– Мне кажется, что она мало изменится, – усомнился я в интересности этой темы, – машины и люди, оборудование. Вызывают по-прежнему по любой ерунде? От «шум в голове» до «не могу уснуть»? Я помню, как меня в час ночи вызвали – проверить глюкометр, показалось, что свой у пациентки врет. Не врал. А сколько раз я ездил промывать уши или сделать ЭКГ «Чтобы в очереди в поликлинике не сидеть»?

– У вас диспетчера приняли такой вызов? Проверить глюкометр? – усомнился Зорин.

– Нет, конечно, она вызвала на «высокий сахар»! – ответил я, – это мне она уже выложила, что вызвала, чтобы проверить машинку. Так что я уверен – в этом смысле ничего на «скорой» не изменилось и за тридцать лет.

– Ошибаетесь, коллега. В середине тридцатых нашу московскую скорую, а следом и «скорую» некоторых крупных городов ждет страшный кризис, кадровый. Повальный уход медиков и водителей – увольнение сотрудников. Ваше нынешнее начальство – эффективные менеджеры допекут три четверти сотрудников, так что они за месяц напишут заявления об уходе вместе с водителями, и на подстанциях останется по одной-две бригады в сутки. Демарш этот, наконец, привлечет внимание правительства и города и страны. Потому что следом за Московской «скорой» увольняться начнут и в других городах. И дело не в заработках, точнее не только в них, а в отношении к линейным сотрудникам, в уважении, в скотских условиях работы, – Зорин принял чашку свежего чая, – тогда только начали внедрять автоматизированную систему диагностики – комплексы ДК, подключенные к ЕМИАС. Это сильно сократило время на опрос, осмотр, анализы. Но… – небольшая пауза, – не всем это понравилось. Врачи и фельдшера перестали разговаривать с пациентами, вся беседа замкнулась на анкете с экрана комплекса и проставлении галочек. Да, качество диагностики и помощи возросло на четверть, но исчезла душевность, понимаете? А потом ФОМС пролоббировал в Госдуме штрафы для больных за необоснованные вызовы. Не очень большие, от пятисот до полутора тысяч рублей. Начались скандалы, когда у людей со счетов в банках начали снимать эти суммы, как за проезд по платной дороге. Начались суды, адвокаты от счастья скакали. Кое-кому деньги возвращали. Но штрафы не отменяли. К чему это привело? К увеличению смертности одиноких стариков, которые уже боялись вызвать «скорую» обоснованно. И, как я понял – на самом деле наши чинуши этого и добивались. ФОМС совместно с министерством создал аналог ВЭК – врачебно-экспертной комиссии, основной задачей которой стал разбор обоснованности вызовов. Достаточно было бригаде поставить отметку на карте «не обоснован». Поначалу зашивались. Потому что пациенты стали получать «письма счастья» с текстом примерно таким: «Это письмо является предупреждением. Если вы продолжите практику потребительского отношения к медицинской помощи, осуществляемой экстренной службой «скорой помощи», то вам будут выставлять счета за каждое необоснованное обращение. Напоминаем, что если состояние больного не относится к категории угрожающих жизни, то есть сознание, дыхание и сердечная деятельность – не нарушены, не имеется травмы, которая затрудняет самостоятельную транспортировку, обращение к службе «скорой» считается необоснованным».

Я не сомневался в этом. Вся история пенсионного обеспечения с момента разрушения социалистического строя это тихая война с пенсионерами в стремлении сокращать эту популяцию госнахлебников любыми законными способами. Собственно, законами и действуют. Поднимают пенсионный возраст, держат минимальную пенсию на таком уровне, что жить без нужды, не работая, нереально. Оптимизировали медицину, ориентируя ее на работающих в большей степени, «скорую» методично превращают в концлагерь для медиков, выматывая их до изнеможения, придираясь по любому поводу, штрафуют за оформление карт или отклонение от стандартов лечения.

