В числе последователей Саттона был Форрест Такер, вежливый грабитель, имевший слабость к пафосным шмоткам и быстрым тачкам. Свой первый банк он взял в 1950-м и после этого – в перерывах между отсидками – провернул еще сотни налетов, последний из которых – во Флориде, когда ему уже стукнуло семьдесят восемь. В тот раз он остановился в дверях и поблагодарил кассиров, которых только что ограбил. «Этому парню надо отдать должное – у него есть стиль», – отметил один из отправивших его в тюрьму присяжных. Ограбления Такера всегда были педантично продуманы и отрепетированы, как театральная постановка. «Нужно присмотреться как следует, ты должен знать помещение, как собственный дом», – советовал он начинающим грабителям банков. Каким он пользуется оружием? «Просто реквизит», – ответил он. У Такера и в мыслях никогда не было в кого-то стрелять. «Ограбление банка – больше искусство, – сказал он журналисту “Нью-Йоркера” Дэвиду Гранну. – Насилие – первый признак дилетанта». Артур Бэрри непременно бы согласился.

«Его сценическое обаяние было безупречным, – писал о Бэрри журналист Роберт Уоллес, – вкус в одежде – превосходным, а в грамотной речи даже король Англии не услышал бы ничего подозрительного».

Вскоре Бэрри это докажет.

III. Джентльмен-вор

Глава 10. Косден и Маунтбаттен

Сэндс-Пойнт, Лонг-Айленд. 1924

Зашуршавшая в темноте штора разбудила спящего в паре футов от нее человека. Звук был такой, словно кто-то слегка задел ее – кто-то, вошедший в гостевую комнату.

«Это случилось перед рассветом», – вспоминал потом тот человек. Он прислушался, включил лампу. Но никого не увидел. Он вырос в роскошных домах с целым штатом дворецких, лакеев, камердинеров, горничных и привык к еле слышным, почти неразличимым звукам неприметно входящих и выходящих слуг. Возможно, в комнату заглянул кто-то из прислуги, решил он. Или штору потревожил порыв ветра из открытого окна.

Лорд Луис Маунтбаттен, гостящий у нефтяного магната Джошуа Косдена, офицер артиллерии британских ВМС, правнук королевы Виктории и кузен принца Уэльского, перевернулся на другой бок и вновь уснул.

Присоединившись в сентябре 1924-го к свите принца во время его поездки на Лонг-Айленд, Маунтбаттен с женой Эдвиной остановились в Сидарсе, усадьбе Косдена в Сэндс-Пойнте, на усеянном виллами северном побережье острова. «Золотой берег» – как называли эту территорию – представлял собой архитектурную мешанину из протянувшихся вдоль пляжей французских шато с коническими башенками, симметричных георгианских домов, элегантных строений в колониальном стиле. Каждый дом окружало мини-королевство – конюшни, пристройки для прислуги, ухоженные территории с тщательно подстриженными садами. Из соседей Косденов можно было составить реестр «старых денег» Нью-Йорка: Гуггенхаймы, Асторы, Вандербильты, Уитни. Новая вилла, Кловерли Мэнор, примыкавшая к территории Маунтбаттена, принадлежала Винсенту Астору – ему было всего двенадцать в 1912 году, когда его отец Джон Джейкоб Астор IV утонул вместе с другими пассажирами «Титаника», оставив малолетнему сыну 70 миллионов долларов – наследство, которое сегодня сделало бы его дважды миллиардером.

Предыдущим летом в поселке Грейт-Нек, отделенном от Сэндс-Пойнта бухтой Манхэссет-Бэй, снял дом Фрэнсис Скотт Фицджеральд. И именно там, в атмосфере «приятного сознания непосредственного соседства миллионеров»^[21] писатель начал делать наброски персонажей и сюжета «Великого Гэтсби». В романе Грейт-Нек переименован в Уэст-Эгг – именно там располагалось увитое плющом шато таинственного Джея Гэтсби. Сэндс-Пойнт, стоящий в конце мыса, вдающегося в лагуну Лонг-Айленд-Саунд, превратился в фешенебельный и эксклюзивный Ист-Эгг, где в одной из тамошних пышных усадеб уединилась Дейзи Бьюкенен. Очень может быть, что вилла Бьюкененов написана с Сидарса.

