Часто по ночам он просыпался от боли и шока, когда меч Микейна будто вновь отсекал ему руку. Этот, с позволения сказать, поединок имел место прошлой зимой, но казалось, что буквально вчера. Микейн тогда не хотел, чтобы увечье стало смертельным. Он лишь намеревался лишить брата того, что украшало его левую руку. Во время поединка на пальце у Канте было кольцо, некогда принадлежавшее их матери, умершей вскоре после родов. К этому кольцу, украшенному королевским гербом, прилагалась история от акушерки, которая была свидетельницей их с Микейном рождения. Еще лежа в постели, их мать отправила повитуху за порог с этим кольцом и рассказом о настоящем первенце короля Торанта. По словам этой женщины, первым из материнского чрева выбрался не самый яркий из сыновей, а его более темный брат-близнец.

Прошлой зимой, во время этого поединка, когда брат сражался с братом, сияние этого кольца впервые высветило правду: наследником халендийского трона на самом деле был Канте.

«Не Микейн».

Канте знал, что страх чего-то подобного давно уже мучил его брата. Юность обоих постоянно окружали слухи на эту тему. Пусть и ничем не подтвержденные, подаваемые как бы в насмешку, они все равно нашли благодатную почву в сердце Микейна.

Чтобы откреститься от этого кольца, Микейн отрубил Канте левое предплечье. Однако на этом не остановился; ведь ту же правду несомненно знал и еще один человек – их отец, король Торант. Поскольку трения между отцом и сыном уже нарастали, Микейн поднял свой меч и на короля, одним ударом и завладев троном, и окончательно покончив с любыми угрозами своему праву первородства – и праву наследования своих детей.

Опустив правую руку, Канте поправил протез, чтобы тот получше сидел на культе.

– Может, еще подогнать? – Голос, раздавшийся сзади, заставил его вздрогнуть.

Обернувшись, Канте увидел, что там стоит создатель его новой конечности. Тихан приблизился к нему, ни разу не скрипнув досками палубы, что нервировало, учитывая огромный вес этой бронзовой фигуры – хотя, глядя на та’вина, никто и не заподозрил бы в его облике чего-то неестествен-ного.

Тихан совершенно преобразил свою внешность, на что вообще был великий мастер, прикрыв металлический отблеск лица с измененными чертами искусно подобранным гримом. Облаченный в темно-серый плащ, подпоясанный на талии малиновым кушаком, он запросто мог сойти за бледнокожего торговца из Дельфта – именно такой легендой прикрывалась их группа. Чтобы усилить этот образ, Тихан использовал талант, присущий та’вину только его невысокого ранга.

Канте обвел взглядом лицо Тихана, подмечая ястребиный изгиб носа, слегка раскосые глаза и вообще все характерные черты дельфтцев, обитающих на сумеречном краю залитого солнцем Венца.

Будучи низшей кастой та’винов – созданиями, предназначенными для выполнения строительных и прочих подобных работ, – Корни отличались текучестью формы, позволяющей изменять свой внешний облик и даже конфигурацию тела и конечностей в соответствии с различными потребностями своего назначения.

«Вот если б и я мог изменить свое лицо и судьбу с такой же легкостью…»

Потянувшись к Канте, Тихан приподнял его искусственную конечность, чтобы осмотреть ее. Бронзовое предплечье, как и всю кожу Канте, покрывал сейчас тот же бледный грим, что и лицо Тихана, а темные волосы были коротко подстрижены и выкрашены в насыщенный золотисто-рыжий цвет, чтобы никто не узнал в нем бывшего принца этого королевства.

Тихан критически оглядел свое творение.

– Эта конечность причиняет тебе боль?

– Не физическую, – пробормотал Канте, отдергивая руку.

Та’вин приподнял бровь, явно хорошо его понимая.

– Тогда только к лучшему, что мы высадимся на берег, пока здесь нет твоего братца. Насколько мне известно, его по крайней мере еще две недели не будет. Забрав с собой часть своего легиона, он оставил в Вышнем Оплоте меньше войска.

Канте на это лишь усмехнулся.

