Я не добавляю, что всю ночь сожалела, что там нет Сета. Деззи и Элисса упрекали меня за то, что позвонила ему, чтобы он мог послушать музыку, которую исполняли в баре, через мой мобильный телефон.

– Как мило! – восклицает Мэриан, широко улыбаясь мне.

– На самом деле, – кивает Сет. – Как жаль, что меня там не было.

Сет на самом деле жалел, что его там не было. Он расстроился из-за того, что я его не пригласила. Он любит – любил – кантри-музыку. И любил танцевать. Он из таких людей.

Через несколько месяцев я решила отвезти Сета туда на его день рождения, чтобы как-то компенсировать то, что не взяла его с собой в первый раз, и оказалось, что бар закрылся.

Эта история может служить метафорой развития наших отношений в школе: он всегда хотел большего. Я никогда не дотягивала до той преданности, которую он демонстрировал мне, оставаясь на шаг позади. Он мог быть бесконечно ласковым и нежным, он был способен на глубочайшую привязанность. Во мне же всегда была ядовитая пилюля, которая остается и до сих пор – я инстинктивно вздрагиваю и отступаю назад, как раз когда другие люди больше всего жаждут моей любви.

– Твоя очередь, Рубс, – говорит Марк.

Сет откидывается назад на спинку стула и непринужденно обнимает меня за плечи.

– Это был тот день, когда вот она согласилась сходить со мной на свидание, – говорит он.

Он определенно играет со мной.

– Мы были на дебатном турнире, который проводился в Роли, когда мы первый год учились в нашей подготовительной школе, – продолжает он, глядя на меня с притворной нежностью, как мне кажется. – Конечно, Маркс победила. После этого несколько человек оказались в гостиничном номере Чаза Логана, и мы обсуждали Верховный суд, потому что мы были молодые идиоты с претензиями. Молли очень красноречиво выступила, она защищала Конституцию и конституционную интерпретацию, выступая против строгого конструктивизма^[19]. Она была такая умная и такая симпатичная – я думал, что сердце растает у меня в груди. Поэтому, когда Чаз выгнал нас из своего номера спать, я предложил ей отправиться к бассейну и поговорить там, раз уж мы так заведены. Мы опустили ноги в воду, и я сказал ей, что, пока она ораторствовала, а я наблюдал за этим, думать я мог только о том, как сильно мне хочется ее поцеловать.

Все смотрят на нас так, словно демонстрируется фильм телеканала «Hallmark», а мы в нем. Мне хочется вскочить со стула, побежать к океану и броситься в него, потому что быть съеденной акулой предпочтительнее того сочетания стыда и смущения, которое меня сейчас душит.

Сет посмеивается, словно рассказывает эту историю на репетиции ужина перед нашей свадьбой.

– Ты помнишь, что ты ответила, Моллс? – спрашивает он, глядя мне прямо в глаза.

Все ждут и улыбаются.

Я откашливаюсь, надеясь, что мне удастся выдавить из себя слова.

– Я спросила: «Чего ты ждешь?»

Глава 4. Сет

Молли ерзает.

Надо признать, что я и намеревался заставить ее ерзать, но теперь мне ее жаль.

Предполагаю, что все сидящие за столом знают, как закончились наши отношения.

Как она удалила свой аккаунт в AIM^[20], отправилась в шале своего отца в Вайле, где катаются на лыжах, и какое-то время жила там. Я рыдал шесть недель и похудел на двадцать фунтов^[21].

Она ни разу не ответила на мои письма по электронной почте.

Она избегала посещать все наши старые любимые места, когда приезжала из колледжа на каникулы.

Она, по сути, разбила мне сердце и еще вдобавок к этому выбросила его в мусорный контейнер в каком-то парке, куда случайно забрела.

В тридцать три года я должен был бы об этом забыть, оставить в прошлом.

И я справился!

По крайней мере, думал, что справился. Но я не ожидал когда-нибудь снова увидеть Молли. Она никогда не приезжает на такие мероприятия.

