– Нет, сейчас уже нет, – Зорин отставил пустую кружку, – Большинство врачей со стажем становятся старшими врачами, некоторым предлагают пройти подготовку на заведующего подстанцией, а это уже чиновничья должность – государственный советник третьего ранга, в военной иерархии приравнен к капитану. – Зорин шутливо отдал честь по-швейковски двумя пальцами, усмехнулся, – как уже замечено, чем меньше рвешься вверх по карьерной лестнице, тем легче по ней поднимаешься. Я не собирался становиться заведующим, но десятилетний опыт выездной работы и пять из них я работал старшим врачом. Естественно, что предложили или перейти на центр, стать дежурным врачом сменыоперотдела или принимать какую-нибудь подстанцию из новых в новых районах Столицы.

– То есть процесс автоматизирован? – удивился я. В мое время таких планов не было. Хочешь – можешь до пенсии на бригадах работать и никого не волнует, ни твой опыт, ни умение работать с подчиненными.

Зорин оживился.

– Я же не рассказал вам самого важного! – воскликнул он, хлопнув себя по лбу, – у нас ведь активно работают нейросети во всех сферах жизни. От безопасности до медицины и воспитания. А точнее – от воспитания, до… экономики. Понимаете?

Я покачал головой. То, что в будущем искусственный интеллект будет работать, замещая многие специальности, сомнений и сейчас у меня не было, но представить себе всю картину в целом, я, конечно, не мог.

– Понимаю, умом, но представить не могу. Что же они делают?

Зорин тоже задумался на секунду, видимо подбирая аналогии и метафоры, чтобы объяснить мне или как-то изобразить картину происходящего в его мире.

– Ну, вам уже известно, что стандартные американские тесты USMLE для врачей нейросеть успешно сдает, причем все три этапа?

Я кивнул, да, по этому поводу уже видел и различные ток-шоу и обсуждения экспертов и нагнетаемую журналистами панику «Нас скоро начнут роботы лечить»!

– Так вот, в ваше время уже нейросеть помогает врачам в диагностике при осмотрах пациентов, это сокращает время и повышает качество диагностики, но… – он сделал паузу, – нейросеть, работающая в медицине, учится, накапливает знания и опыт.

– А как же ГПУ – пропедевтика? – припомнил я медицинский жаргон ГПУ, от глаз, палец, ухо – осматривание, выслушивание и ощупывание.

– Этому тоже нашли замену, камеры с высоким разрешением в особом освещении, микрофоны, выслушивающие и тоны и легкие, и даже сделали некий аналог пальпации живота. Но ее заменили ультразвук, рентген, компьютерная томограмма и реовазография, которую извлекли из небытия, стали делать в шести точках и получать особую биоимпедансную карту всего тела. В общем, ваши нынешние паникеры отчасти правы, медицина, шагая широко, идет к автоматизации диагностики, чуть отстает лечение, и нагоняет их хирургия. Пока сложнее всего для автоматики – это устанавливать внутривенные катетеры, особенно когда нет хороших вен и набирать опыт сложных полостных операций. Зато, – он опять взял эффектную паузу, – возродился институт сиделок. Даже на курсах младших медиков специально отвели пару семестров не просто уходу, а психологии отношений между сиделкой и больным. От нее не требуется глубоко разбираться в медпомощи, а нужно быть рядом, успокаивать и снимать психологическое напряжение, чтобы больной, особенно тяжелый, не чувствовал себя одиноким. Каждый будущий врач проходит двухлетнюю работу сиделкой, потом студент или практикант от руководства отделения получает характеристику для дальнейшей учебы. И вообще, попасть в медунивер сразу из школы невозможно, впрочем, как и в любой университет или институт – обязаловка два года отработать на производстве по профессии, потом уже дальше учиться на инженера или управленца. И никакие деньги не помогают перескочить эту систему. Хочешь учиться за деньги – пожалуйста, это может избавить только от распределения при выпуске, но если идешь по бюджету – дорогу выбирает «правительство» в лице профильного министерства или городского главка. Так, я еще в школе подрабатывал в больнице санитаром, чтобы сэкономить время. Четыре часа в день после учебы, пять дней в неделю.

