Вскоре эта система, хорошо работавшая в книгопечатании, была расширена для привлечения иммигрантов-ремесленников в других областях: например, новые способы ткачества и стеклоделия. Английские монархи, в частности, видели в системе привилегий мощный источник нового дохода. С конца 1400-х до 1600-х годов патентные грамоты выдавались по любому поводу за плату, уплаченную авансом или в рассрочку, для самых разных ремесел и навыков, далеко выходящих за рамки тех, что были недавно изобретены или привезены в Англию странствующими мастерами. Елизавета I превзошла в этом своих предшественников, выдавая привилегии на торговлю множеством предметов первой необходимости. Когда Шекспир ставил «Все хорошо, что хорошо кончается» в лондонском театре «Глобус», «добрая королева Бесс» сгребала деньги за патенты на изюм, железо, порох, карты, бычьи голени, китовый жир, анис, уксус, морской уголь^[57], сталь, щетки, горшки, селитру, свинец, жир из ворвани и многие другие повседневные товары той эпохи^[58].

Широкое использование королевских привилегий для извлечения ренты серьезно ограничивало экономическую жизнь общества и вызывало большой гнев среди торговцев и предпринимателей. Им становилось все труднее начинать дело, не натыкаясь на держателя привилегий. Борьба против королевских привилегий (и против сборов, выплачиваемых монарху за их получение, называемых роялти) велась в парламенте и за его пределами, что в итоге полностью перевернуло законодательство.

Статут о монополиях 1624 года одним махом отменил все монополии. Это решение имело эпохальное значение для Англии. Позволив возникнуть более свободной форме торговле, Статут в конечном счете превратил страну в коммерческую столицу Европы и мира. Однако, как это ни парадоксально, он не отменил патенты, изначальную форму защиты монополий. В одном из разделов закона говорилось, что его положения «не распространяются на любые патентные письма и гранты на привилегии сроком до 14 лет, выданные ранее на исключительную разработку нового производства в этом Королевстве первым и истинным изобретателям таких производств, которыми другие во время выдачи таких патентов и грантов не пользовались, с тем чтобы они не противоречили закону, или не наносили вреда государству путем повышения цен на товары внутри страны или ущерба торговле, или в целом не создавали неудобств».

Эти старые слова – первоисточник идеи, что изобретения («новые производства») могут оправдывать выдачу привилегии (патента) «первому и истинному изобретателю» при условии, что изобретение «не противоречит закону» или не вредит государству. Эти слова остаются практически неизменными в современном британском и американском патентном праве. Гораздо менее очевидна их связь с современным авторским правом.

«Компания книготорговцев» (Stationers’ Company^[59]) имела привилегию предоставлять права на отдельные книги по королевскому Патентному письму, а потому Статут 1624 года не затронул издательские монополии. Тем не менее в нем таилась игра слов. Поскольку книги были изготовленными предметами, и каждая книга отличалась от всех, что были до нее, то любая публикация могла быть названа новым производством, тем самым оправдывая привилегию, которой уже пользовался ее издатель. Но нужды в такой игре слов не было, и это устраивало обе стороны. Печатники были рады сохранить свои вечные книжные монополии, а государство было счастливо позволять им контролировать печатную продукцию от имени короны.

Авторское право родилось в рамках борьбы за контроль над печатным словом, но в итоге преобразилось в инструмент контроля над почти всем остальным.

4
Авторство и ответственность

Весной 2020 года, в разгар пандемии COVID-19, советник и зять президента Дональда Трампа Джаред Кушнер заявил в интервью, что Трамп «собирается владеть» выходом страны из карантина^[60]. Хотя Кушнер, конечно, не знал об этом, его использование глагола «владеть» (own) было бы столь же привычным в Англии XVII века, как и в Древнем Риме. Кушнер имел в виду «приписать себе» не в имущественном, а в моральном смысле с неизбежным следствием в виде «взять ответственность за». Владеть имуществом – это не просто иметь на него право собственности, но и отвечать за него. Вот почему именно домовладельцы, а не арендаторы, оформляют страховку на дом.

С момента изобретения книгопечатания и до конца XVIII века книги рассматривались как мощный инструмент распространения новых идей. Некоторые из этих идей были хорошими, другие – не особо. Власти того времени – в основном церковь и Корона – считали своим долгом поощрять хорошее и подавлять плохое. Система привилегий позволяла им делать это разными способами. В королевской Франции ни одна книга не могла быть издана законно без «одобрения и привилегии короля». В Англии контроль осуществлялся через гильдию печатников, Stationers’ Company. Никто кроме членов гильдии не имел права печатать книги в Лондоне, и ни один член гильдии не имел права печатать книги, не одобренные привилегией. Гильдия вела реестр, в котором записывалось, что будет напечатано и кем, и поэтому если бы в печать вышла какая-то неавторизованная книга, то сразу стало бы ясно, кто за это ответит. Эти меры пытались решить проблему, не решенную до сих пор: как мы знаем, сегодня распространение фейковых новостей, ложных слухов и сумасшедших идей может привести к беспорядкам даже в самых надежных демократиях^[61]. Как безошибочно отделить хорошие книги от плохих постов – это проблема, которую ни один закон до конца не решил.