Зорин в своем рассказе не сделал для меня какого-то открытия, но то, что чаша терпения скоропомощников дошла до точки кипения порадовало. Этим и должна была закончится вечная борьба эффективных менеджеров – управленцев с рядовыми сотрудниками. Если во времена СССР люди понимали – условия труда нелегки, так всем трудно. Но и город был не переполнен. Не было такого количества условных «бездельников», как сейчас их называют – самозанятые, не было такого числа наркоманов, бандитов, бабушек и дедушек, малолетних преступников, а главное – общий уровень невротизации общества был намного ниже. Я застал те времена, а мой собеседник – гость из будущего, наверняка не знает тех условий труда «скорой», интересно, и к чему же привела эта «забастовка ногами»?

– Если я правильно понял, Алексей, вы работаете сейчас в лучших условиях?

Зорин усмехнулся, завел руки за спину и потянулся, сцепив пальцы в замок.

– Извините, привык, что моя одежда периодически делает мне массаж. Застой лимфы и крови разгоняет. А сидеть малоподвижно – не привык. – Он вернул руки на стол, – Извините за наглость, коллега, а у вас нет чего-то существеннее чая? Я обедал шесть часов назад, потому что для переброса во времени не рекомендуется сытый желудок, а у нас как раз остается часа четыре, чтобы легкий ужин уже ушел в кишечник.

Я пошел к холодильнику, чтобы достать контейнер с отварным рисом, запеченную в фольге с лимоном и приправами тушку речной форели и пассированные баклажаны с помидорами и луком. Явил Зорину предлагаемое меню, и он ответил:

– Замечательно! По паре ложек риса и овощей, а рыбку я оприходую целиком. Вы составите мне компанию?

– Только чаем и бутербродами с сыром, – ответил я, – это должен был быть мой завтрак, но я себе сделаю омлет, не беспокойтесь. Так каковы у вас условия работы? Да! И что это за одежда с массажем?

Зорин снял толстовку, оставшись в адидасе.

– Жарко! У вас отличный камин. Давайте по порядку. Во-первых, забастовка привела к тому, что были пересмотрены нормативы условий труда для работников экстренных служб и ограничены пределы по числу вызовов на двенадцать часов для одной линейной бригады. Восемнадцать по всем данным – предел абсолютный! Вот хоть тресни, десять вызовов днем и шесть ночью на бригаду. Сотрудник имеет право сняться с линии, выполнив дневную или суточную норму и никакие уголовки ему не грозят. Если бригад не хватает на подстанции – виноват руководитель, должен был заранее подать заявку на резервную бригаду. Или он сам поедет на вызов. Что и происходило сперва очень часто, потом реже. Но еще периодически случается, и эту функцию на себя взял дежурный старший врач подстанции. Например, стало нормальным, уставшего сотрудника снимать с линии, заменять его или этим дежурным или вызывать спеца с домашнего дежурства на несколько часов на подмену. Психологи постарались – отработавшего на массовой катастрофе медика или разобравшего аварию, снимают с линии. Это не работник, когда в голове ужас пережитого. А после трех вирусных эпидемий за десять лет после ковида, нас одели в подобие скафандров – противочумных костюмов, во всех приемных на входе-выходе душ с антисептиками, такой же на входе бригад, приехавших с вызовов. Комбинезон смотрится неплохо, но он водо- и возухо- непроницаемый. И так как в этой душегубке даже без шлема больше четырех непрерывных вызовов не продержаться, есть приказ – возвращать на подстанцию, в душ и давать тридцатиминутный отдых.

– Я так понимаю, что норма за сутки восемнадцать вызовов? – я поставил горячую форель с овощами и рисом перед Зориным, – и если работник не хочет, его не имеют права заставить?

– Шестнадцать, а восемнадцать – уже форс-мажор. Нейросеть «скорой» следит очень тщательно за этим. Если на подстанции засекается практика до восемнадцати вызовов на бригаду – квартальные премии заведующего и старшего врача идут на выплату переработавшим сотрудникам. Да, медик может согласиться съездить на вызов за доплату сто процентов, то есть рабочий час идет за два, а может сидеть на подстанции, врачи проверяют карты, обзванивают вызовы, где были, узнают результаты и эффективность оказанной помощи, а на машину вместо них садится свежий, не измотанный медик, – Зорин втянул носом аромат специй и рыбы, – пахнет -невероятно вкусно! Я когда вернусь, жену тоже угощу форелью. Обычно мы запекаем минтая, он подешевле. А за форелью мы летом ездим в лесничество, к моим друзьям. Там она речная, и егерь ее на гриле, на углях, готовит с лимоном.

