– Все знают, да не все понимают. – Он поднял бокал. – Я вот заметил, что русский знает больше, чем немец понимает!.. Но я продолжаю… В семнадцатом году мы сели с Лениным и Крупской в пломбированный вагон и поехали в Россию делать социалистическую революцию. В этом же вагоне ехали другие революционеры. В том числе Лев Троцкий и Инесса Арманд. Троцкого подсадили немцы, чтобы он вредил по дороге Ленину, мешал ему сосредоточиться на планах вооруженного восстания… Вы, возможно, не знаете, но в то время Ленин и Инесса любили друг друга, как пламенные революционеры. Они искали удобного случая, чтобы уединиться. Но так, чтобы при этом не оскорбить чувства Надежды Константиновны Крупской… Как-то раз Ленин взял меня под руку и отвел подальше от своего купе: Себастьян, мне стали известны планы Троцкого. Еврейский мировой капитал поручил ему скомпрометировать меня в глазах моей революционной жены и всего мирового пролетариата. Троцкий получил задание накрыть нас с Инессой в тамбуре, когда мы будем там встречаться. Ты же знаешь Надежду Константиновну. Если она узнает, что я пру Инессу, русская революция может выйти криво!.. Мы не должны допустить искажения исторической перспективы, потому что все условия для революции созрели – верхи не хотят, а низы не могут… Дорогой немецкий товарищ, ты должен отвлечь Троцкого. Я бы сам выкинул эту сволочь в окошко, но в нашем вагоне их, к сожалению, нет. Троцкий нам пока нужен, чтобы перехитрить еврейский мировой капитал… Сегодня ночью я встречаюсь с Инессой в тамбуре. Ты должен задержать Троцкого.

Ночью, когда Владимир Ильич скрывался в тамбуре с Инессой Арманд, я дежурил в коридоре и внимательно смотрел по сторонам. Вдруг из своего купе вышел Троцкий и на цыпочках направился в тамбур. В одной руке – фотокамера, в другой – магниевая вспышка, во рту – свисток. Ну, подожди, подумал я, сейчас ты отведаешь моего немецкого кулака!.. Я вжался в стену, а когда Троцкий подошел поближе, выскочил, вырвал у него из руки фотокамеру и, ударив ею в челюсть, загнал свисток Троцкому в глотку. Вспышка! У Троцкого сгорели все волосы на голове.

Всю оставшуюся до России дорогу Троцкий проехал лысый со свистком в глотке. Он все время свистел, когда дышал, и не мог незаметно подкрасться к Ленину. Владимир Ильич спокойно скрывался с Инессой в тамбуре. Встречая Троцкого, Ленин хлопал его по гладкой голове и шутил: не свисти, Лев Давыдыч, а то денег не будет.

Именно после этого случая среди коммунистов появилось выражение «свистит, как Троцкий». – Себастьян Кохаузен дернул себя за волосы, и они остались у него в руке. На солдат, лукаво улыбаясь, глядел совершенно лысый человек с усами, как у кота. На его носу блеснуло пенсне.

– Ребята, да это же Троцкий! – закричал Жадов. – Стреляй в гада!

Бойцы вскинули автоматы и застрочили в лысого. Троцкий задергался в кресле. Его белая рубаха стала красной, как у цыгана. Пенсне разлетелось на тысячи осколков. Но он все не падал и не падал, а махал руками и кричал: «Ой! Ой! Я умираю!»

Расстреляли по целому магазину. Троцкий наконец упал головой на стол и замер. По скатерти расползлось багровое пятно.

– Готов. – Семен опустил ствол.

Сверху затрещало, на стол рухнула люстра, едва не задев бойцов. Ваза с фруктами полетела на пол.

– Троцкого убили! – Мишка сдвинул на затылок пилотку. – Самого…

– Во как! – Андрей снял очки. – Медаль или орден дадут, как думаете?

– Бери выше. – Мишка посмотрел на труп. – Вы, ребята, подумайте башками, какую гадюку историческую угандошили! Подумайте только, что это за вредная манда с усами! Это истекает кровью та самая гнида, которая залупалась на самого Ленина! – Он окинул всех ошалевшим взглядом. – Нет, ребята, за такую операцию ордена маловато!.. Поедем мы, полагаю, как герои Советского Союза, по Москве на авто, и все нас будут цветами закидывать!

– Думаешь, героев дадут? – спросил Андрей.

– А кому же еще их давать? Считай, мы почти что Гитлера шпокнули в мировом масштабе!

– Ну, это ты загнул! – возразил Семен, желая в это поверить. – Гитлер поглавнее будет.

– А Троцкий кто, по-твоему?!

– Хватит, – остановил Жадов. – Надо еще этого отщепенца начальству предъявить. Давай его на плащ-палатку – и потащили.

– Жалко плащ-палатку-то… Давай штору сорвем.

Сорвали штору. Расстелили возле стола.

