Королевы и монстры. Шах (страница 11)
Доктор разворачивается и смешливо смотрит на меня, как будто вспомнил старую шутку.
– Что?
– Мистер О’Доннелл предупреждал меня о вашей разговорчивости, – тепло отвечает он. – А я ему сказал, что нет ничего хуже тихих женщин: это всегда значит, что они что-то замышляют. Но он, кажется, и так считает, что вы что-то замышляете.
Он надевает наушники стетоскопа.
– Только будьте осторожны и не будите его темную сторону, мисс. Он бывает довольно вспыльчив.
– Темную сторону? – сухо посмеиваюсь я. – Вы так говорите, будто у него есть светлая.
– Глубоко вдохните, пожалуйста.
Доктор прижимает конец стетоскопа к моей спине. Я вдыхаю, он слушает, а потом перемещается на другую половину моей спины. Делаю еще один вдох, и он снова слушает.
– Есть. Он один из лучших людей, кого я знаю.
– Видимо, вы нечасто общаетесь с людьми, – так же сухо говорю я.
Он переходит к груди и слушает сердце. Потом достает из сумки манжету для измерения давления и надевает мне на руку.
Когда манжета расслабляется, он спрашивает меня о менструации.
– Она регулярная. Как я и сказала, проблема в голове.
Хотя мои яичники вели себя странновато в последнее время, я не собираюсь сообщать об этом доктору Деклана.
Когда он убеждается, что мое артериальное давление в пределах нормы, то светит мне фонариком в оба глаза.
– Ай! Как ярко!
– Реакция зрачков у вас нормальная. Где эта шишка, о которой говорил мистер О’Доннелл?
– Вот, – показываю ему. Он дотрагивается до нее, и я морщусь.
Он тихо мычит с долей сочувствия.
– Да, представляю, насколько это больно. Она у вас серьезно распухла. У вас были головные боли?
– Да.
– Тошнота?
– Нет. Хотя да. Меня мутило в самолете, когда я проснулась. Но я решила, что это из-за кетамина, которым меня накачал Деклан.
Если доктор и посчитал странным, что Деклан сделал мне укол, из-за которого я вырубилась, то виду не подал. Наверное, это не самая большая странность, с которой он сталкивался, осматривая пациентов моего похитителя.
– В глазах не рябит? Проблем со слухом нет?
– Нет и нет.
– Кратковременные провалы в памяти?
– Да… А еще я упала в обморок. Но я этого не помню.
– В ушах звенит, в глазах двоится?
– И то и другое – нет. Я что, умираю?
– Умираете, но это займет еще лет сорок-пятьдесят.
По крайней мере у него есть чувство юмора.
Он собирается и снова надевает шляпу, собираясь уходить.
– А какой диагноз?
– Легкое сотрясение. Волноваться не о чем, но постарайтесь отдохнуть в ближайшие несколько дней. Если появятся дополнительные симптомы или головная боль усилится, нужно будет провести компьютерную томографию, чтобы исключить кровоизлияние в мозг. А пока – прикладывайте к шишке лед. Это снимет боль и воспаление.
– Кровоизлияние в мозг? Звучит паршиво.
– Так и есть. Так что сразу сообщайте мистеру О’Доннеллу, если снова почувствуете себя нехорошо.
– Так и сделаю. Спасибо.
Когда он уходит, на меня нападают тревога и беспокойство. Так что, естественно, я просто обязана написать Деклану.
Доктор сказал, что я умираю.
В ожидании ответа я меряю шагами комнату.
Значит, удача снова повернулась ко мне лицом.
Придурок. Не мог бы ты, пожалуйста, зайти и поговорить со мной?
Зачем?
Мне скучно.
Надеюсь, до смерти?
Хватит быть таким злыднем!
Назови мне хотя бы одну причину.
Я пожевываю губу, но потом отвечаю:
По-моему, мне страшно.
