свой главный секрет и что теперь будет – одному Богу известно. Но почему он спокойно воспринял мое заявление, сразу же отпустил и выдал свой коронный лозунг:
– Если бы ты знала, как я ненавижу вас – русских.
С ума сойти! Этот не понять кто – типо, «я уже умер» будет мне претензии выставлять! Я уперлась ладонями в бока, готовясь к масштабному наступлению.
– Бедный Отто, ты понятия не имеешь о том, что такое ненависть. Я тебе сейчас расскажу… Представь, у тебя семеро детей и беременная жена, а тебе говорят, что на твою страну напали враги и нужно покидать семью – идти защищать родину. С каким чувством ты отправишься на фронт, скажи-ка, Отто? Не-ет, сначала выслушаешь меня!
Глядя в его вытаращенные глаза я продолжила монолог:
– Мой прадед не вернулся из первого же боя, а из семи детей в тот голодный год выжило только трое… новорожденный малыш умер на руках у матери, которой приходилось работать чуть ли не сутками в поле и на лесозаготовках, чтобы получить еду для всех остальных детей.
А когда советские солдаты входили в разоренную деревню и видели, как из щелей обгоревшего сарая торчат черные детские ручки… С какими чувствами наши солдаты пойдут дальше? И ты, нацист проклятый, будешь говорить мне о ненависти!
Миллионы изуродованных и замученных в Бухенвальде, в Аушвице, в Равенсбрюке… ваши поля, дающие высокий урожай от стекающего на них человеческого жира из ближайшего крематория… Поучись-ка ненависти у нас, Отто! Я и сама могу преподать тебе пару уроков. Знаешь, сколько у нас по всей огромной стране мемориалов памяти, сколько на них выбито имен, сколько зажжено вечных огней над могилами неизвестных солдат…
А за что тебе нас ненавидеть, Грау? За то, что не отдали свою землю, за то, что заставили грызть ее обледенелую – получайте, вы же пришли за ней. «Никогда вам здесь не будет покоя» – так хрипел по-немецки русский парнишка из интеллигентой семьи, умирая под вашими пытками. По хрена вы вообще к нам пришли, уроды?
Он вдруг оживился и выдал мне единственное, на что сейчас, видимо, был способен – жесточайший в его глазах аргумент:
– Если бы не летнее наступление… Да! На Германию бы напал ваш Сталин. Мы только предупредили его удар.
«Вот какой пропагандой их нашпиговали…»
– Ах, невинные арийские овечки! – взвизгнула я. – Как же вам было страшно, что вы полезли первыми на рожон? Вы так боялись Сталина, что полгода скапливали свои войска на нашей границе, вы так тряслись от страха, что в первые же дни войны разбомбили наши ближайшие аэродромы, а подбираясь к Москве грабили и терзали местное население.