– Это так мило! Вы оба были такие прелестные и умилительные! – кричит Мэриан. Она просто душка.

– Но не такие прелестные и умилительные, как вы, – отвечаю я с улыбкой.

Марк обнимает Мэриан своей сильной рукой бывшего бейсболиста-защитника.

– Не хочешь ли потанцевать перед тем, как подадут закуски, моя красавица? – спрашивает он.

Я задумываюсь, не разгорается ли у них снова страсть сегодня вечером.

Надеюсь, что да.

Они оба одиноки. Ни один из них не может прекратить касаться второго. Если бы мне предложили поставить на кого-то из бывших одноклассников, которые когда-нибудь могут стать парой, я поставил бы на них.

Жоржета со своим французом извиняются и куда-то уходят, и мы с Молли остаемся вдвоем за столом. Все, что мы можем, – это или есть морские гребешки, или найти какую-то нейтральную тему для разговора.

Я бы пригласил ее потанцевать (очень люблю танцевать и прекрасно это делаю), только у меня есть чувство собственного достоинства, а атмосфера напряженная. Молли явно мучается, раз я вспомнил то, о чем упоминать не следовало. И я не могу не смотреть на нее, на то, как ее волосы рассыпаются по плечам, да еще это платье.

Мне нужно убраться от нее подальше.

– Хочу поздороваться с Джоном, – объявляю я, вставая.

Джон – один из моих лучших друзей со времен учебы в школе, и вчера мы весь вечер провели вместе с его девушкой Алисией и еще одной нашей подругой Квинн. Поэтому нет никакой настоятельной необходимости идти его приветствовать. Причина одна – не хочу, чтобы Молли почувствовала, что я, похоже, все еще в нее влюблен, это неразумно.

Мне казалось, что она испытает облегчение, если я уйду, но вместо этого она хватает меня за рукав.

– Эй, – говорит она. – М-м, перед тем как ты уйдешь, я… я хотела перед тобой извиниться.

Все возбуждение уходит из моего тела. Мне становится некомфортно. Когда я притворялся милым, а внутри у меня все кипело от негодования, я действовал с позиции силы, контролировал ситуацию. А когда передо мной извинились, я почувствовал себя жертвой. Несчастным мальчиком, которому разбили сердце.

– За что? – спрашиваю я, очень стараясь не выглядеть уязвимым.

– Ты знаешь – за то, как все закончилось. За то, что исчезла.

Да, мне на самом деле это не нравится. Я не хотел жалости. Я пытался пристыдить ее за то, какая она предательница. Это совсем не одно и то же.

Тем не менее она продолжает на меня смотреть так, как смотрела, когда мы оставались одни и она сбрасывала ту маску очень крутой, хладнокровной и невозмутимой девчонки, которую носила в школе.

Меня беспокоит то, как сильно это до сих пор меня трогает.

Я пожимаю плечами.

– Это было пятнадцать лет назад, малыш. Пусть это тебя не беспокоит.

Она качает головой.

– Я поступила как полное дерьмо. И с тех пор ужасно себя чувствую. И еще я слышала, что ты… что с тобой какое-то время не все было в порядке.

Откидываюсь на спинку стула и вытягиваю ноги. Наверное, мы все-таки обсуждаем тот случай.

– С минуту мне было очень погано. Я был огорчен и расстроен. – Не буду грузить ее деталями.

Она кивает, избегая встречаться со мной взглядом.

– Может, ты мне и не поверишь, но я тоже.

Молли права. Я ей не верю.

– Я предполагал, что ты все-таки когда-нибудь позвонишь. – Не могу не сказать это, вероятно, потому, что уже выпил четыре стакана. – Или напишешь. Или, по крайней мере, пришлешь почтового голубя, чтобы дать мне знать, что ты жива.

Она берет в руку плетеный хлебец с пармезаном и начинает ломать его на четвертинки. Мне больно на это смотреть. Она, можно сказать, выбрасывает на ветер хорошие насыщенные жиры.