Он не отвечает. Не знаю, с чего я решила, что ответит. Я продолжаю ходить по кругу, кусать губы и представлять, как выглядит смерть от кровоизлияния в мозг, когда дверь открывается и в комнату заходит Деклан.
Все еще держась за ручку двери, он заявляет:
– Если это была ложь, я открою это окно и вытолкну тебя.
Зачем обязательно быть таким говнюком?! Таким симпатичным говнюком, отчего еще хуже.
– Я не болела ни одного дня в своей жизни, а теперь у меня кровь в мозгах, пропадает память, я падаю в обморок, как эти безмозглые козы, голова болит, будто кто-то колотит по ней отбойным молотком, и я, наверное, умру в этой комнате, а рядом будешь только ты. Разве можно винить меня за то, что я расстроена?
Он с сомнением прищуривает свои ледяные глаза.
Я всплескиваю руками.
– У меня тоже есть слабости!
– Значит, в твою сделку с дьяволом по поводу способности убивать говорливостью не включалось бессмертие?
Я пялюсь на него, а в это время мое сердце готово вырваться из груди, а к горлу подступает ярость.
– Знаешь что? Забудь. Возвращайся к своей насыщенной преступной жизни, продолжай похищать невинных людей, убивать врагов и делать мир еще более паршивым местом, и забудь, что я сейчас сказала.
Разворачиваюсь и удаляюсь на максимально далекое расстояние от него – к огромным окнам у противоположной стены. Я встаю к нему спиной, обнимаю себя за талию и впервые с тех пор, как была несчастным толстым ребенком, которого дразнили на детской площадке, пытаюсь сдержать слезы.
Ненавижу его за это. Никто не может заставить меня плакать.
Услышав звук захлопывающейся двери, я опускаю голову, прикрываю глаза и проклинаю себя за то, что дала слабину.
– Просто совсем не похоже, что в твоем организме имеются уязвимые места, подруга.
Его голос мягкий, теплый и звучит прямо у меня из-за спины. Этот негодяй подкрался ко мне, пока я упивалась жалостью к себе.
– Уходи.
– Две минуты назад ты не этого хотела.
– Две минуты назад я еще не так сильно тебя ненавидела.
– Нет? Не завидую тем, кого ты ненавидишь сильно, раз отсутствие сильной ненависти у тебя выглядит вот так.
Я рычу и несколько раз бьюсь лбом о стекло.
Он оттаскивает меня от окна и тихо говорит:
– Хватит. Голова заболит.
– Уже болит – спасибо большое.
– Я уже сказал, что это не я тебя уронил.
– Хватит болтать. От этого башка еще сильнее раскалывается.
Его руки лежали на моих бицепсах, но теперь скользят вверх и мягко опускаются мне на плечи. Он молча стоит за моей спиной, как будто что-то обдумывает.
– Если хочешь задушить меня, то вперед.
– Я уже думал об этом.
Я бы сказала тебе идти к черту, но ты там не сгоришь, ведь это твоя родина.
Выждав несколько минут моего молчания, он произносит:
– Ты такая тихая, что я нервничаю. Что там происходит у тебя в голове?
– Твои похороны.
Я вздрагиваю, когда он начинает смеяться. Он долго, безудержно хохочет, как будто так не веселился уже очень давно.
Я оглядываюсь на него через плечо.
– У тебя биполярка, да? Это – главная причина твоего загадочного поведения? Биполярное расстройство.
– Нет.
– Очень жаль. Если бы ты сказал да, я бы стала к тебе добрее.
– Это почему?
– Потому что проблемы с психическим здоровьем – это не вопрос выбора. Но ты, напротив, добровольно решил стать говнюком.
У него настолько сияющая улыбка, что я чуть не слепну.
– Ты раскрываешь мои лучшие качества, подруга.
– Ой, иди прыгни с моста, – снова отворачиваюсь к окну я.