– Меньше – это не значит никакого. Из того, что донесли шпионы Ллиры, Микейн взял с собой лишь Сребростражу – свою личную охрану из вирлианских гвардейцев – и еще с полсотни рыцарей. В Вышнем Оплоте по-прежнему полным-полно мечей, пик и копий, готовых вонзиться нам в брюхо.

Тихан пожал плечами.

– И все же меньше есть меньше. И нам не остается ничего другого, кроме как попытаться осуществить задуманное.

Канте нахмурился.

– Никс и все остальные могли бы дать нам и больше полезных сведений, больше времени на подготовку.

– У нас было целых полгода. И все мы знаем, что от нас требуется.

Канте выругался себе под нос.

«Дурацкий план, если таковой вообще существовал».

Три дня назад устами Тихана – используя некое таинственное средство общения та’винов на больших расстояниях, – Шийя сообщила им, что «Огненный дракон» наконец отправился в Пустоземье. Судя по всему, Никс и ее союзники привлекли нежелательное внимание и были вынуждены быстро сняться с места, опередив свои первоначальные планы. О причине столь поспешного бегства с Пенистого они особо не распространялись – из-за опасений, что их могут подслушивать.

Тем не менее для группы Канте это стало сигналом к действию.

Унылые размышления принца прервал громкий смех. Из носовой надстройки на палубу вышли две фигуры. Веселый гогот исходил от Рами им Хэшана, четвертого сына бывшего императора Южного Клаша и брата Аалийи, нынешней императрицы.

Длинные темные волосы Рами свободно ниспадали на плечи. Его лицо цвета горького корня, пропитанного медом, оставалось незапятнанным гримом. Единственным отличием от его обычного облика было лишь то, что коротко подстриженная бородка стала более растрепанной. Кроме того, Рами облачился в унылого вида черный балахон, подпоясанный кожаным кушаком, а на шее у него болтался серебряный кулон с изображением мужского лица с зашитыми золотой нитью губами.

Когда пара приблизилась, Рами приветственно поднял руку. Канте едва ответил ему, сосредоточив все свое внимание на Кассте – гибкой молодой женщине, сопровождающей Рами. При виде самой юной представительницы рисийского сестринства наемных убийц Канте лишь натужно сглотнул. Облегающие штаны из черной кожи и такая же куртка эффектно подчеркивали ее соблазнительную фигурку и длинные ноги. Белоснежная кожа Кассты не нуждалась в гриме, тем более что скрыть ее истинную природу все равно было бы трудновато. Родом она была с далекого архипелага Рис, расположенного неподалеку от самой южной оконечности Венца. Это матриархальное общество было хорошо известно своими смертоносными навыками. В длинные темные волосы Кассты были вплетены маленькие серебряные колокольчики, как и у ее сестер. Говорили, что последним звуком, который слышали многие жертвы рисиек, было короткое звяканье колокольчика, отмечающее время их смерти.

Но только не сейчас. Она скользнула по палубе таким плавным шагом, что не звякнул ни один колокольчик. А таких на ней было пять – на один больше, чем при их первой встрече, – что знаменовало ее возвышение от испытуемой послушницы до полноправной сестры.

Касста повернула голову, чтобы прошептать что-то на ухо Рами, опять вызвав у того веселый смех – и укол ревности в груди у Канте. За последние полгода эти двое заметно сблизились, в то время как Канте погряз в бесконечных совещаниях и обсуждениях стратегии, что позволяло ему лишь изредка видеть ее.

«А еще я женат», – напомнил он себе.

Подходя к нему, Касста перехватила его взгляд, и по губам ее промелькнула тень улыбки, как будто она сумела прочитать его мысли.

Рами подошел к фальшборту корабля, а Тихан опять двинулся в сторону надстройки. Всматриваясь в туман, Рами нахмурился.

– Похоже, настроение у тебя сегодня такое же мрачное, как и погодка, брат мой?

– Брат по браку, – напомнил ему Канте. – Хотя не то чтобы Аалийя когда-либо рассматривала такой союз как нечто большее, чем деловой контракт.

При этом он бросил взгляд на Кассту, дабы убедиться, что эти его слова поняты правильно.

Девушка проигнорировала его, с преувеличенным вниманием оглядывая приближающуюся береговую линию.

