Я выныриваю из размышлений, когда Элис протискивается мимо меня, быстро догоняю подругу и хмурюсь, увидев ее лицо.

– Ринн…

– Привет, Ларри, – раздается голос Дикона справа.

Поворачиваюсь в ту сторону и…

– Что за хрень? Ты как вообще сюда забрался? – кричу я, вглядываясь в представшую передо мной картину, когда Элис, драматически распахнув глаза, перехватывает мой взгляд.

– Полтергейст, – шепчет она в притворном ужасе.

– Я мастер лазать по балконам, – признается Дикон, растягивая слова, и у меня вспыхивает лицо. Он прекрасно знает, как сюда взбираться, потому что часто проникал в комнату ко мне, девятнадцатилетней, через этот балкон. – Еще я установил пожарную лестницу, – добавляет он со слегка скучающим видом и прислоняется к каркасу стены, которую когда-то украшала невообразимая мешанина из арт-объектов.

В памяти всплывают керамические крючки для ключей, сделанные Хеленой, когда та увлеклась гончарным ремеслом, и я едва не прыскаю со смеху, вспомнив, как бабушка закатывала глаза, глядя на Хелену, потому что «нет большей банальности, чем старушки с побережья, которые занимаются садоводством и лепят из глины».

А теперь их больше нет. Они обе покинули этот мир с разницей всего в несколько месяцев. Острая боль пронзает горло, и я усилием воли превращаю ее в недовольство, направленное на Дикона. От всплеска эмоций хочется искать привычные ориентиры, но безуспешно. За спиной Дикона вижу большую часть прежнего бабушкиного жилища, вернее, то, что от него осталось. Похоже, в уцелевших местах его недавно загрунтовали, в других – подлатали. Но шкафчиков почти нет, бытовой техники тоже, ну, кроме мини-холодильника и духовки. Самая малость мебели… да и стены не все уцелели. А в тех, что еще стоят, даже нет изоляции.

– Где остальные стены, Дикон?

Его брови опускаются.

– Ты не отвечала. Я еще полгода назад пытался сообщить тебе, что произошло.

От стыда в груди все сжимается. До сих пор я не задумывалась, чем обернется мой отказ от общения с Диконом. Что я выставлю себя эгоистичной девчонкой, какой, собственно, он всегда меня считал. Но обе наши бабушки умерли. Худшее уже случилось. Я решила, что вряд ли Дикон обращается ко мне по важному поводу, и просто хотела избежать любого напоминания о наших былых отношениях. В конце концов, он мог бы изложить суть проблемы в электронном письме.

– И что же произошло? – вновь спрашиваю я.

Он отлипает от стены и идет в нашу сторону, и по нему видно, что этот взрослый мужчина живет в ладу с собственным телом. Да, вынуждена признать, что Дикон сильно возмужал по сравнению с тем юношей, с которым я провела лето, хотя тогда ему уже было двадцать. Легкая щетина, оттеняющая упрямый подбородок, нос с небольшой горбинкой, придающей лицу мужественности, большой рот, который иногда расплывается в невероятно широкой улыбке, плечи, руки и ноги, налившиеся мышцами… значительно. Дикон и раньше занимался спортом. Вполне ожидаемо при росте шесть футов четыре дюйма^[8]. Каштановые, чуть длинноватые волосы слегка вьются и небрежно уложены, словно Дикону безразлично, как они выглядят. Или как будто бы их растрепали руки девушки, вцепившиеся в пряди в тот момент, когда он нетерпеливо зарылся лицом между ее бедер, а его угольно-черные глаза смотрят с самодовольным блаженством или закрыты от удовольствия. До чего же легко все это представить!

Даже во времена нашей юности Дикон одевался как чей-то дядюшка на отдыхе, но сейчас этот стиль почему-то считается модным. Под расстегнутой красной рубашкой свободного кроя с рисунком из крошечных секвой виднеется облегающая белая майка. При виде логотипа кемпинга «Санта-Си» я тихо фыркаю. Еще одна деталь, оставшаяся прежней, хотя теперь, насколько я знаю, Дикон там владелец, а не просто наемный работник. Завершают образ грязные синие джинсы и рабочие ботинки. Дикон почесывает грудь, и я замечаю выглядывающие из горловины майки волосы и тату с осьминогом на руке; ни того, ни другого раньше не было. А еще не осталось ни следа от долговязой худобы, ее заменили канаты крепких мышц и непоколебимая уверенность в себе.