Так мы стоим еще довольно долго, глядя на раскинувшийся внизу вид Бостона. Уже вечереет, и я понятия не имею, сколько уже нахожусь здесь. Один день? Два? Или десять тысяч, как по ощущениям?
Когда я замечаю отражение Деклана в окне, он с таким выражением смотрит на свои руки у меня на плечах, будто забыл, как они там оказались.
Хоть бы он не казался мне таким привлекательным! Я ненавижу его, но не могу отрицать его сексуальность. С этими его голубыми глазами, волевым подбородком и проклятым ирландским акцентом…
– Чего так вздыхаешь? – шепчет он.
– Ну, ты же еще жив и здоров.
– Не так давно ты благодарила меня за спасение своей жизни.
– Знаю. Хотелось бы вернуться назад во времени и дать себе пинок под зад.
Он снова смеется. Очень тихо, пытаясь сдержаться, но в отражении я вижу, как у него трясутся плечи. По какой-то причине от этого мне становится еще тоскливей.
– Пожалуйста, уходи. Я обещаю больше тебя не беспокоить. Никаких больше сообщений. Никаких разговоров. Просто оставь меня в покое.
Как же жалко и печально это звучит. Этот мужчина выкачал из меня всю крутизну.
Он тоже это понимает, потому что его голос становится еще мягче.
– Я уйду, если ты ответишь на один вопрос.
– Как бы мне хотелось тебя убить? Что-нибудь медленное и мучительное, с использованием плотоядных бактерий.
Пропустив это мимо ушей, он тем же спокойным тоном продолжает:
– Почему ты связалась с русской мафией?
Сначала я не хочу ему отвечать. Потому что пошел он – вот почему. Но в итоге я решаю сказать ему правду. Внезапно у меня нет больше сил бороться.
– Я просто не знала.
Повисает короткая пауза, и Деклан сжимает мои плечи. Он хочет услышать больше.
– Когда я встретила Ставроса, он был просто милым парнем, который ходил на мои занятия для начинающих несколько раз в неделю. Он сказал, что работает в области технологий. В общем, так и было – у него компания по производству софта. Но я не знала, что этот софт разрабатывается для нелегальных онлайн-казино. Я заподозрила что-то неладное, когда увидела его дом на озере. У него участок рядом с Цукербергом, и это триста футов частного пляжа. Это место, вероятно, стоит миллионов пятьдесят долларов. Еще у него был частный самолет, паспорта разных стран, а еще кучка друзей, разговаривавших на русском. Все было очевидно, как дважды два. Он никогда ничего не говорил, а я не спрашивала, но это уже не имело значения. Его срок годности уже истек.
Какое-то время Деклан молча все это переваривает.
– Потому что парни как декоративные карпы – трудоемкое и скучное хобби?
– Точно.
– И в какой момент ты окончательно поняла, что он из мафии?
– Только в тот вечер в «Ла Кантине», когда ирландцы начали нарываться и полетели пули.
Он разворачивает меня к себе. Так резко и неожиданно, что я пугаюсь.
Прожигая меня насквозь своим внимательным взглядом, он спрашивает:
– Ты не знала, что он из мафии, когда вы начали встречаться?
– Нет.
– И когда ты выяснила это, ты его бросила?
– Не из благородства души. Я не то чтобы идейно осуждала его образ жизни. Ничего высокоморального. Я бросила его только потому, что мне стало скучно.
Деклан явно мне не верит.
– Он миллиардер. Могущественный, богатый, красивый, молодой миллиардер. С миллиардами.
– Я знаю это слово. Не обязательно его столько раз повторять. И я понятия не имею, сколько у него денег. Я не проводила бухгалтерской экспертизы.
– Уж можешь мне поверить.
– Допустим. И?
– И тебе стало скучно.
– Не деньги делают мужчин интересными. Они даже не последние в списке. И прекрати смотреть на меня с таким лицом!