– Не прорвутся, это натуральная кожа молодого итальянского дерматина! – про себя думал с досадой: – И зачем я на этой деревенской заправке полный бак залил? На дешевизну позарился, всё равно Тимин обещал оплатить! Михаил Сергеевич хохотал:

– Ха-ха, итальянского дерматина! Ольга Ивановна, наконец, не выдержала и повернулась к мужу, нахмурив брови, стала укорять:

– Тимин, перестань, нехорошо так много смеяться, примета плохая! – снова стала креститься.

– А я-то здесь при чём? – деланно удивился муж, легко дружески похлопал ладошкой по плечу впереди сидящего приятеля. – Это вопросы к Георгиеву, его лошадка производит неприличные звуки!

Надежда сидела с другого края, сочувственно улыбалась, ей хотелось поддержать весёлое общение, но как только машина подскакивала на колдобине, она тут же чувствовала неудобство, кривилась. Сиденье было старое, и на каждой выбоине тело проваливалось глубоко вниз. Самодельный пояс с карманом, где хранились доллары, давил под платьем на рёбра. И уже натёр кожу в нескольких местах, там щипало. Девушка пыталась сдвинуть пояс под одеждой, для чего привставала, делая вид, что ей всё интересно: заглядывала вперёд на рулевое управление и через лобовое стекло на дорогу. Скрытно поправляла пояс под платьем, но завязки на нём затянуты были туго, и сдвинуть его получалось только на время – до следующей встряски.

Красные «жигули» продолжали свой путь по лесному шоссе. В салоне машины играла весёлая музыка.

Роман сидел на переднем пассажирском сиденье. Он достал из кармана бумагу и развернул. Это была «форма девять» на квартиру Соколова. Снова внимательно перечитал. Документ казался ему путёвкой в счастливую жизнь – он с Надеждой станут самостоятельными. Не надо будет заискивать по утрам перед тёщей, готовящей завтрак, утихомиривать вечером страстно возбуждённую жену, ожидая, когда тёща погасит в гостиной свет. Можно будет ходить утром по всей квартире в трусах. Осталось совсем немного – купят квартиру Соколова, помогут пенсионерам перевезти туда вещи, а сами займут их жилище. Вот родители-то обрадуются. Он вспомнил, что не видел их уже лет пять и даже о свадьбе не сообщал. А как иначе – чем мог он похвастаться? Институт закончил, а работает настройщиком аппаратуры. Ни дома, ни семьи, живут втроём с тёщей в однокомнатной квартире, стыдно. Спасибо бабушке жены – теперь будет своё жильё.

Надежда старалась не думать о зудящей щиплющей боли в пояснице. Радостное светлое будущее, казалось, уже в её руках. Переедут от матери с окраины в центр Питера, Роман найдёт хорошую работу, перестанет настраивать соседям приёмники, ремонтировать телевизоры. Поступит в солидную фирму, которых в городе много. Она тоже куда-нибудь устроится, а лучше родит ребёнка. Она так любит детей – даже некоторое время трудилась нянечкой в детском саду. Такое маленькое беспомощное чудо всегда хотелось взять на руки, приласкать, прижать к себе. Как это – кормить грудью своего малыша? По телу пробежала лёгкая сладостная дрожь. Она ощутила, как неистово хочет ребёнка от любимого мужчины, вытянула вперёд руки, положила их на крепкие плечи супруга. Стала делать лёгкий массаж, с восторгом в душе касаясь жилистой обнажённой шеи. Им хорошо вместе, и думать об этом немного страшно, чтобы не сглазить. Спасибо бабушке…

Роман чувствовал пальцы жены, к сердцу подступала истома, он убрал бумагу в карман и закрыл глаза. Впитывая кожей проникающее тепло, улыбнулся. Наклонил голову вбок и прижал правую руку жены к своему плечу, а потом, чуть повернувшись, поцеловал её ладонь с тыльной стороны, едва слышно прошептал:

– Надежда… ты моя надежда… Надя поняла знакомую фразу по движению губ, счастливо улыбнулась, душа переполнилась безмерным счастьем, она подняла поцелованную ладонь, посмотрела на свою гладкую нежную кожу, в тщетной попытке увидеть следы поцелуя – неужели ничего не осталось?

