Я не отвечаю, лишь демонстративно снова пью воду. Температура моего тела то повышается, то понижается, и происходит это слишком быстро. Оскар со второй гитарой присоединяется к Ане, и они начинают играть тягучую приглушенную версию песни «Левитирую»^[13]. Я раскачиваюсь из стороны в сторону в такт музыке на протяжении всей песни, непреклонно не выпуская изо рта трубочку.

Когда музыка становится чуть тише, Дикон интересуется:

– Что за ограничительные условия?

Мой одурманенный водкой мозг лишь через несколько секунд понимает, о чем именно спрашивает Дикон. До конца куплета и весь припев мы с Диконом рассматриваем друг друга, и только потом я отвечаю:

– Брак.

Бьюсь об заклад, это было самое простое обязательное условие, которое мог добавить мой отец, одновременно фантастическое и, следовательно, единственно возможное, к тому же не требующее бумажной волокиты.

Холодный, словно точно рассчитанный по времени, зловещий ветер налетает с воды, сдувая мои волосы с плеч. В какой-то миг за пределами моего осознания небо раскалывается на алые и золотые полосы. Дикона, похоже, нисколько не потрясло мое признание, его взгляд блуждает по моему лицу.

– Я согласен, – заявляет он.

– Я не просила, – отвечаю я.

– Знаю, ты сделаешь мне предложение. Размер кольца у меня тринадцатый.

– Дикон, это не смешно.

От алкоголя колотится сердце. Дикон наклоняет голову, прикусывая белыми зубами нижнюю губу, как будто знает, что я у него в руках.

– Разве было бы не забавно взять и предъявить этот брак твоему отцу?

– Прекрати.

Звук моего голоса теряется под аккордами следующей песни, акустической кавер-версии «Должно быть, это была любовь»^[14].

Выражение лица Дикона смягчается, становится серьезным.

– Я не шучу, Ринн. Клянусь. Не хочу, чтобы дом ушел за гроши. Ты же знаешь, как они его любили. Если не можем оставить его себе, то как минимум сделаем так, чтобы он хоть что-то стоил. Мне кажется, что они оставили его нам не просто так. Не нашим родителям и не моему брату. Нам.

Завораживающе вкрадчивый голос Оскара поет что-то о том, как он вновь представляет себя в чьем-то сердце, и я вскакиваю со стула.

– Мне нужно пописать, – громко объявляю я и на дрожащих ногах направляюсь в туалет.

Не спеша ополаскиваю запястья холодной водой, потом брызгаю на шею, чтобы немного остыть. Когда я выхожу, Дикон ждет меня в коридоре, прислонившись к стене и вновь повернув бейсболку козырьком вперед.

– Готова? – интересуется Дикон.

– Нужно оплатить счет.

– Уже оплатил. – Он протягивает мне мои солнцезащитные очки.

– О… спасибо.

По дороге домой я слишком взбудоражена, чтобы остановить натиск воспоминаний, к тому же мы идем молча, и ничто не удерживает мой затуманенный мозг в настоящем. Только разноцветные огни аттракционов в парке развлечений, мерцающие и размытые на фоне темнеющего неба, и несмолкаемый шепот набегающих на берег волн. Я не осознаю, что бесцельно шагаю впереди Дикона, пока не оступаюсь на неровной поверхности. Он подхватывает меня, моя рубашка задирается, и я чувствую его горячие ладони на своей талии.

Отпихиваю их локтями, словно это опасные щупальца.

– Не надо!

Он раздосадованно ворчит:

– Ты чего? Хочешь упасть?

Я хмыкаю. Чертова ирония!

– С каких пор тебя волнует, что мне будет больно?

Он моргает, как будто я дала ему пощечину, затем медленно подходит ко мне и пригвождает взглядом.

– Кто бы говорил!

У меня кружится голова, сердце неровно колотится.

– Хочу домой, – сдаюсь я.

Дикон делает резкий вдох, словно собирается добить меня, сказать что-нибудь типа «Давай помогу тебе собрать вещи» или «А где именно твой дом?», и я жду удара. Должно быть, Дикон замечает это, потому что хмурится, окидывает меня взглядом и, выдохнув, отступает.

– Хорошо, – тихо произносит он.

Мы проходим еще полквартала, когда Дикон останавливает велотакси, кузов которого сзади украшен гирляндами светодиодных лампочек.