– Да, – говорит Молли. – Нормальный человек так не поступил бы. Я на самом деле не могу объяснить, почему это сделала. Я была скотиной и сволочью.

Не могу поверить, что у нее нет лучшего объяснения. По правде говоря, несмотря на ее манеру поведения, она никогда не была ни скотиной, ни сволочью. Молли была чувствительной девушкой, но скрывала свою чувствительность за цинизмом. Когда она расслаблялась и сбрасывала маску, то становилась невероятно милой.

– Не думаю, что это правда, – заявляю я.

Я ожидаю, что Молли от меня отмахнется и предложит уйти, но вместо этого она на минуту задумывается.

– Наверное, я испугалась. Мы отправлялись в колледжи на расстоянии двух часов полета на самолете, и мне казалось, что ты в конце концов порвешь со мной, а я не смогла бы с этим справиться. Поэтому я резко все прекратила сама до того, как наши отношения перешли на другой уровень.

Это разумное объяснение. Лучше, чем если бы я сделал ей что-то ужасное и никогда бы об этом не узнал, или если бы она на самом деле не любила меня, или был бы какой-то другой болезненный сценарий из тех, которые я на протяжении всех лет прокручивал у себя в голове.

Но мне также кажется, что она могла бы все это сказать мне тогда. Услышав про то, что ее беспокоит, я бы обнял ее и долго целовал, чтобы это беспокойство ушло, – как делал много раз, когда она переживала из-за чего-то другого.

Но пусть как есть – что бы там ни было. Я сюда приехал не для ретроактивной психотерапии пар с Молли Маркс.

Я приехал сюда, чтобы хлопать по спинам старых друзей, напиться и, может, уединиться с какой-нибудь симпатичной девчонкой из теннисной команды.

Мне нужно сменить тему.

– Послушай, Моллс, давай не будем из-за этого беспокоиться? С тех пор много воды утекло. Лучше посмотри на Мэриан и Марка. Мне кажется, что у них любовь.

– Вау! – восклицает она, глядя на танцпол, где они так крепко сжимают друг друга, что их вполне можно принять за одного человека.

Будучи специалистом по взаимоотношениям пар, я могу ответственно заявить, что люди так не танцуют под «Чизбургер в раю», если они не «половинки».

– Всегда думал, что в конце концов они будут вместе, – заявляю я.

– Похоже, что сегодня ночью совершенно точно будут. Я даже не уверена, что они успеют добраться до гостиничного номера.

– Нет, я имел в виду, что, по моему мнению, они поженятся, ну или будет что-то серьезное. Посмотри на них. Ты на самом деле считаешь, что они не родственные души, не «половинки»?

– Я не верю в родственные души и «половинки».

Это меня шокирует. У нее романтические и жизнеутверждающие фильмы. И в каждом из них какой-нибудь чудик или эксцентричная личность находит себе идеального партнера – такого же странного, но с которым они прекрасно подходят друг другу. Я люблю ее фильмы. Они смешные, милые и оптимистичные, но в них есть и своя изюминка, которая дает понять, что человек, который их написал, ироничен и чувствителен.

(Не играет роли то, что я посмотрел оба, по крайней мере, три раза.)

Я не хочу показывать, как хорошо знаю все, что значится на ее странице в IMDb^[22], поэтому просто говорю:

– Что?! Ты автор ромкомов и не веришь в родственные души? В «половинок»? Нереально.

– Да, нереально. – Она откидывается на спинку стула. – Именно так. Мелодрама – это фантазии. А вот это, – она показывает на Мэриан и Марка, – к сожалению, реальная жизнь. И в реальной жизни очень редко бывает счастливый конец.

Я воздерживаюсь от замечания, что она так думает, потому что сама положила конец нашему роману в том возрасте, когда мы были очень впечатлительны.

– Это несколько цинично, малыш, – замечаю я.