У нас нет тайн друг от друга. Няня в курсе главного условия в соглашении с Катковым – Рауде ничего не должен знать о Вике до окончания пятилетнего контракта. Для всех она дочка Савицкого, успешного гитариста и любимца публики.

В прошлом у меня не было выбора. Без агента молодой неопытной певице не светило никакого будущего. Максимум – работа в барах и подработка уборщицей, как когда-то. Если бы не беременность, я бы рискнула. Но с ребенком под сердцем пришлось быстро взрослеть и брать от жизни то, что она предлагает.

– Срок контракта заканчивается через месяц. – Я тру виски.

– Это много. Григорий точно пронюхает.

– Знаешь, я больше не боюсь его штрафов. – Поворачиваюсь к окну. – Питер, он такой… Один раз я уже была здесь в безвыходной ситуации. Из-за развода родителей и маминых долгов бросила учебу. Убедила Рауде дать мне шанс на сцене. А потом осталась на улице и ни с чем. Хуже не будет.

– Дай бог нам всем стойкости. – Марина подходит ко мне со спины и тепло обнимает. – А отцу нашей девочки – терпения и мудрости.

Отличное пожелание. Правильное! Только мне после него становится совсем хреново.

– Ты бы только знала, как я устала от этой стойкости… – Закрываю глаза.

Я запретила себе вспоминать тот жуткий день, когда охрана Лео выставила меня из продюсерского центра. Однако сегодня, после встречи, никакие запреты не работают.

Снова чувствую ту потерянность и боль. Вновь не могу понять, как любимый мужчина мог отдать меня чужому агенту и, не попрощавшись, будто вещь, выбросить из уютной жилой комнаты.

Тогда это вызвало шок. Я, как могла, упиралась. Пыталась вернуть чемоданы назад. Кричала, что хочу увидеть Лео. Вела себя как ненормальная. И даже планировала поехать в больницу, куда он с женой попали после аварии.

В моей простенькой картине мира было еще много веры в чувства и в людей. А после звонка домой все незаметно начало рушиться.

– Твоя мама так и не купила билеты в Питер? – Марина словно читает мои мысли.

– Нет, я по-прежнему плохая дочь.

– Сколько можно винить тебя в чужих грехах?

– Для нее я такая же дрянь, как любовница отца. Разлучница, которая хотела увести мужчину из семьи и поплатилась за свой эгоизм, – почти слово в слово повторяю мамину отповедь в тот роковой день.

Этот удар стал последним. Я стояла на улице. В одной руке сжимала ручку чемодана, а в другой – мобильный телефон. Одна моя часть рвалась к Лео. Другая – к маме. Но оба от меня отвернулись.

«Не ожидала я от тебя такого, дочка! Вначале отец ушел к своей молодой врачихе. Бросил меня с бабушкой на произвол судьбы в долгах как в шелках. А сейчас еще и ты решила пойти по стопам той дряни!» – в ответ на мою исповедь выпалила мама.

Поначалу я пыталась оправдаться. Рассказывала, что у Лео свободный брак, что они с Ирмой давно не живут вместе, и вообще это все только бизнес. Заливаясь слезами, я строчила одно сообщение за другим. О том что люблю ее. О том, что не хотела ни в какой шоу-бизнес. О том что дико хочу домой.

Я выла и писала. Не обращая внимания на любопытные взгляды посторонних. Не отвлекаясь на разговоры и звонки. На улице. В такси. В отеле, где остановилась на сутки. Но когда мама вернула на счет отправленные ей деньги… те самые, из-за которых я оставила вуз, пришло осознание.

Все зря.

Бесполезно.

Впустую.

Красивый мыльный пузырь из любви к мужчине, заботы родных и успеха лопнул.

В моей жизни не осталось никого, за кого можно было держаться. Ни семьи. Ни близких. Ни прошлого. Ни настоящего. Только будущее.

Отплакав, я сделала тест на беременность. А потом сразу же позвонила Грише. На мое счастье он не послал меня к черту и не потребовал никакого аборта. Мы договорились лишь об одном условии – скрыть ребенка от Рауде. И уже на следующий день вместе вылетели в Москву записывать первый сольный альбом и готовиться к туру.

– Когда уже твоя мама успокоится? – Марина гладит меня по голове точь-в-точь, как обычно гладит Вику. – Пять лет прошло, а внучка даже не знает, что такое «бабушка».