– Пожар, – отвечает Дикон. – Неисправная электропроводка. Много лет я твердил, что она неисправна, ведь постоянно что-то случалось. Думаю, при перепланировке и ремонте дома допустили слишком много нарушений, Ринн.

Его мягкий тон сбивает меня с толку.

– Бабушка никогда мне не говорила о неполадках, – объясняю я, стараясь говорить без мольбы в голосе. – Я ничего об этом не знала.

Когда я у нее гостила, все работало нормально, разве что барахлил какой-нибудь выключатель или отключалась одна розетка. Однако я вижу, как меняется выражение лица Дикона. Черт, опять я сморозила что-то не то.

– Как я понимаю, о теперешнем положении вещей ты тоже ничего не знаешь? – насмешливо произносит он. – Раз уж ты не потрудилась перезвонить. Ты ведь даже не позвонила мне, когда умерла моя бабушка, а она любила тебя как родную внучку.

Внутри у меня все сжимается от чувства вины, но тут вмешивается Элис, спасая меня от ответа.

– Извини, – говорит она, недовольно взмахивая свободной рукой, – но куда девать ее барахло?

– Тут недалеко есть отель «Дрим Инн», – предлагает Дикон.

Поворачиваюсь к нему с выражением лица куклы, одержимой злым духом.

– Мне все еще принадлежит пятьдесят процентов всего этого, – напоминаю ему я, показывая на аварийную зону вокруг нас. – В отель я не поеду.

Он опускает подбородок, лениво скользит взглядом темных глаз от моих ног к лицу. Под его оценивающим взором я едва сдерживаюсь, чтобы не одернуть рубашку, поправить волосы или совершить еще какое-нибудь бессмысленное действие.

Дикон прищуривает глаза и произносит:

– Ясное дело, меня беспокоило то, что Салли живет здесь после пожара, да еще проблемы с канализацией…

– Проблемы с канализацией?

– …поэтому я тоже живу здесь. – Он описывает рукой круг вокруг себя.

– В смысле постоянно?!

Мой вопрос звучит как жалобный стон. Дикон сжимает челюсти, на его лбу пульсирует жилка, и меня охватывает нервное возбуждение. Я с отвращением гоню от себя это чувство. Сейчас мне требуются управляемые, соразмерные и разумные эмоции. Те, которые я могу осознать и усвоить. Не хватало еще волноваться или, не дай бог, возбуждаться из-за того, что я кого-то раздражаю. Даже когда дело доходит до влечения к тому или иному человеку, я предпочитаю ни к чему не обязывающие связи, которые легко можно разорвать, а не что-нибудь серьезное, захватывающее без предупреждения. Я поняла, что совершенно нормально испытывать здоровые чувства к другим людям с безопасного расстояния, откуда можно лучше контролировать свои эмоции. Таким образом, когда все заканчивается, я чувствую себя не такой уж несчастной.

Взгляд Дикона падает на мою шею, словно там до сих пор виден засос, который он оставил много лет назад. Я непроизвольно потираю то место. Черт!

– Ну да, тут все время нужно что-то чинить, – ворчливо сообщает Дикон.

– А куда делась бабушкина мебель? Неужели все уничтожено? – спрашиваю я срывающимся голосом.

Выражение лица Дикона смягчается от эмоций, которые я никак не могу понять.

– Да, много чего пропало в огне. А что уцелело, хранится в гараже под брезентом.

Элис плечом отодвигает меня в сторону.

– Диван у тебя раскладывается? – спрашивает она у Дикона.

Тот немедленно хмурится.

– Э-э-э… – Дикон издает недоверчивый смешок и поворачивается ко мне: – Тебе и вправду нельзя здесь оставаться. Серьезно. Я тут живу, а стен почти нет.

Я злобно смеюсь в ответ.

– И что? Будешь угрожать мне полицией?

– Конечно. Адвокат уже сказал мне, что я могу подать в суд и получить твою половину собственности, поскольку ты не оплатила расходы, – говорит он, выпячивая губу, пытаясь выглядеть непринужденно и беззаботно, но его лицо приобретает недовольный вид. – Держу пари, я смог бы в два счета тебя выселить.

