– Прости, – быстро извиняется Сет. – Наверное, это во мне говорит адвокат. Не могу не спорить. Веду себя как сволочь.

Но это не так. Он ничего не сказал злобно. И это не воспринимается как озлобленность. Все получилось честно.

– Ты не сволочь, – заявляю я ему. – Хотя про меня ты говоришь очень нахально и бесцеремонно.

– Ты права, – соглашается он. – Я хочу получше тебя узнать.

Так, пора с этим заканчивать.

– Послушай, мне нужно поужинать и ложиться спать, – говорю я ему.

Следует еще одна долгая пауза. Затем Сет снова открывает рот:

– Маркс, ты бросаешь меня в мой час нужды? – Произносит он это почти беззаботно. Вероятно, он почувствовал, что испугал меня.

– А что, по твоему мнению, ты получал? Час секса по телефону? – рявкаю я, не подумав.

Он шокированно смеется.

– Парень может помечтать.

Мои щеки краснеют, глаза зажмурены так крепко, что мне становится больно.

– Прости.

– Сохрани мой номер на тот случай, если передумаешь. Было приятно поболтать с тобой, Моллс.

– Угу. Приятных сновидений.

«Приятных сновидений?»

Я самый несуразный человек во всем Лос-Анджелесе?

Отключаю связь до того, как Сет успевает попрощаться.

Жаль, что уже слишком поздно для звонка Деззи или Элиссе, чтобы разложить этот разговор по полочкам. Хотя, если я расскажу им, что между нами произошло, они подумают, что у меня навязчивая идея и я домысливаю то, чего нет.

А это… Следует ли вообще домысливать и вкладывать особый смысл?

Что я сделала? Предложила мужчине, с которым относительно недавно занималась сексом, позвонить мне поздно вечером, когда ему было грустно. Разве это не означает, что между нами что-то есть?

Я на самом деле это предположила, по крайней мере, неявно, затем в ужасе отступила назад, когда он признал, что это происходит. Может, именно поэтому меня и укололи его слова про мою привычку сбегать.

Я утешаю себя пастой. Большим количеством пасты. Целой коробкой пасты.

И даже не слежу за тем, каким количеством вина я все это запиваю.

Достаточным количеством, чтобы написать Сету среди ночи:

Молли:

Я знаю, что сама это предложила, но не думаю, что нам следует разговаривать в дальнейшем.

Я делаю паузу, потом печатаю еще одну строчку:

Молли:

Прости.

Так, это должно решить вопрос.

Обычно, когда я принимаю решение, в особенности решение, касающееся мужчины, то делаю это недвусмысленно. Я разрываю отношения, как бодибилдер легко разламывает на две части посыпанный солью кренделек, а затем отправляю этот кренделек в рот и смакую соль, словно вкус его слез.

Но на этот раз подобное не срабатывает.

Я лежу без сна, сжимаю в руке телефон, пока рука не начинает болеть, и смотрю на отправленный мною текст.

По ощущениям, я написала неправильную вещь.

Мне дозволяется написать что-то еще после того, как я попросила прекратить связь? А если да, то что? «Прости, Сет, ты сам это сказал. Близость меня пугает! Пожалуйста, оставайся доступным для легкой болтовни, но только чтобы я не запаниковала и…»

И что?

Что, по моему мнению, я сделаю?

Ну, именно то, что он и сказал.

Сбегу.

Я ничего не могу с собой поделать. Это у меня в ДНК.

Встаю и отношу телефон в другую комнату, где не могу его видеть и уж точно не могу ничего написать Сету. Я беру в руки толстый норвежский роман (восемьсот страниц!), который уже давно мучаю, и засыпаю через несколько страниц благодаря отупляющему скандинавскому автобиографическому произведению.

Я просыпаюсь, чувствуя теплый калифорнийский солнечный свет, который струится сквозь окна, и хорошо себя чувствую, пока не вспоминаю, что наделала. Я заставляю себя встать и сварить кофе перед тем, как грубо вырвать зарядное устройство из телефона.

Есть сообщение от Сета. Оно отправлено невероятно рано сегодня утром, поэтому он, похоже, его послал, как только проснулся.