– У Вики есть ты и я. А мама… Она не хочет приезжать к внучке и не желает брать деньги. Это ее решения. Ей с ними жить.

Трогаю пальцем ресницы. Слез нет. Под глазами сухо, как в пустыне.

– Ох, – спохватывается Марина. – Заканчиваем траур! Я тут кое-что забыла. Звонил твой Павел. Его самолет уже приземлился, так что Павел скоро будет здесь.

Она суетливо убирает со стола грязную посуду, и уже через минуту раздается стук в дверь.

Глава 8. Личная жизнь

Ева

У меня нет никакого желания ни с кем встречаться. В том числе с Пашей. Но он уже здесь. Стоит у порога с огромным букетом цветов. Двухметровый блондин, красивый как фотомодель и улыбающийся, словно у нас праздник.

– Я с аэропорта сразу к тебе. – Паша передает букет Марине и тянет меня к себе. – Соскучился. Дико. – Пытается поцеловать в губы, но я ловко подставляю щеку.

– Мы сами только утром прилетели. А потом вместе с Викой катались в концертный зал. Ни минуты отдыха.

– Твоя красотка снова не захотела оставаться с няней? – Паша улыбается. Глаза при этом серьезные. Так всегда, когда дело касается Вики.

По странному стечению обстоятельств моя малышка не испугалась своего грозного отца. Она не пряталась от Рауде, не капризничала и даже разговаривала с ним. Паша и Гриша не могут о таком и мечтать. Рядом с ними мой ангел стабильно идет вразнос, и не ведется ни на какие игрушки.

– У меня впереди напряженная рабочая неделя. Пока есть время, хочу быть с дочкой каждую минуту.

– Мечтал бы я услышать такие слова о себе.

Паша оставляет чемодан у двери и проходит вглубь номера.

– Мне всегда приятно тебя видеть.

– «Приятно» не то слово, какое я надеюсь услышать.

Подойдя ко мне, Паша ведет подушечками пальцев по щекам. Едва касаясь, ласково, нежно, будто я кошка, которая в любой момент может выпустить когти или дать деру.

– Не торопи меня, пожалуйста. Мне было непросто привыкнуть рассчитывать лишь на себя и быть сильной.

Я уже не первый раз прошу Пашу притормозить. У нас слишком разные «весовые категории». Он свободен в делах и не обременен никакими обязательствами в личном. Полная противоположность молодой маме с сумасшедшим графиком, строгим агентом и невеселым прошлым.

Мне просто необходимо время, но, кажется, Паша не слышит. Как все началось два месяца назад после презентации моего клипа, так и летит… с каждой встречей все ближе к кровати.

– Ты уже скоро будешь свободна от жлоба Гриши. Осталось немного подождать, и я сделаю из тебя суперзвезду. Еще ярче, чем сейчас. Еще богаче и популярнее. – Паша целует в левый уголок губ. Затем в правый. – Хочу, чтобы моя певица была моей во всех смыслах.

– А сырников не хочешь? Со смородиновым джемом? – закусываю губу.

– Меняешь тему? – цокает Паша.

– У меня был трудный день.

– Я слышал, у вас там новый председатель жюри. – Теперь на губах нет и намека на улыбку. Алкоголика Фомина сменили на твоего первого продюсера, сатрапа и деспота Рауде.

– Сменили. Потому впереди еще более трудные дни.

– После сольного концерта у тебя будет один выходной… – Паша, как обычно, в курсе всех договоренностей и графиков. Настоящая акула шоу-бизнеса. – Давай я тебя украду. Поедем за город. Отдохнем от всех. Расслабимся.

– Вчетвером? И будем прятаться от журналистов, чтобы меня не обвинили в измене?

– Твой гитарист уже и не помнит о вашей легенде! У него сейчас каждый месяц новая любовь всей жизни. И никто ни от кого не скрывается. Все напоказ под вспышки фотокамер.

– Мужчинам такое прощают. С женщинами иначе. Ты сам это отлично знаешь.

Грустно улыбаюсь.

– Проклятие! Ева, почему ты такая упрямая? – Паша бросает на меня отчаянный взгляд. – Ну хочешь, я объявлю, что Вика моя? Журналисты любят всякие запутанные истории. Скажем, что тебя вынудили молчать. Спихнем все на Каткова!