Закон о лицензировании печати (Licensing of the Press Act) 1662 года, подтвердивший монополию книготорговцев на печатание книг, позволял их членам владеть всеми правами на зарегистрированные ими книги, но его главной целью было заставить членов гильдии печатников выполнять функции королевских цензоров, о чем ясно говорится в названии закона: «Закон о предотвращении злоупотреблений при печатании подстрекательских, изменнических и нелицензированных книг и брошюр, а также о регулировании книгопечатания и печатных станков». За публикацию текстов с неприятным для церкви или Короны содержанием следовало подчас жесткое наказание. В 1634 году пуританский полемист Уильям Принн^[62] был приговорен к пожизненному заключению, огромному штрафу и отрезанию ушей за те предложения в «Биче игрока» (Histriomastix), которые сочли скрытым оскорблением королевы Генриетты Марии^[63]. Он не владел текстом в современном смысле слова – им владел книгопечатник, но он, несомненно, владел им в другом, более глубоком смысле, в том, в котором его использовал зять Трампа.

Статус привилегий зависит от престижа покровителя, который их предоставляет. Таким образом, судьба системы привилегий неразрывно связана с переменами во власти и положением покровителей. За прошедшие столетия прелаты и герцоги потеряли свой авторитет и престиж, но само покровительство – или патронаж – не исчезло, а стало главной чертой культуры наших дней. Значительная часть современной науки финансируется при покровительстве национальных институтов и исследовательских советов, и многие писатели находят прибыльные позиции в университетских кампусах. Творческие начинания поддерживаются премиями, грантами и стипендиями, которые предлагаются филантропами, благотворительными учреждениями, национальными и международными схемами финансирования. Почему эти проявления патронажа еще не отвергли как давно устаревшую форму социальной организации, пришедшую к нам из века королей и епископов? Потому что современные покровители – это университеты, экспертные группы и достойные миллиардеры, которые сейчас пользуются легитимностью и престижем – и поэтому могут предоставлять знаки уважения вместе с выделяемыми ими средствами.

В эпоху раннего Нового времени сопротивление печатным привилегиям шло рука об руку с ростом сомнений в легитимности королевской и церковной власти. Ослабление феодальных монархий и растущая секуляризация^[64] европейских обществ в XVII и XVIII веках были главной причиной возникновения новых идей, как книгопечатание может контролироваться.

Мишель Фуко^[65] однажды утверждал, что книги действительно начали иметь авторов только тогда, когда авторы стали подвергаться наказанию. Исторически, утверждал он, «письмо было по сути актом… жестом, чреватым рисками, прежде чем стать товаром, попавшим в круговорот собственности»^[66]. Даниэль Дефо, автор «Робинзона Крузо», понял бы, что имел в виду Фуко. Он был «подвергнут наказанию» в 1703 году: его посадили к позорному столбу на три дня за совершение «подстрекательского пасквиля»^[67] в сатирическом памфлете под названием «Простейший способ разделаться с инакомыслящими» (The Shortest Way with the Dissenters, 1702), а затем заключили в тюрьму. После освобождения он написал предложение о новом законе о печати, которое предвосхитило саму идею Фуко, но наоборот: «Если автор не имеет права на книгу после того, как он ее создал, и эта выгода не принадлежит ему… было бы излишне сурово, если бы закон пытался наказать автора за нее»^[68].

На основе мучительно приобретенного опыта знаменитый писатель пишет: «любой, кто владел произведением в том смысле, что может быть подвергнут наказанию за то, что оно не соответствовало правящему консенсусу, должен был по праву владеть им и в плане извлечения выгоды».

Однако баланс прав и обязанностей, к которому призывал Дефо и который вроде как соответствует естественной справедливости, в современности был отброшен социальными сетями. Например, лицензия конечного пользователя^[69], которую вы принимаете при регистрации в Facebook^[70], предоставляет компании множество прав на использование ваших данных и постов, но оставляет авторские права за вами. «Вы (пользователь) предоставляете нам (компании) неисключительную, передаваемую, сублицензируемую, безвозмездную и всемирную лицензию на размещение, использование, распространение, изменение, запуск, копирование, публичное исполнение или показ, перевод и создание производных работ вашего контента», – гласит текущая формулировка, при этом «вы владеете правами интеллектуальной собственности (такими как авторские права или товарные знаки) на любой такой контент, который вы создаете и которым делитесь^[71]. Таким нехитрым образом Facebook имеет право делать с вашим постом все, что захочет, но он защищен от претензий о нарушении авторских прав, возникающих из-за пользовательских постов, благодаря законам конца XX века, предоставляющим соответствующую защиту. Это означает, что вы отказываетесь от всех вторичных и монетизируемых видов использования материала, который вы публикуете, но именно вы, а не Facebook, должны за него отвечать. Это похоже на шутку, но она не должна нас смешить.

В конце XVII века интеллектуальная собственность, как сказал бы Фуко, «попала в кругооборот собственности», возникший, как мы можем сейчас увидеть, из игры с двойным значением глагола «владеть».

И это был не последний случай игры слов в истории авторского права.

5
Книги до авторского права

Торговали книгами по крайней мере со времен Древней Греции. До последних этапов Римской империи в IV веке их писали на рулонах папируса и многократно копировали грамотные рабы в специальных мастерских, которые называли скрипториями. Свитки принадлежали владельцам рабов, но их содержание не принадлежало никому. Писатели же продавали свои рукописи скрипториям для копирования, и не было ничего необычного в том, что за это они получали солидные гонорары, хотя в Риме, как и в Древнем Китае, работа пером (или, скорее, стилусом или кистью) не считалась почетной профессией. Менее известные писатели часто платили скрипториям за изготовление копий, так же как многие современные авторы платят издательским фирмам, чтобы их работы вообще были напечатаны. Поэтому было бы неверно сказать, что книжный бизнес возник только после изобретения книгопечатания – и в Античности, и в Средних веках, будучи очень дорогими вещами, известные произведения все равно достигали всех уголков мира и на Западе, и на Востоке. Но при этом их можно было встретить только в домах богатых людей, а в более поздние времена – в монастырях и дворцах епископов и королевских семей.