– Привет, Глен, – здоровается Дикон с водительницей.

На навесе виднеется надпись: «Прокатись с Глендой». Дикон протягивает женщине несколько купюр.

– Пожалуйста, отвези ее ко мне, – просит он.

Соус от крылышек жжет мой желудок огнем, когда я задаюсь вопросом, часто ли Дикон привозит своих подружек к себе домой. Дикон вручает мне связку ключей, отделив два.

– От ворот, – говорит он об одном ключе и показывает другой: – От главного входа.

– А от второго этажа? – спрашиваю я, потом вспоминаю. – Ах да, там ведь нет двери.

– Точно, – подтверждает он.

Дикон открывает рот, как будто хочет что-то добавить, но, передумав, засовывает руки в карманы и уходит в противоположном направлении.

6

ЛАРИНН

Утром сориентироваться получается не сразу. Открыв глаза, я замечаю, что через открытые застекленные двери – в одной не хватает стекол, и она наполовину закрыта брезентом, – открывается вид на небольшой балкон. Вдали можно разглядеть башню старой церкви в миссионерском стиле, кусочек пирса справа от нее и пальмы, которые обрамляют всю картину. До меня уже доносятся отдаленные крики людей на аттракционах и лай морских львов со своих постов.

Я в своей старой комнате у бабуль, но…

Вчерашний день понемногу просачивается сквозь забытье, когда появляется Дикон. Он обходит разбитую дверь и кладет руки на раму, заслоняя обзор.

– Кофе? – спрашивает Дикон.

Может, это все утренняя тишина или то, что, несмотря на вчерашнее, сейчас он бодр, свеж и совершенно… невозмутим. Такой же, как и прежде, независимый. А я устала зависеть. От него, от родителей, даже от собственных мыслей.

Сквозь туман похмелья пробивается еще одно воспоминание: Дикон расталкивает меня, отрубившуюся на диване, отводит в свою комнату и оставляет на прикроватной тумбочке стакан воды и таблетку аспирина. Я сажусь, беру и то и другое, потом молча иду к груде своего багажа, сваленного в гостиной.

Господи, ну и где же мне переодеться? Единственная комната с дверью – ванная, и я вынуждена неловко и сконфуженно проходить мимо Дикона, который все еще торчит в дверном проеме. Только теперь он опирается на косяк одной рукой, а в другой держит дымящуюся кружку. Он приветственно поднимает ее, когда я вновь плетусь мимо него. Закрываюсь в ванной. Тьфу!

Неторопливо чищу зубы и переодеваюсь. Тщательно тру лицо. Изучаю свое отражение в зеркале и молча спрашиваю себя: «Что бы ты сделала, если бы не заморачивалась? Если бы не испытывала к нему никаких чувств? Как бы себя повела? Тебе, как никому другому, известно, что противоположность любви вовсе не ненависть, а безразличие. Ты можешь притвориться спокойной и безразличной, даже если это далеко не так». Обещаю себе, что хотя бы попытаюсь, и выхожу на балкон.

Дикон поставил еще один складной стул рядом со своим, а на табурет между ними – две кружки. Несколько минут мы сидим молча, медленно прихлебывая кофе. И я не уверена, уступаем ли мы друг другу право высказаться первым или просто готовимся к очередной битве. У меня странное чувство, что Дикон тоже этого не знает.

– Я хочу продолжить наш разговор, – начинает он, щурясь на солнце.

– Какой именно? – спрашиваю я, не отрывая взгляда от горизонта.

– Тот, в котором мы договорились пожениться на определенный срок, чтобы получить доступ к твоему трастовому фонду, объединить наши средства и закончить ремонт до того, как мы решим либо вместе сдавать дом наших бабушек в аренду, либо продать его за те деньги, что он стоит, а это кругленькая сумма.

«Невозмутимость, черт возьми!» – повторяю я как мантру.

– И каким же будет этот срок?

Судя по виду Дикона, легкость и быстрота моего ответа приводят его в замешательство, и на миг меня охватывает ощущение победы. Однако он быстро приходит в себя.

– Думаю, это зависит от того, сколько у тебя денег, – говорит он. – Если хватит закончить весь ремонт, значит, разбежимся сразу же после того, как дом будет готов. Если нет, то придется постепенно пополнять сумму и, полагаю… Ну, в общем, месяцев в шесть, наверное, уложимся. Пусть мы осточертеем друг другу, зато потом сможем развестись и продать дом гораздо дороже, чем сейчас.

– А куда денется Сэл? Оставлять арендную плату такой, как сейчас, уже не получится.

– О Сэл я побеспокоюсь, когда будет повод, – произносит Дикон немного жестко.

Полагаю, он прав, ведь последние несколько лет он бывал с ней рядом гораздо чаще, чем я.

– Если мы ввяжемся в эту историю – а я пока не согласилась! – но, если все-таки договоримся, я дождусь конца ремонта.

Да, если я забуду о своей гордости и соглашусь на предложение Дикона, мне нельзя потерпеть неудачу.

– Понял, – кивает Дикон.

– Есть только одна крошечная деталь, о которой ты забываешь.

– Какая?

– То, что мы с тобой не выносим друг друга, – говорю я. – Ты считаешь меня избалованным ребенком, а я тебя – самоуверенным говнюком. Подобное сочетание разрушает настоящие браки, поэтому совместное участие в фиктивном в рамках наших ситуативных отношений было бы… – Я качаю головой, пытаясь подобрать подходящее слово. – Катастрофическим.

Губы Дикона кривятся, в глазах ужас.

– Самоуверенный говнюк?

– «Мерзкий потаскун» звучит слишком ласково. Среди тех, кого я люблю, полно мерзких потаскунов.

Он улыбается:

– Правда? И кто же это?

– Видишь? Мы ни одного разговора не можем закончить без того, чтобы ты все не испортил.

Я поднимаюсь со стула, но рука Дикона обхватывает мое запястье.

– Прости, ладно? – говорит он со смехом и поднимает ладони вверх в знак капитуляции. – Больше не буду, честно.

Подозрительно смотрю на него, и он испускает долгий усталый вздох. Один, самый непослушный завиток спадает Дикону на лоб. Я впиваюсь ногтями в ладони, едва сдерживаясь, чтобы его не убрать.

– Неужели тебе не хочется просто довести дело до конца? – спрашивает Дикон. – Продать дом – это одно, но продать его в таком ужасном состоянии? – Он сглатывает. – Я готов на что угодно, лишь бы этого избежать.

Включая женитьбу на мне, очевидно.

– Не похоже, что кто-то из нас трепетно относится к браку, – продолжает Дикон.

Тут он прав, подловил.

– Это всего лишь лист бумаги, Лар.

А раньше это был просто секс. То, с чем мы оба согласились, но я неправильно истолковала.

– Не представляю, как мы сможем провернуть это дело и не убить друг друга, – говорю я.

Самые первые две недели вместе во время рождественских каникул мы провели в бесчисленных ссорах из-за всяких глупостей, включая мое место за обеденным столом. Как только Дикон понял, что оно мое, каждый вечер мы сражались за то, кто доберется до него первым. Кульминацией одного ужина стал безумный бросок, в результате которого я случайно заехала ему локтем в глаз, и Новый год Дикон встретил с фингалом. Совершенно бессмысленный повод для ссоры. А нынешняя затея предоставит нам сотни возможностей для подобных ссор.

Дикон пожимает плечами:

– У меня отличная страховка. Ты бы стала выгодоприобретателем.

Его слова вызывают у меня удивленный смешок, и Дикон радостно ухмыляется. И будь я проклята, если он сейчас не усовершенствованная версия того привлекательного засранца, ради которого я бросала Элис и отменяла летние планы с бабушками, чтобы он мог скрутить меня как крендель. Из-за которого я превратилась в страдающую влюбленную дуру, помешанную на сексе. Чувствую себя точно так же, как всякий раз, когда я стояла перед аттракционом «Огненный шар» в парке и собиралась с духом. Испуганной и в полном восторге. Я практически слышу бабушкин голос: «Ты будешь очень счастливой, потому что не испугалась».

На самом деле у меня, как правило, бывало две минуты безграничной радости, втиснутых между неподдельным ужасом и приступом морской болезни, которая всегда брала верх, когда поездка заканчивалась. И все же бабушка была права. Я чувствовала, что совершила нечто особенное.

– Нам нужно составить очень подробный договор, – предлагаю я.

– Согласен. Полный, всеобъемлющий план.