Сет:

Привет, Моллс. Не извиняйся – я все понял. Ты просто пыталась быть милой, пообщаться со мной, чтобы мне не было скучно, а я говорил совсем не к месту. Надеюсь, что ты не считаешь, будто я тебя критиковал или злюсь на тебя за то, что произошло, когда мы учились в школе. Клянусь тебе: я не точу на тебя зуб.

Сет:

Дело в том, что, как мне кажется, я все еще продолжаю тебя безответно любить. Мне на самом деле очень понравилось, как мы провели время вместе на вечере встречи, а затем снова связались. Я много думал о тебе после того, как мы снова увиделись, о том, как мне было с тобой весело, о том, какая ты красивая и какая страстная, когда мы занимались сексом.

Сет:

Я знаю, что отталкивать, настраивать против себя девушку, которая тебе нравится, считается типичным поведением для подростков. Но именно этим я и занимался вчера вечером. Прости меня. Если ты захочешь снова попробовать поговорить, обещаю только флиртовать с тобой, говорить тебе, какая ты красивая, и ничего больше. Но я тебя услышал и больше не буду тебя беспокоить, пока ты сама не скажешь мне, что можно… по крайней мере, до тех пор, пока я не получу свой приз на вечере встречи в честь двадцатой годовщины после окончания школы. Береги себя. Сет.

Это как раз в стиле Сета – писать в мессенджере с соблюдением всех правил пунктуации и делить текст на абзацы, а потом еще подписаться внизу своим именем, как делает моя мама. Однако интеллектуальный снобизм его прозы не останавливает меня от глубокого анализа каждого слова этого текста.

Больше всего меня заводит и сводит с ума фраза о том, что он «все еще продолжает меня безответно любить». Звучит очень мило – галантно, утонченно, даже аристократически, с болью и сожалением, словно это строка, вырванная из песни Лайла Ловетта. Большая, нехорошая (злая и кошмарная!) часть меня хочет сказать ему, чтобы и дальше отправлял мне добродушные и беззлобные текстовые сообщения на несколько абзацев о том, какая я прекрасная.

Но его нежность и мягкость как раз и оказываются решающим фактором. Я недостаточно хороша для него.

Мгновение я жалею об этом. Мне хочется подходить ему, хочется верить в логику ромкомов: Сет сможет справиться с моим страхом и отшлифовать мои острые углы, а я научу его реально смотреть на вещи, подкреплю его реализмом, мы постепенно изменимся и превратимся в недостающие половинки друг друга.

Но в жизни все работает не так.

Я отправляю Сету еще одно сообщение:

Молли:

Ты очень милый. Но я не могу.

Часть третья

Октябрь 2019 года

Глава 14. Сет

Разве в жизни есть что-то лучше, чем холодное пиво в новой пивной кружке стоимостью тридцать долларов, которое пьешь на бейсболе? Что, интересно, в этом полупрозрачном жестком пластике так улучшает вкус пива? Получается такой ярко выраженный вкус. Получается так здорово! Истинно по-американски. И речь идет совсем не про плохую Америку, свистящую, как в собачий свисток. Я говорю про типично американское времяпрепровождение, наше Четвертое июля, арахисовую скорлупу под ногами на бейсбольном стадионе. Вот про такую Америку.

Единственная проблема с такими пивными кружками возникает, если тебе нужно одновременно нести назад на трибуны целых две, а вместе с ними еще и гигантскую коробку попкорна, и горячий крендель с солью, щедро смазанный горчицей. В особенности если дело происходит во время плей-офф, когда все орут, топают и радостно (или с отчаянием) толкаются или хлопают друг друга по плечу.

Я пожелал хорошего дня веселому работнику киоска, в котором продают напитки и закуски, каким-то образом пристроил крендель на попкорн, стараясь, чтобы он удерживал равновесие и не свалился, второй рукой подхватил два пива за ободки и тронулся назад к своему месту на трибуне. Титанический труд!

Мне повезло. У меня очень-очень хорошее место. Хоть я и болею не за ту команду, за которую следовало бы болеть здесь.