Он так легко об этом говорит, будто ребенку и правда можно менять пап как перчатки.

– Нет. – Трясу головой. – Возможно, скоро в жизни Вики появится ее настоящий отец.

Я уже думала об этом раньше. Даже представляла встречу. Однако от сказанной вслух фразы все равно вздрагиваю.

– Только в жизни Вики? – играет желваками Паша.

На мое счастье он не спрашивает, кто у нас «настоящий отец». На этой главе в моей биографии словно штамп «Без разницы».

Наверное, нужно радоваться, и все же мне почему-то становится грустно. Впервые за много лет я подпустила к себе мужчину. Полного антипода Рауде. Прямого, практичного, не знающего ни одной ноты, но готового к любым отношениям.

Я разрешила ухаживать и увлеклась. А теперь по-женски глупо страдаю из-за того, что ему до барабана мое прошлое.

– Отец Вики женатый мужчина. Ни одна женщина на свете не способна подвинуть его жену.

Заставляю себя положить руки на Пашины плечи и поцеловать в губы. Никакого отторжения. Никакого пьянящего восторга. Все ровно и спокойно. Идеально.

– Как минимум, в кровати ты однажды пододвинула.

Паша кладет ладонь на мой затылок и не позволяет отстраниться.

– Это была короткая акция. Потом мне очень четко дали понять свое место. – Радуюсь, что хотя бы не приходится лгать.

– Он идиот. – Паша ведет большим пальцем по моим губам. С нажимом, словно стирает с них след от кого-то другого. – Но даже если передумает, я тебя не отдам. – Быстро целует. – Я тебя вообще никому не отдам!

С жаром проталкивает свой язык в мой рот и целует уже по-настоящему. Так, как до него меня целовал лишь один мужчина. В этой стране. В этом городе. В прошлой жизни.

Глава 9. Кровные узы

Ева

Этой ночью сплю беспокойно. Подсознание играет со мной, показывая фрагменты из прошлого, мечты и реальность.

Я вижу ту, молодую, Еву. Ей только исполнилось двадцать, и она не знает, как разорваться между микрофоном и колыбелькой, в которой лежит ее малышка.

С одной стороны ревет толпа, и кто-то гневно требует ее выхода на сцену. С другой – надрываясь, плачет ребенок, а из сосков тонкими ручейками течет молоко.

Спустя секунды все меняется. В зале больше никого нет. Крики сменяются веселым детским смехом. А вместо толпы рядом со мной мужчина.

Он играет на рояле колыбельную Моцарта. Красиво, как настоящий солист филармонии. Смешно угукает моей маленькой девочке и согревает нас обеих горящим взглядом.

Мне безумно хочется остаться в этом сне и никогда не просыпаться. В отчаянии я цепляюсь за обрывки сновидения. Прошу мужчину не отпускать меня. А проснувшись, представляю рояль и того, кого запрещала себе даже вспоминать.

Маленькая блажь слабой женщины. Но подсознание равнодушно к моим желаниям. Стоит уснуть, оно обрушивается новыми картинками и до болезненных спазмов скручивает все тело.

В этой третьей части сна я не вижу ни толпу, ни мужчину. В просторной белой палате лишь я и моя дочка. Стараясь не плакать, я держу ее на руках. Рассказываю, что мы со всем справимся и с надеждой смотрю на дверь.

Вроде бы ничего страшного и пугающего. Нас не зовут, не требуют и не ждут.

Однако от этой надежды мне в сто раз хуже. Я будто в одном шаге от предыдущего сна, вот-вот встречу Лео и перенесусь в комнату с роялем. Вновь стану беззаботной и любимой. Но проходит час… день, два. А мы все в той же палате, вместе смотрим на проклятую дверь, одинокие и никому не нужные.

После такой адской ночи я воскрешаю себя контрастным душем. Стиснув зубы, дрожу под ледяными струями, охаю и млею – под горячими. И снова, не давая расслабляться, включаю холодную.

Метод проверенный еще в университете. Тогда мне приходилось убирать чужие дома… в том числе дом Рауде, посещать занятия и участвовать в научной работе факультета.

В девятнадцать выдерживать такой темп было нетрудно. Сейчас, в двадцать четыре, я ощущаю себя древней старухой, на которую ничего не действует.

– Я тебе кофе заказала, – встречает после утренних процедур Марина.