– Берись, Андрюха, за Троцкого слева, – скомандовал Мишка. – А я справа. А ты, Семен, за ноги тяни.

Покойника перенесли на штору. Из его кармана выпала шкатулка, такая красивая, что невозможно оторвать глаз.

– Семен, – Мишка тряхнул головой, – возьми пока себе эту хреновину, потом разберемся.

Троцкого завернули в штору и закинули на плечи.

– А как выбираться-то будем?

– Попробуем той же дорогой…

Снова оказались в темном коридоре. Впереди покойника нес Жадов с фонариком. В середине – Стропалев. Абатуров нес ноги.

– О-о-о! – вскрикнул Жадов. Фонарик выпал, ударился об пол и погас. – Автомат забыл! Кладем Троцкого, я за автоматом!

– Что ж ты, Андрюха, такой раздолбай Веревкин!

Положили Троцкого. Жадов пошарил по полу, нашел фонарик, потряс. Фонарик замигал и загорелся.

Андрюха убежал.

– Башка у него дырявая, – сказал Мишка.

– Очкастые все такие. У них память ухудшается от очков.

– Покурим?

Вспыхнула зажигалка-гильза. Запахло бензином.

– Смотри-ка, Сема! – Мишка поднес зажигалку к стене.

На стене висел портрет немца Троцкого в крови. Кровь капала с подбородка на красную, как у цыгана, рубаху.

Мишка провел пальцем по холсту. На пальце осталась кровь. Он вытер палец о стену.

– Мишка! – крикнул Семен. – Троцкий в шторе шевелится!

– Гаси его!

Они застрочили из автоматов. Эхо прокатилось по коридору, разлетаясь на множество отголосков, и растворилось в темноте.

– Вот живучая гадина!

– Что-то Андрюха не идет.

– Давай посмотрим – убили мы его наконец?

– Ну на хер!

– А вдруг опять живой…

– Хочешь, смотри, а я не буду.

Мишка откинул край шторы.

– Мама родная! Мы… мы… Андрюху расстреляли!

– Чего несешь?! Дай зажигалку!

Мишка протянул. Семен посветил. В шторе лежал залитый кровью Жадов в разбитых очках. Рот светился. Кто-то запихнул ему в глотку фонарик.

– Как это?! – прошептал Семен. – Он же за автоматом побежал… Как это?!

Мишка захрипел. Семен обернулся. Окровавленный Троцкий по пояс вылез из рамы и душил Мишку. У того повылазили из орбит глаза, а лицо, и без того не худое, надулось, как воздушный шар. Уши оттопырились, разбухли и вытянулись вверх, как у черта. Нос превращался в свиной пятачок. Голова продолжала надуваться и была уже величиной с барабан. Чьи-то руки схватили Семена за гимнастерку и потянули вниз. Расстрелянный ими Андрюха с закатившимися глазами тянул Семена на себя.

– Пусти! – Семен прикладом ударил взбесившегося покойника в грудь.

Руки Жадова оторвались от туловища и остались висеть на гимнастерке. А туловище упало на штору. Жадов зашипел, зарычал и завыл. Глаза покраснели, как паровозная топка, из них выскочили два луча и зашарили в темноте, нащупывая Семена.

– Се-е-ме-о-он! – заухал Жадов, как сова. – Се-е-ме-о-он!

Семен отступил. Руки Жадова поползли к его шее, перебирая холодными пальцами. Абатуров поймал их у самого горла и попытался отодрать, но не смог. Он сорвал гимнастерку через голову вместе с чужими руками.

– На! – И швырнул ее в Жадова.

Гимнастерка накрыла тому голову, лучи погасли.

Семена схватили сзади и швырнули об стену. Он ударился плечом, упал, но тут же вскочил. Над ним стоял Мишка, окончательно превратившийся в черта с волосатой харей. Изо рта торчали клыки, капала слюна, из ноздрей валил дым. Черт растопырил руки и оскалился. Из-под разорванной на груди гимнастерки поползли змеи. Сильный хвост ходил ходуном и бил по полу. Сапоги лопнули, обнажив раздвоенные копыта.

– Убей его! – Троцкий вылез из портрета почти весь и подталкивал черта в спину. Тот обернулся к своему новому хозяину и что-то вопросительно прорычал.

– Убей его! – повторил Троцкий.

Мишка-черт изготовился к прыжку. Семен вжался в стену и закрыл лицо рукой, зацепив большим пальцем шнурок, на котором висел крестик. Чудовище застыло. Абатуров пнул черта сапогом по яйцам и швырнул в него зажигалку. Черт вспыхнул. В языках пламени скукоживалась и лопалась чертова кожа. Завоняло паленой шерстью и еще чем-то таким, что христианскому человеку нюхать совершенно невозможно. Семен побежал по коридору. Сзади ревела нечисть. Ему очень хотелось оглянуться, но если он оглянется – ему конец, с ним произойдет то же, что и с той теткой из Библии, которая тоже оглянулась и превратилась в телеграфный столб. Семен бежал и бежал, поворачивая то налево, то направо. А сзади стучали сатанинские копыта. Он положил на плечо автомат стволом назад и нажал на крючок. Грохот заглушил звуки дьяволов. Ствол обжег плечо. Но Семен продолжал стрелять, пока не расстрелял весь магазин. Грохот стрельбы стих, Абатуров снова услышал стук копыт и чертов рык.

– Господи! – крикнул он в потолок. – Господи, помоги! Если спасешь меня, Господи, всю жизнь Тебе отдам! Церковь построю! Господи! Господи! Господи!

Силы покидали. Он уже чувствовал замогильное дыхание, слышал, как клацают зубы. Еще мгновение – и нечисть настигнет его, и он потеряет не только жизнь, но и бессмертную душу. А это гораздо страшнее смерти. В боях с фашистами Семен не трусил. Конечно, было страшно, он не хотел умирать. Но смерть в бою подводила героический итог жизни, и бессмертная душа должна была за это, по всем понятиям, попасть прямиком в рай… Семен увидел в стене приоткрытую низкую дверцу. Он упал на колени и оказался в узком и низком коридоре-норе. «Мишка со своей вздутой башкой не пролезет!» Он быстро перебирал ногами-руками. Дверь сзади хлопнула, послышалось рычание. Он пополз быстрее. То ли дьяволам все-таки удалось пролезть, то ли они рычат в дверь. Впереди посветлело. Семен вполз в подвал и захлопнул за собой дверцу. На стене горел факел. Он огляделся. В углу – ящик с кусками мела для побелки. Абатуров схватил мел и начертил на двери крест. Потом, как Хома Брут, ползая на коленках, очертил вокруг себя круг, встал в центре и начал креститься, повторяя: «Господи, спаси на небеси… Аллилуйя… Помилуй мя, грешного… да святится имя Твое… да пребудет царствие Твое… во веки веков… Аминь… Аминь… Аминь…» Дверь содрогнулась, посыпались камешки. Еще удар. Но и он не смог сокрушить силу животворящей молитвы и чудотворного креста. Крест на двери засиял, и во все стороны разошлись ослепительные лучи.

Стало тихо.

Семен посидел в кругу еще, а потом на четвереньках подполз к двери и прислушался.

Тишина.

Дрожащей рукой достал сигареты, прикурил от факела и съехал по стене вниз. Он курил, глядя в одну точку.

– Семен! – услышал он голос Жадова. – Пусти нас, Семен! За нами гонится Троцкий!

– Пусти, Семен! – прибавил Стропалев. – Он уже рядом! Спаси нас, Семен!

Голоса звучали по-настоящему. Семен потянулся к двери, но отдернул руку.

– Семен, ну что же ты?! Хочешь, чтобы нас, твоих товарищей, Троцкий захреначил?!

– Ты что, Семен?!

– Открывай!

Жадов и Стропалев говорили как в жизни. Семен снова потянулся к двери, но вспомнил, как у Стропалева надувалась голова, а у Жадова оторвались руки.

– Не открою! Ибо не Мишка вы и Андрюха, а демоны! Хрен вам!

За дверью помолчали.

– Не откроешь? – спросил Мишка. – Пойдешь под трибунал за предательство!

– Вот вам, демонам! – Семен потряс дулей. – Никто меня не осудит за то, что я Бога истинного не предал, как вы, иуды адские! А вот вам будет говна на орехи! За то, что стали вы слугами Сатаны и меня, православного, затянуть стараетесь! – Абатуров машинально говорил на церковный манер. – Истинно говорю, ибо защищают меня крест святой и молитва, а вам, диаволам, будет жопа во веки веков! Аминь! – Он поднял крестик и перекрестил дверь.

С той стороны застонали.

– Сгинь, нечистая сила! – крикнул Семен.

Из-под двери повалил густой красный дым. Клубы дыма окутали Абатурова, и он отключился.

Очнулся Семен от крика недорезанного немецкого петуха.

«Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!»

Абатуров лежал на куче кирпичей посреди развалин. В небе кружил советский истребитель. Семен сел и огляделся. Место незнакомое. «Что со мною было? Где я? Где Мишка? Где Андрюха?» Он вспомнил, но не поверил. «Мы попали под бомбежку, – подумал он, – и все это мне померещилось».

Семен встал. Голова болела. Ноги плохо слушались, как будто накануне пробежал сто километров. «А где гимнастерка?.. Почему я в одной рубахе?..» Он полез в карман за сигаретами и вытащил ту самую шкатулку. Кинуло в пот. В голове все перепуталось…

Стропалева и Жадова не нашли, записали пропавшими без вести.

Шкатулку же Семен открыть не смог, хоть и нажимал на все выпуклости.

«Ладно, – решил он, – пусть пока лежит».

Обещание перед Богом Абатуров сдержал и, вернувшись домой, церковь в деревне построил…