Последние слова он произносит со снисходительной улыбкой.

– Мы же в Калифорнии, Дикон! Здесь даже у сквоттеров есть права.

– Да, но самовольное вселение не подразумевает, что можно делать все что захочешь, – усмехается Дикон. – Особенно если ты ведешь себя так, словно тебе наплевать.

У меня перехватывает дыхание. Неужели это намек на то, как я обращалась с самим Диконом? Нет, не может быть. Это бы означало, что ему не все равно, а подобные мысли уже заставляли меня искать скрытый смысл в его словах, и в результате я осталась с разбитым сердцем. Поэтому, хотя его утверждение неверно (и совершенно бездоказательно в суде!), я прикусываю язык, чтобы сдержать рвущиеся с него возражения, и подавляю желание ринуться в бой.

– Ты позвал меня, и я приехала, – тихо произношу я.

В какой-то миг мы оказываемся рядом, и я улавливаю его запах. Аромат свежего пота, солоноватого воздуха, а потом нотки чего-то с мятной отдушкой, вроде стирального порошка или геля для душа, всегда с древесным названием. Под всем этим ощущается необыкновенное тепло, словно кожа Дикона нагрелась от пламени костра. Тот же аромат, что и семь лет назад, и меня охватывает стыд, ведь я до сих пор его помню. Дикон первым отводит глаза, проводит рукой по лицу и отворачивается, оглядывая комнату.

– Я не могу содержать этот дом, – признается он, вновь поворачиваясь ко мне. – Арендная плата Сэл едва покрывает налоги, а я уже вложил сюда больше пятидесяти штук – кстати, ты должна мне половину.

Не в силах сдержаться, я оглядываю разоренное пространство и восклицаю:

– И где эти пятьдесят штук?

Разговор продолжается в том же духе, пока Дикон рассказывает, что в здании пострадало и что было отремонтировано. Мы делаем два шага вперед, затем отступаем назад, когда один из нас говорит не тем тоном или выдает замечание, которое не по душе другому. Присутствие Элис служит нам буфером и помогает потихоньку двигаться вперед, но, похоже, ее терпение на исходе.

– Что именно от меня нужно? – спрашиваю я наконец у Дикона, перебив его, когда он показывает на еще одно пустое место, где должна быть стена. Кажется, вода из пожарных разбрызгивателей причинила больше вреда, чем сам пожар. – Наверное, дом придется продать?

В моем голосе опустошенности больше, чем на всем этаже. Дикон изучает свои ноги, затем проводит ладонью по затылку и смотрит на меня исподлобья.

– Проблема в том, что бабушки передали его в доверительное управление, пытались защитить нас от налога на прирост капитала, но при этом первую перепланировку они сделали без разрешения. В итоге страховка ни хрена не покрыла. Я это выяснил, когда нужно было привести все в порядок и получить сертификат безопасности, чтобы Салли по-прежнему жила в нижней квартире. Думаю, по закону мне самому нельзя здесь жить, но… – Он надувает щеки, после чего следует долгий обреченный вздох. – А если просто разделить все пополам? Ты внесешь свою половину за то, что я уже потратил на новые разрешения и ремонт, и дашь деньги, чтобы его закончить. Тогда мы могли бы сдавать квартиры в аренду. Будем получать квартплату, расходы делить на двоих – так и получится сохранить дом.

Чувство безысходности штопором ввинчивается в мои плечи.

– Дикон, у меня нет денег на ремонт, – произношу я. – Я уже подумывала продать машину, чтобы продержаться какое-то время. А теперь точно придется ее продать, чтобы вернуть тебе долг.

Он закатывает глаза. Вот козел! Придурок.

– Что?! – ору я.

Дикон мрачно смотрит на меня:

– Я тебе не верю, вот что.

Стискиваю зубы, чувствуя, как дергается челюсть.

– Дикон, – вступает в разговор Элис, но я кладу руку ей на плечо, чтобы остановить.

Он просто насмешливо фыркает и качает головой.

– Да ладно, Лар. Я слышал, как бабули говорили, что у тебя есть трастовый фонд, – говорит Дикон. – Неужели ты не считаешь, что это место стоит вложений? Ради них?