Рами пожал плечами.

– Хорошо, что моя сестра никогда не укладывалась с тобой в постель, иначе ты был бы не менее уязвлен – только кинжалом Тазара, вонзившимся тебе в спину.

Канте знал, что его друг, а теперь уже и в самом деле родственник, совершенно прав. Хотя Аалийя и Канте не так давно сочетались законным браком, соединив империю Южный Клаш и королевство Халендия родственными узами, сердце его супруги принадлежало Тазару хи Маару, главе Шайн’ра – клана воинствующих повстанцев, которые теперь сражались бок о бок с клашанскими армиями.

Канте вздохнул.

– Кинжал в спину, пожалуй, будет получше того, что ждет меня на берегу, если весь этот наш спектакль с треском провалится.

– Дельфт подписал соглашение с Халендией, – напомнила им Касста. – Они согласились поставлять королевству летучее железо для военных нужд, отправляя его сюда кораблями. Если мы будем осторожны, местные удостоят нас разве что беглым взглядом.

Рами кивнул.

– Поскольку мы сейчас на одном из грузовых судов под их флагом, то высадиться должны успешно. Кто тут знает, что мы его попросту захватили и присвоили? И все-таки нам лучше особо не копаться. Наши фальшивые личины вряд ли выдержат нечто большее, чем упомянутый тобой беглый взгляд.

– Особенно если ты будешь постоянно открывать рот, – предостерег его Канте. – Твой клашанский акцент всех нас погубит. Лучше тебе помалкивать, как вот этому человеку на твоем кулоне. – Он указал на зашитые губы на рельефном лице. – Вообще-то ты у нас якобы гджоанский писец, нанятый нами, дельфтцами, в качестве молчаливого свидетеля сделок и переговоров!

При упоминании этой своей роли Рами лишь презрительно скривился. В Доминионе Гджоа писцам, как известно, отрезали языки, равно как и ученикам местных мистических орденов – видимо, считая, что знания нуждаются в такой же защите от слишком длинных языков, как и денежные вопросы.

К счастью для их группы, потребная ей дополнительная защита была представлена в куда более привлекательной форме. Или, если угодно, формах.

Канте посмотрел на Кассту. Ее обязанностью было играть роль телохранительницы-рисийки, нанятой для охраны их дельфтского предводителя – роль которого больше всего подходила Тихану. Та’вины тысячелетиями правили Венцом и свободно изъяснялись на всех представленных здесь языках, так что дельфтский выговор Тихана был просто-таки безупречным.

Когда ветер, подувший с залива Благословенных, наконец погнал их судно к окутанному туманом берегу, над троицей нависло тяжелое молчание. Направлялись они к более темному участку береговой линии, где было меньше шансов попасться кому-нибудь на глаза. Когда туман постепенно рассеялся, взгляду открылось лоскутное одеяло из обшарпанных гаваней, топких иловых полей и облупленных зданий, над которыми меланхолически кружили птицы – столь же безрадостного вида, что и окружающий пейзаж. Ноздрей коснулся запах гниющих водорослей и едких сточных вод.

– Неудивительно, что ты удрал отсюда, – прошептал Рами. – Не слишком-то вдохновляющее зрелище… Особенно для возвращения домой.

– Это Понизовье, – объяснил Канте. – Не собственно город.

Он вдохнул полной грудью, не обращая внимания на вонь и ощутив укол ностальгии. Канте провел много беспутных ночей в этой части города, когда жил в тени своего сиятельного брата.

Он указал на громоздящийся вдали от берега крепостной вал.

– А вон там – Штормовая стена, укрепление в целый фарлонг толщиной. Она окружает собственно город, и до сих пор через нее так никто и не прорвался. В смысле, из врагов. – Потом мотнул головой на береговую линию. – Все, что ниже этой стены, и есть Понизовье.

Во время учебы в Тайнохолме Канте хорошо изучил историю города. По прошествии многих столетий Азантийя больше уже не могла оставаться в тесных границах Штормовой стены. Город разросся во все стороны, в том числе и в бухту. Новые постройки возводились на полях из плотного ила, отчего портовые сооружения приходилось относить все дальше от города, образуя Понизовье.