Подобно Фицджеральду и созданному им Гэтсби, Джошуа Сэни Косден, не имея родословной с голубыми кровями, выбился в люди самостоятельно. Вместе с женой Нелли они ворвались на светскую сцену Лонг-Айленда, явившись из Талсы, где фирма «Косден энд компани» управляла одним из крупнейших в мире нефтеперерабатывающих заводов. Косден начинал продавцом в балтиморском аптечном магазине, но потом отправился на запад и обогатился на оклахомских нефтяных месторождениях. «Из земли хлестала нефть, а с неба лился денежный дождь», – писала «Майами Трибьюн» в статье о Косдене, но автор этого краткого резюме упустил из виду годы спадов и тяжкого труда.

Пусть его соседи по Лонг-Айленду и родились в богатых семьях, но зато Косден, которого за целеустремленность прозвали Боевой Джош, заработал состояние своими руками. В нем по-прежнему угадывался человек, помогающий рабочим на буровой скважине или сидящий за баранкой нефтевоза в те годы, когда эти скважины и перерабатывающий завод еще не успели сделать из него мультимиллионера. «Ни один сказочный герой не добился состояния и славы столь эффектно», – восторгалась нью-йоркская «Дейли Ньюс». «Шривпорт Таймс» писала, что биография Косдена – история из серии «как я стал богатым» и «мне все по плечу» в духе романов Горацио Элджера^[22] – служит воплощением «духа Америки». «Ведь без таких, как Косден, людей, готовых идти на большие риски и с боем возвращаться на исходную позицию после каждого поражения, наша страна погрязла бы в косности и отсталости». Шестнадцатиэтажное здание штаб-квартиры, возведенное Косденом в центре Талсы, стало не только первым в городе небоскребом, но и памятником его амбициям и успеху.

К 1924 году этот «невысокий, одетый с иголочки энергичный человек» – как назвала его «Индианаполис Стар» – в свои сорок три уже успел обзавестись всеми атрибутами «ультрабогача»: восьмикомнатные апартаменты в отеле «Плаза» на Пятой авеню, семидесятикомнатная вилла в испанском стиле в Палм-Бич, поместье в Ньюпорте, Род-Айленд, охотничий домик в Канаде, собственный пульмановский вагон, названный «Странником». После покупки Сидарса, которым раньше владел Уильям Бурк Кокран – конгрессмен и пламенный оратор, учивший юного Уинстона Черчилля искусству политики и публичных выступлений, – Косдены вплотную подошли к дверям в высшее общество Нью-Йорка. Эта усадьба считалась одной из самых шикарных на северном берегу – сто двадцать с лишним гектаров полей и леса, включая три четверти мили прибрежной полосы, виды на бухты Манхэссет-Бэй и Хемпстед-Бэй. Косден построил новую виллу среди высоких деревьев, добавил поле для гольфа с девятью лунками и пришвартовал у пристани свою паровую яхту «Кримпер». После всех этих достроек и доделок стоимость дома с прилегающей территорией выросла до немыслимых по тем временам полутора миллионов долларов. «Дейли Ньюс» окрестила усадьбу «Нефтяным за́мком».

Чтобы попасть в круг нью-йоркских аристократов-землевладельцев, одних денег недостаточно. Но конкретно эти кандидаты без труда сделались там своими. «Косден имел все задатки славного парня, – отмечала писательница и публицистка Винифред Ван Дюзер, – а миссис Косден была женщина редкой красоты и обаяния». Последним камушком на весах стал конный завод в Виргинии и конюшня с тремя десятками скаковых лошадей. Чистокровные английские скакуны Джошуа Косдена – включая коня, шутливо названного Снобом II, который обошелся в неслыханные сто тысяч, – были постоянными участниками скачек на ипподроме Бельмонт-Парк, где собирались все неравнодушные к лошадям обитатели Лонг-Айленда. «Любой миллионер может водить лимузин, – объясняла Ван Дюзер, – но чтобы скакать на чистокровном английском скакуне – для этого нужен чистокровный английский скакун». На карикатуре, опубликованной в 1922 году виргинской «Таймс Диспатч», Косден в цилиндре, фраке и меховых ковбойских штанах галопом въезжает на коне в самую гущу вечеринки с коктейлями, рядом с ним – Нелли на своей лошади.

Кроме всего прочего, у Косденов имелся высший светский козырь – они были на короткой ноге с членами королевской семьи.

Маунтбаттен – Дикки, как называли его друзья и родные, – привлекательностью и амбициозностью не уступал боевому Джошу. Он был высок и худощав, продолговатое узкое лицо, копна волос и широкая улыбка баловня судьбы. Он родился во владениях Виндзоров на периферии королевской семьи, а в орбите принца Уэльского оказался в 1920 году, когда попал в число сопровождавших Эдварда в турне по Австралии и Новой Зеландии. Последовавшие официальные визиты в Индию в 1921 году и Японию в 1922-м еще больше укрепили их дружбу. Маунтбаттен был на шесть лет младше принца, но, благодаря зрелости и привычке брать инициативу в свои руки, он сделался его компаньоном и наперсником. «Милый мальчик», «ближе друзей не бывает» – так принц отзывался о Маунтбаттене, а тот в свою очередь считал принца «необыкновенным человеком» и «лучшим в жизни другом». Эдварду претила роль «будущего короля». «Терпеть не могу свою работу!» – жаловался принц личному секретарю, собираясь в очередное кругосветное турне. В минуты дурного настроения, когда возникала потребность выговориться о своей «прогнившей» семье, своей «гнилой» жизни, отзывчивая жилетка Маунтбаттена всегда была к его услугам.

В самый разгар поездки по Индии состоялась помолвка юного друга принца, его компаньона, с Эдвиной Эшли, дочерью члена Парламента. У нее имелись и собственные связи с Короной. Ее дед, банкир сэр Эрнест Кассел, в свое время выступал финансовым советником Эдуарда VII, и король согласился быть ее крестным отцом. После смерти Кассела в 1921 году Эдвина унаследовала два миллиона фунтов – чуть меньше ста двадцати миллионов сегодняшних долларов – и в свои девятнадцать стала одной из самых богатых женщин Англии. Ее волосы непокорными прядями падали на лоб, и их подстригали, чтобы прическа обрамляла лицо чуть выше подбородка с ямочкой. Она была умна, элегантна и под стать жениху отличалась поразительной для своего возраста зрелостью и самоуверенностью. «В лондонском светском обществе, – писал Филип Циглер, один из биографов Маунбаттена, – она сверкала неистовым блеском, который некоторых тревожил и почти всех ослеплял». Ослепленным сильнее других оказался Маунтбаттен.

Эта пара являла собой идеальную компанию для визита августейшего гостя в Америку. В 1922 году, после венчания – где свидетелем, нужно ли говорить, выступал Эдвард, – Маунтбаттены отправились в десятинедельное свадебное путешествие по Штатам. В Нью-Йорке они ходили на бейсбол, где однажды обменялись рукопожатиями с Бэйбом Рутом^[23], на Бродвее посетили «Безумства Зигфельда»^[24]. Ездили в Гранд-Каньон. В Голливуде гостили у Дугласа Фэрбенкса и даже мелькнули в эпизоде у Чарли Чаплина. Чета приближенных – «близкий родственник короля Англии» и «самая богатая в мире наследница», как назвала их «Вашингтон Геральд», – пленила прессу, особенно орду одержимых принцем репортеров.

«Никто из ныне живущих не может похвастать столь полным отсутствием права на личную жизнь, – писала “Нью-Йорк Таймс” в 1924 году накануне августейшего визита. – Принца Уэльского теперь обсуждают за завтраком, как погоду». Когда лайнер с принцем на борту входил в гавань Нью-Йорка, на причальной стенке его поджидали семь десятков репортеров с камерами и вопросами наперевес.

В море газетных репортажей и заметок то и дело мелькало имя Косден. В усадьбе у нефтяного магната принц как-то раз играл в гольф. Не успев приехать на Лонг-Айленд, он отправился на ужин к Джошуа и Нелли. Однажды принц был замечен вместе с гостившими у Косденов Маунтбаттенами поднимающимся на борт яхты «Кримпер». «Вероятно, Косдены, – сообщала вашингтонская “Ивнинг Стар”, – без особой шумихи развлекали принца чаще, чем кто-либо другой». Кто-то обратил внимание, что принц проводит у Косденов едва ли не больше времени, чем в доме, где остановился, – а остановился он на вилле у промышленника Джеймса Бердена в дюжине миль оттуда.