Я нахожусь на домашнем стадионе «Доджерсов» в Лос-Анджелесе и болею за «Чикаго Кабс» в седьмой игре серии плей-офф Чемпионата Национальной лиги. Тот, кто выиграет, поедет на Чемпионат мира. Идет шестой иннинг^[39]. Пока ничья, два-два. Я схожу с ума. Мне пришлось уйти с трибуны и купить что-нибудь перекусить, чтобы меня не хватил удар.

Мое место находится примерно в тридцати шагах, но идти к нему нужно по узкой лестнице. У меня возникает легкая паника – как мне тут маневрировать среди толпы сильно возбужденных болельщиков? Я чувствую себя уязвимым, но при этом очень гордым в свитере с эмблемой «Чикаго Кабс». Я знаю, что болельщики «Доджерсов» будут бросаться в меня попкорном, а то и чем-то похуже, когда я начну спускаться. Мне нужно подготовиться и физически, и эмоционально. Я собираюсь с силами и делаю глубокий вдох.

– Сет! – орет кто-то у меня за спиной. Я замираю на месте, но не поворачиваю голову, потому что если поверну, то что-нибудь пролью или рассыплю. Кроме того, все мои знакомые, которые пришли на игру, сейчас сидят на наших местах внизу. Совершенно точно никто из них не может ко мне обращаться.

Я делаю несколько осторожных шагов, крендель опасно качается на коробке с попкорном.

Чей-то палец стучит по моему плечу.

Я медленно поворачиваюсь и вижу мою одноклассницу Глорию, с которой мы дружили в старших классах, и ее парня Эмиля.

Каким-то образом (невероятно!) мне удается не разлить пиво и не рассыпать попкорн по проходящим мимо людям, когда я здороваюсь со старыми знакомыми.

– Я знала, что это ты, – объявляет Глория. – Эти уши я узнала бы где угодно.

Мои большие дурацкие уши на самом деле хорошо запоминаются. И я еще совсем недавно подстригся, таким образом подчеркнув мою наименее привлекательную черту. Что не имеет никакого значения, потому что, как я думаю, моя физическая привлекательность и мужская притягательность совсем их не волнуют. Я замечаю, что Глория беременна и на приличном сроке.

– Ждете ребенка! – радостно кричу я. – Поздравляю!

Эмиль кладет руку на ее живот.

– Мальчики. Близнецы. Можешь себе такое представить?

Я могу, а они будут великолепными родителями. И я не могу не почувствовать радость еще по одной причине. Их союз стал еще крепче, раз они решили скрепить его ребенком, а это доказательство моей правоты, это соответствует тому, на что я поставил, заключая пари с одной женщиной, которую не следует упоминать всуе.

– Вы оба будете строить совсем новые родительские отношения, – заявляю я.

– Это хорошо? – спрашивает Глория.

– Очень хорошо, – заверяю ее я.

– Что привело тебя сюда? – спрашивает Эмиль.

– «Кабсы», это же очевидно, – отвечает Глория, показывая на мой свитер. – У этой крысы хватило наглости болеть за врага на нашей территории, и при этом он даже не позвонил и не сообщил, что находится в городе.

– Ужасный человек, – соглашается Эмиль.

– Простите! – говорю я. – Я прилетел только сегодня во второй половине дня. Я собирался вам написать, клянусь. Неужели вы думаете, что мне не хочется полежать у вашего бассейна, глядя на каньоны?

– Откуда ты знаешь, что наш бассейн выходит на каньоны? – спрашивает Глория. – Ты следишь за нами?

– Да, – с самым серьезным видом отвечаю я. – Я на самом деле живу в машине перед вашим домом. У меня есть телеобъектив, с помощью которого я могу смотреть прямо сквозь ваши окна.

– Отлично, – кивает Глория. – А я как раз думала, как найти хоть какое-то доказательство, чтобы отправить тебя в тюрьму, где место всем болельщикам «Кабсов».

Я смеюсь и едва не роняю свою ношу. Крепче сжимаю пластик новых пивных кружек. Я не могу выплеснуть «Coors Light»^[40] на беременную даму.

– Ты здесь с кем? – интересуется Эмиль.