Ну меня это не удивило, нынешняя ситуация в профессионалитете постепенно так и складывается. Пока все еще на уровне болтовни в Госдуме, но я был уверен, что система подготовки профессионалов, в конце концов, преобразуется в картину, описанную Зориным.

Гость из будущего замолчал, задумавшись, или в ожидании новых вопросов от меня. А мне пока было не о чем его спрашивать. Все, что мне рассказал Зорин, так или иначе представлялось и мне, как логическое развитие нынешней ситуации с медициной. Хронический дефицит кадров, довольно средняя подготовка основной массы медиков, среди которых действительно ученые и профессионалы высокого уровня составляют несколько процентов, все это подталкивало организаторов здравоохранения максимально автоматизировать все, что можно автоматизировать. Хотят этого наши пациенты или нет, но им придется взять на себя решение части задач по сбору жалоб, анамнезу, то есть все то, на что раньше врач тратил половину времени осмотра. Это банальное анкетирование. И анамнез уходит в историю, потому что вся информация о больном и его родственниках уже хранится в электронном виде в базе данных ЕМИАС. Стандартизация лечения позволила довольно быстро подбирать наиболее эффективную схему, но лишила пациента важного элемента – общения с врачом и ощущения драматизма в поиске решения.

–– Математичность лишена души.

Я произнес эту фразу вслух.

– Да, коллега, – отозвался Зорин, – вы верно подметили. Без конфликтов в этом смысле не обходилось. Именно поэтому в службе «скорой» сохранили врачебные ставки, а мы стали этакими посредниками между автоматикой и больным человеком. Кстати, это позволило чиновникам тщательнее отбирать будущих управленцев. Ежегодное тестирование опытных врачей в начале сороковых, к началу пятидесятых сменилось скрытой характеристикой от нейросети.

Я оживился, тема искусственного интеллекта, который в мире Зорина наверняка уже плотно интегрирован в общественную жизнь, заинтересовал меня больше развития медицины. Там мне все более менее ясно. А вот, пугалки о том, что искусственный разум непременно захватит мир и подобно «Терминатору» или «Матрице» решит поработить или уничтожить человечество, меня беспокоили. Ясной картины не складывалось. Слишком уж все противоречиво.

– А на предмет чего тестировали? – задал я вопрос, хотя на языке крутился совсем другой «Какую роль выполняет искусственный интеллект в жизни общества?»

– На предмет банального профессионального выгорания, – объяснил Зорин, – «Скорая» – работа очень нервная. Впрочем, кому я это объясняю? Не всякий медик решится сам уйти с этой работы. Зарплата, динамика, друзья, привычка… а психика уже не выдерживает. Поэтому в конце тридцатых решили тестировать на тревожность и агрессивность после пяти лет работы. Врачей снимали с бригад на несколько месяцев в оперативный или лечебный отдел, фельдшеров отправляли на прием вызовов или на учебу месяца на два. Вообще, решение – каждые два года медиков снимать с лечебной работы и посылать учиться – оказалось самым верным. Возвращаясь на студенческую скамью, взрослые люди словно возвращались в юность. Вы понимаете?

Я кивнул. Конечно, понимаю. Сам на разных курсах, еще, когда работал врачом, ощущал себя мальчишкой-студиозусом, как и многие мои коллеги. Дурачились, прогуливали, списывали друг у друга контрольные тесты, заводили мимолетные романы с более молодыми курсантками. И действительно, словно возвращались в институтскую юность. Кто ж такой умный, что понял важность регулярной переподготовки с отрывом от работы и принял такое решение?

– Если я правильно понимаю ситуацию, то руководство «скорой» сменилось? Ведь нынешние эффективные менеджеры ничего кроме репрессий и потогонной системы не применяют. Они используют два аргумента: довольно высокая зарплата и постоянная угроза увольнения, если начнешь чего-то требовать. При этом условий для работы – никаких. Машины рухлядь, работа без возвращений на подстанцию пока шприцы и лекарства не кончатся, постоянные штрафы, если звонят больные «бригада долго ехала», объяснительные, нервы мотают и заведующие и старшие врачи, с которых требуют обязательно выявлять проступки бригад, даже нормы штрафных баллов определили.

– Да, пришли новые люди, с опытом боевых действий, обученные по президентской программе, принятой еще в двадцатых. За десять лет возникла и окрепла прослойка управленцев более чутких и понимающих важность ценности профессионалов. Отменили штрафные баллы, а благодаря Хазину активно включилась служба охраны труда, выработав новые нормативы для бригад, – Зорин посмотрел на экран телевизора, – девять вечера, а у нас осталось чуть меньше трех часов. Вы еще что-то хотите узнать? – он поднял руки, – только помните, моя реальность несколько отличается от вашей, а после этой встречи может еще сильнее отличаться.

– Насколько отличается? – Я старался не потерять вопрос об искусственном интеллекте.

– В нюансах, деталях. Датах и причинах смерти некоторых людей, как в романе «Леопард с вершины Килиманджаро», читали?

Я не читал.

– В чем смысл?

– Там в далеком будущем появилась машина знающая годы смерти всех людей на планете. Не даты, а именно годы. Как и когда точно до дня и часа никто не мог узнать, только год. И как бы кто не пытался обмануть «судьбу» – ничего не получалось. Вот примерно так отклоняются наши реальности. Кардинальные события и явления изменить невозможно, они словно вшиты в волю Вселенной. Если что-то должно произойти – обязательно произойдет. Отличия в том, раньше или позже, – Зорин задумался, – Сколько у вас людей погибло при теракте в Крокус-сити?

– Сто сорок шесть, – ответил я, не задумываясь.

– А у нас – сто двадцать пять, – объяснил Зорин, – а еще девятнадцать, из прошедших этот ад, но выживших – погибли в том же году, но по другим причинам. Уверен, что кто-то из ваших тоже умерли позже… а может и нет. Это не важно, главное – теракт был, зал горел, люди погибли. Понимаете? Вот, к примеру, история, положившая начало перемещениям во времени: те лесорубы, что создали партизанский отряд, пришли к нам из другой реальности, а у них были, но тоже из другой, и вот материалы в архивах нашей реальности и той – отличаются. В деталях. Но суть – группа воинов из будущего попала на сто лет назад – остается. Этого не изменить. Чуть раньше и позже… но мальчик Костя в гостях у дяди расскажет ему про опыты Теслы о передаче электроэнергии без проводов, а тот предложит ему создать мощную установку для заряжания аккумуляторов свой лесорубной техники, и спустя десяток лет подобный эксперимент, только уже намного более мощный, проведут ученые Московского энергетического университета и Петербургской радиолаборатории, построив передающую станцию у АЭС в «Сосновом бору» и приемную на острове Городомля на озере Селигер. И лучи двух станций пересекутся в районе «Демянского котла», отправив в прошлое бригаду лесорубов Батищева. И что бы вы ни сделали, чтобы помешать этому в своей реальности – ничего не выйдет. – Он поднял палец, – Я так думаю. Ваши лесорубы перенесутся в прошлое другой реальности, в которую из моей хода нет. Пока нет. Но физики работают над этой проблемой, которая получила название у нас «феномен Лагутина-Фельдмана».

– Вы говорили, Алексей, что перенести можно живое тело в легком костюме, – я все дальше уходил от вопроса об искусственном интеллекте.

– Все зависит от мощности установки, – ответил Зорин, – тот эпизод с лесорубами показал, что вместе с ними в лето тысяча девятьсот сорок второго года были перемещены бытовки, кое-какая техника, инструменты. Это моя установка, собранная в подвале создает окно в пять метров диаметром и перенести через него можно только мои сто десять килограммов в оболочке из феррограта. И то, я эту шкуру натянул, чтобы при перемещении не травмироваться об арматуру, гвозди или бетонные блоки, если там окажется стройплощадка.

Я сделал паузу, как бы обдумывая его рассказ, и решил вернуться к беспокоящему меня вопросу.

– Алексей, вы сказали, что в вашем времени искусственный интеллект занимает важную позицию в организации общественных отношений. Можно об этом поподробнее?

– Можно, конечно, – Зорин заглянул в пустую кружку, – вот теперь пора и кофею испить. Есть у вас кофе?

Я поднялся дивана и направился к буфету.