Справа за окном деревья отошли вдаль, возникло цветущее поле. Освобождённый солнечный свет внезапно ударил прямо ей в лицо. Надежда сощурилась, заслоняясь рукой, раздвинула пальцы, пропуская между них лучи, наблюдая их сверкающее радужное проникновение, игру теней. По лицу девушки запрыгали солнечные зайчики.

Ольга Ивановна повернулась к девушке, видя, как та заигрывает со светом, решила всем сердцем прикоснуться к беспечной молодости, ожидая поддержки, спросила:

– Надежда, а вы любите природу – деревья, ягоды, грибы? Машину тряхнуло, и девушка снова почувствовала саднящую рану на животе, поморщилась от боли, вспомнила ненавистные поездки с матерью в лес за ягодами. Когда нельзя есть, а только складывать, наполнять банку одну, другую… ответила с резким раздражением:

– Терпеть не могу шляться по лесу! Что в этом хорошего? Я с детства боюсь этих огромных шумящих деревьев. Ещё на какого зверя нарвёшься или маньяка. Вон слышали про Чикатилу на юге? Ужас просто от этого леса берёт…

8. Возвращение оперов домой

Лесные угодья и поля Ленинградской области всегда казались безбрежными. Но почему-то земли не хватало, и пожухлые деревянные дома вдоль дороги привычно жались друг к дружке, точно постоянно опасались надвигающихся революций и катаклизмов, старались уцепиться боком хотя бы за соседа, а лучше прикрыться его спиной.

Бежевые «жигули» мчались по шоссе в сторону Питера, за рулём сидел Разгуляев, рядом – Гордеев, сзади развалился Заботкин. В салоне звучал русский шансон. Настроение было одинаково приподнятое. Преступление раскрыто, можно вернуться в город, расслабиться в выходные. И только Гордееву отдых становился пыткой, он старался о нём не думать, был готов продолжать трудиться. Степан сделал музыку в салоне тише, не отрывая взгляда от дороги, поинтересовался:

– Слушай, Заботкин, а ты случайно гипнозом не владеешь? Уж больно лихо у тебя получилось с этим угрём-богомольцем. И голос такой заунывный делал, когда парня колол – точно Кашпировский! Заботкин смутился, нехотя признался:

– Учился при Первом Меде на курсах практического гипноза и суггестии. Посылали от ГУВД, но не пригодилось. Гордеев обернулся назад, в лице отразилось восхищение:

– Ого!! Сигустии – какие слова знаешь, отставной козы барабанщик! – но неожиданно погрустнел, повернулся к Разгуляеву:

– Послушай, Степан, я пока изобличаю преступника, готов разорвать его в клочья. А когда он признаётся, начинаю сомневаться – может, я переусердствовал. Антон случайно со своим гипнозом не перестарался? Внушил парню, что он убийца, – тот и признался! Разгуляев, не отвлекаясь от дороги, покрутил головой:

– Нее… я думаю, всё в порядке. Он же не внушал про морковку, тот сам объяснил. В этот раз щука востра – взяла ерша с хвоста! И вообще я думаю, если в милицейские когти попался какой гадёныш, значит неспроста – пусть сидит. Гордеев огорчённо покачал головой:

– Не так всё просто, Степан, я бы тоже мог сейчас в Нижнем Тагиле куковать… Разгуляев усмехнулся:

– Чего прошлое вспоминать? Ты лучше попроси Антона, чтобы он тебя от курева отучил, а то всё мучишься… Николай обернулся к Заботкину:

– А что, можешь? Заботкин кивнул:

– Теоретически возможно, но здесь практика нужна, давно не тренировался. А ещё требуется большое желание клиента. Гордеев уважительно покачал головой:

– Хм. Большое желание клиента. Откуда же знать, большое оно или не очень? Ты там почитай, что нужно! Как-нибудь в командировке попробуешь со мной! Давно хочу с этим подлым делом покончить, – обернулся, заметил на заднем сиденье книгу, кивнул: – Это не твоё пособие? Заботкин взял книгу, перевернул, рассматривая на потёртой обложке рыбака в лодке и множество красочных рыб, сообщил:

– Не, эта про рыбалку! Разгуляев спохватился:

– Эй, осторожней там, не затеряйте. Это моя, уже наизусть выучил, соскучился по ловле, пора бы уж на практике знания применить! В прошлом году во Всеволожске такого карпа вытащил – килограмм на пять! Чуть удочку не сломал! Гордеев и Заботкин удивлённо покачали головами:

– Ничего себе! – Николай пригладил густые усы.