– Хорошо иметь таких друзей, – одобрил я, – А что вы говорили про автоматические диагностические приборы?

– Да, их сейчас разрабатывают, может быть слышали «комплекс Ангел»? Его в Ростехе создают.

Я покачал головой «нет».

– Это старая история, вы покопайтесь в архивах, в девяностых создавали систему быстрой диагностики для летчиков, две минуты и результат готов – если нет отклонений от показаний нормы – в полет, если есть красная метка – на детальное обследование. Просто и быстро. Эту систему стали устанавливать в диагностический комплекс в душевых кабинах – «домашний доктор». Благодаря этому ящику число бестолковых вызовов снизилось вполовину. А всего дел: минуту постоять на электродах, руки – на других, и лбом прижаться к третьей паре. Дистанционно замеряется температура. Электрическая картина снимается и складывается в базу, формируя биоимпедансный образ человека, если вдруг где-то появляется отклонение – оно фиксируется, как желтое или красное пятно. Человека отправляют на обследование.

Я похлопал в ладоши. Это замечательно! Действительно – любое воспаление или опухоль изменяют электрическое сопротивление участка тканей или органа. При прохождение тока через пару – параметр фиксируется сперва в норме, а если вдруг изменится – значит, что-то патологическое там. Просто и эффективно. А главное уже не надо гонять по всем специалистам и проборам. Пятно в груди или животе или других места указывает, где нужно искать проблему.

– А вообще, – продолжал Зорин, – все очень кардинально изменилось в тридцать восьмом году, когда юридический отдел станции возглавил адвокат Хазин. Это – гениальный юрист. У него дети – работники скорой помощи, так что материалом по «унижению медиков» он владел в совершенстве. Хазин развернул бурную деятельность создав «РОЗМ» – «Российское общество защиты прав медицинских работников». Как бы альтернативный профсоюз. Финансировал он ее из своих гонораров. Открыл представительства РОЗМ во всех крупных городах России, благо обиженных медиков хватало, а Хазин лично приезжал на все слушания по восстановлению их на рабочих местах по незаконному увольнению или искам «о защите прав и достоинства». Все эпизоды широко освещались в СМИ и соцсетях. В конце концов, он сумел найти поддержку среди населения, депутатов ГД и те выдвинули, а затем и пробили закон о защите прав медиков от унижения. Он выбил в минздраве создание постоянно действующей экспертной комиссии, через которую нужно было проводить все жалобы и претензии больных и родственников. Но главное, Хазин смог добиться, чтобы медицину, наконец, вывели из сферы услуг, отнеся к экстренным и специальным службам! Так, врачи и все остальные медработники в профессиональном плане перестали относиться к сантехникам, швейцарам, портье, официантам и горничным.

От упоминания фамилии Хазина, юристов, из «Общества защиты прав пациентов», которое уже за десятилетия собаку съело, обвиняя медработников во всех грехах, из которых самым любимым был «не сумели найти подход к больному и родственникам», трясло крупной дрожью. Хазин разбивал все их аргументы в пух и прах, проводя собственные расследования всех конфликтов на вызове. И он молил нас «Держите языки за зубами! Ничего лишнего не обсуждайте на вызовах, все в рамках ситуации и необходимости. Все только по стандарту. Любой конфликт решайте через дежурного старшего врача подстанции или оперативного отдела»! Он потребовал все бригады оснастить диктофонами, которые должны фиксировать все разговоры на вызове. «Это ваша защита! Не докладывайте о них больным и родне, но фонограммы – рабочий материал для вашего защитника». Благодаря рабочим аудио и видеозаписям от бригад, которые он сумел оформить как официальные протоколы, ему удалось не только крупно оштрафовать несколько садисток, издевавшихся над медиками, но и даже добиться уголовных наказаний.