– Вот это да… Разгуляев хитро усмехнулся, резко меняя тему разговора:

– Ну, так что, сегодня у нас праздник? На всякую рыбу своя снасть – убийство раскрыли! Надо бы отметить! Кстати, и Заботкину проставиться не забыть за удачное вливание в коллектив! Гордеев разочарованно вздохнул:

– Вам-то хорошо, а мне сегодня ещё заступать на дежурство! Лучше давайте перенесём! Заботкин смущённо заёрзал, решил поддержать Николая:

– Я тоже вообще-то планировал это с получки, денег сейчас не очень, – достал кошелёк, открыл и заглянул внутрь, кивнул на коллегу: – вон и Коля не может! Разгуляев указал отогнутым большим пальцем на коллегу рядом:

– Если так судить – он никогда не может! На работе пить нельзя – начальство запрещает, и дома, получается, тоже нельзя – поскольку живёт он в кабинете своём! А как заступит на дежурство, так мешок с трупом всплывает где-нибудь! – незлобиво хихикнул. Гордеев прервал смех приятеля:

– Ничего смешного. Ты, Степан, не пугай молодого, а то он снова убежит в свой агентурный. А он нам ещё пригодится – видишь, как лихо психа колонул, отставной козы барабанщик!

– Хорошо, – согласился Разгуляев, – тогда, может, сразу к генералу Горбаню нагрянем в ресторан? У него сегодня день рождения – всех начальников пригласил! Теперь засмеялся Гордеев:

– Нет уж, увольте, я с генералами, губернаторами и прокурорами уже попил – до сих пор икается! Мне бы с кем попроще! Степан понимающе кивнул, улыбнулся, продолжая смотреть на дорогу. Заботкин поинтересовался:

– А что, разжаловали? Гордеев с готовностью уточнил:

– Разжа-ло-ва-ла! Было дело, дорога длинная, сейчас расскажу! – он повернулся назад и начал рассказ: – Жена у меня была вторая прокурор Выборга… Заботкин удивлённо покачал головой.

9. Засада

На обочине пустынного шоссе идущего через смешанный заболоченный лес, стояли и старенькие жёлтые «жигули» первой модели. Дмитрий Васильев, мускулистый светловолосый парень двадцати трёх лет с голубыми глазами, прислонившись боком к открытому багажнику, сосредоточенно надевал брюки от милицейской формы старшего сержанта, пыхтел, влезал в них с трудом. Рядом с ним стоял Сергей Кормилин в строгом костюме, белой рубашке и лаковых полуботинках, скептически смотрел на молодого воспитанника, подтрунивал:

– Димон, ты чего растолстел на вольных хлебах, уже в свою форму не влазишь? Васильев сопел, продолжая поджимать живот, застёгиваться. Форма действительно была ему узковата, но он не хотел в этом признаваться. Казалось постыдным – с чего это он на гражданке поправился? Но всё-таки факт был налицо, и надо было придумать оправдание:

– Просто усохла после стирки, Сергей Егорыч, надо чаще надевать, разносится!

– Будет тебе чаще! – Кормилин обернулся к водителю: – Яшин, иди сюда, посмотри на нашего мента! С водительского сиденья вылез Игорь Петрович Яшин, скромно одетый полный круглолицый абсолютно лысый мужчина с лисьими глазками, среднего роста, на вид тридцати лет. Не торопясь, деловито обошёл машину и внимательно посмотрел на закончившего с гардеробом Дмитрия, командным тоном указал:

– Застегнись, как следует, галстук подтяни, как положено по уставу! Зря, что ли, служил? – вскинул подбородок так, что лысина сверкнула на солнце. Лицо Дмитрия неожиданно перекосила злоба, он громко выругался и добавил:

– Да чтоб они издохли все со своим уставом! – ненависть к бывшему руководству и любое упоминание о службе вызывали у него необузданную ярость. Ему казалось, что теперь на гражданке в компании друзей он сможет отомстить за все унижения и обиды, которые терпел от начальства. Яшин об этом знал и не упускал случая подогреть самолюбие приятеля, задеть за живое:

– Не злись, сам виноват, не надо было деньги у бабушек вымогать.

Васильев взвизгнул от негодования:

– А! А что ещё делать, если начальник каждый вечер вызывает и требует бабло. Где я ему возьму? Рожу? Вот и приходилось торговок на вокзале обирать. Яшин сменил насмешку на милость, дружески похлопал Дмитрия по плечу: