На руле висел серый алюминиевый бидон с молоком утренней дойки, и надо было доставить его заказчику в соседнюю деревню в целости и сохранности. На всю округу у Степаниды осталась единственная корова, которая летом за счёт дачников приносила неплохой доход. Что позволяло пережить зиму, засадить поле картошкой с морковкой, а к осени собрать урожай и запастись сеном. Настроение у Степаниды было хорошее. Улыбка не сходила с лица. Всю жизнь она прожила в бедности и только несколько лет назад разбогатела – сын купил ей тёлочку. Во время своих поездок она любила вспоминать прошлое, думать о будущем. Представляла, как, продав молоко, вернётся в дом, где внуки только начнут просыпаться, готовиться к завтраку. Их родители приедут повидаться только к вечеру, и радость общения с малышами, казалось, не закончится никогда. В такие счастливые моменты внуки виделись ей сыновьями, путала их имена, ощущая себя молодой и полной сил мамой.

Лето ожидалось тёплым, корова пощипывала молодую травку на заброшенном колхозном поле, здоровье позволяло с утра до обеда развозить молоко по заказчикам, а вечером копаться в огороде – это ли не благодать Божья? В небе пели жаворонки, из придорожных кустов прерывисто плакала иволга, тихо шуршали резиновые колёса, глухо постукивал о раму наполненный бидон.

Степанида на ходу успевала смотреть по сторонам, узнавала знакомые перелески, лужайки, покрытые жёлтыми одуванчиками. По дороге высматривала ёлочку, что срубит под Новый год, примечала новшества: появившиеся кучки мусора, неубранный сухостой, брошенные на обочине железки, порванные резиновые камеры от колёс машин. Укоризненно качала головой, огорчённо вздыхала – цивилизация губит природу! Невдалеке на лесной дороге Степанида заметила красную машину, обрадовалась – может, отдыхающие окажутся городскими, с утра-то свежего молочка никто не откажется попить! Денег у них больше, чем у деревенских, платят щедрее. Ну а если возьмут всё, так она вернётся домой и снова нальёт. Постоянные клиенты подождут, не сахарные – не растают.

Она осторожно притормозила на шоссе, съехала с насыпи, подкатила к машине и обмерла: слева от неё лежали женщина и мужчина с окровавленными головами. Руки Степаниды от страха резко повернули руль в сторону. Колесо встало поперёк. Она кубарем вылетела из седла на землю. Падая, успела заметить впереди у берёзки свернувшуюся клубочком девушку. Больше ничего…

Боли не чувствовала, как и своего возраста, точно вернулись прежние силы, удесятерились. Дальше – всё на автомате. Степанида вскочила с земли, подхватила велосипед и покатила его бегом к шоссе что есть мочи. Запрыгнула в седло и понеслась обратно к дому. Руки, крепко сжимавшие руль, постепенно слабели, начали дрожать, отчего переднее колесо велосипеда опасно виляло, угрожая вновь сбросить свою хозяйку наземь.

Свалившийся с руля алюминиевый бидон оставался лежать в траве на боку. Крышка, привязанная верёвочкой к ручке, откинулась, белое свежее молоко вытекало на землю.

2. Сборы Разгуляева

На круглом столе в гостиной пронзительно и долго звонила белая толстая трубка телефона. Рядом лежала новенькая милицейская фуражка. По стенам висели детские рисунки вперемежку с милицейскими грамотами. Было солнечное утро, и на матовой стеклянной филёнке закрытой кухонной двери отражалась подвижная тень. Изнутри приливами нарастал возмущённый невнятный женский голос, заглушаемый глухим хлюпаньем, металлическим стуком и плеском воды. Наконец дверь кухни распахнулась, и появилась женщина лет тридцати пяти в длинном фартуке поверх яркого платья и чёрных резиновых перчатках, её голова была повязана косынкой. В одной руке она держала вантуз, в другой – длинный ёршик. Приятное лицо женщины исказили раздражение и агрессия. Трель звонка продолжалась, и она энергично направилась к телефону, ругаясь по дороге:

– Ну, хоть бы раз… хоть бы раз что-то сделал по дому, ментяра! Что, опять уработался вчера? К телефону подойти не можешь? Мне никто в этом доме не звонит – только ему по десять раз на дню. Зачем, если его дома не бывает? Всю Ленинградскую область истоптал. Звоните ему по деревням, по сёлам, ищите его в избушках на курьих ножках… в лесах! Зачем сюда звонить?..

Женщина взяла ёршик и вантуз в одну руку, другой подняла телефонную трубку. Прижала к уху. Внутри что-то трещало, шипело. Она зажала трубку между ног и свободной рукой вытянула из неё длинную антенну, снова приложила телефон к уху. Гнусавый нетерпеливый мужской голос требовал к телефону Разгуляева. Вместе с трубкой она подошла к закрытой двери спальни. Попыталась её открыть на себя, взялась за круглую пластиковую ручку рукой, в которой держала телефон – не получилось. Затем другой рукой – мешал ёршик с вантузом, по ходу дела продолжала тихо бурчать:

– Сегодня суббота. Кому это всё надо, что за служба такая, чему вы там все служите?.. Она зло несколько раз стукнула в дверь ногой, негромко возмутилась:

– Да проснись же ты, чёрт усатый, а то сейчас всё брошу… Дверь неожиданно тихо отворилась. На уровне пояса появилось оплывшее круглое усатое лицо Степана с узкими заспанными красными глазами и торчащими усами. Наклонившись, он стоял в майке-алкоголичке и семейных трусах, держался за ручку изнутри. Хрустел прокуренным похмельным голосом:

– Родине служим, милая, Родине… – кашлянул, с испуганным видом прижал указательный палец поперёк губ, другой рукой показал жестом, что он ушёл, – подвигал указательным и средним пальцами, опущенными вниз. Женщина категорично покрутила головой – настырно протянула трубку.

Степан вздохнул и наклонился, прикладывая к трубке ухо, немного послушал – знакомый голос начальника продолжал ругаться.

Разгуляев сморщился, изогнув усики, махнул рукой, ушёл вглубь спальни, на ходу недовольно бурча:

– Скажи этому лопоухому, что я и так на работе. Уехал в район на происшествие. Сегодня выходной, какого чёрта он мне звонит, обзывает пьяницей? Ерша ему в глотку! – лёг в кровать и накрылся одеялом с головой. Настроение женщины мгновенно изменилось – она радостно улыбнулась, выключила телефон, упёрлась антенной в стену, убирая её в белый корпус. Голос стал весёлым:

– Ну и хорошо, наконец-то проведем выходные всей семьёй!

Не буду я с твоим начальником разговаривать. Вместе водку жрёте, а потом друг друга найти не можете.

Она закрыла дверь в спальню, положила телефон на место, снова пошла на кухню, прикрыв за собой дверь.

На мутной стеклянной филёнке опять задвигалась тень. Стало слышно, как женщина ходит по кухне, что-то весело напевая, затем в раковине захлюпал вантуз.

Степан крутился в кровати – поворачивался то на один бок, то на другой, накрывался одеялом, откидывал его и снова переворачивался. Жмурил глаза, но через минуту снова открывал, сон не возвращался. Он с горечью думал о том, что ещё успел застать времена, когда убийства совершались не чаще, чем раз в месяц.

Как правило, очевидные, в результате ссоры или неосторожных действий. Пока ехали из города в деревню, участковый уже приводил виновного в отдел. Оставалось только записать признательные показания и оперативно отработать по камере на причастность к другим преступлениям. А пока суд да дело, можно было на охоту сходить, по грибы или порыбачить – не служба, а малина! Теперь же не было ни дня отдыха – пока в одном районе раскрывали, в другом уже труп рисовался, а то и два, и не простые, а огнестрелы, частенько с отрубленной головой или сожжённые. С каждым годом всё хуже…

Наконец Разгуляев не выдержал, приподнялся и сел на кровать, посмотрел вокруг. Увидел на подстилке своего любимца – старого дворового пуделя с печальными маленькими глазами, усмехнулся. Длинные лохмы жирных волос и опущенные большие уши имели схожесть с физиономией начальника отдела – Сергея Моисеевича Шапкина. Именно поэтому отчество подходило кличкой собаке как нельзя кстати.

Заметив взгляд хозяина, пёс тут же вскочил, в ожидании, преданно глядя, стал бить хвостом об пол. Степан погрозил ему пальцем, сдвинув брови, и тот снова лёг, отвернулся, свернувшись клубком. Разгуляев встал, на носочках подошёл к двери, тихо открыл её и выглянул в гостиную. Убедившись, что там никого нет, подошёл к столу и забрал телефон. Так же тихо вернулся, прикрыв дверь, вытянул антенну, набрал номер. Услышав в динамике знакомый голос, улыбнулся:

– О, Гордеев, привет! Это Степан Разгуляев. Ты же сегодня дежуришь! А я забыл. Чего этот лопоухий мне названивает, икает всю дорогу? На дне рождения генерала снова газировки нахлебался как лещ воздуха? Некоторое время внимательно слушал ответ, переспросил:

– Сколько трупов? Четыре? Все огнестрелы? Какая деревня? А где у нас Антон Заботкин? Не знаешь, где он живёт? Давай узнавай, пусть едет в Тосно, я тоже буду. Скажи лопоухому, что я на месте происшествия. Всё, поехал один. Как только освободишься, давай ко мне. Что узнаю – расскажу, наметим план, будем бредень закидывать.

Разгуляев выключил трубку, убрал антенну и отложил телефон в сторону. Остался сидеть на кровати, спустив ноги, задумался, неторопливо взял брюки, надел одну штанину и замер от нахлынувшей внутренней горечи, покачал головой. Да уж. Такой казни ему видеть ещё не приходилось. Ладно, бандиты между собой стреляются. Вон в прошлом году десять трупов сожгли в Каменке. Преступников задержали – такие же отморозки, как и те, которых убили. Но они-то знали, куда шли, а здесь мирные граждане. За что население крошить? Им и так нелегко приходится. Он поднял вопрошающий взгляд на собаку.

Пудель точно почувствовал, снова повернулся и сел, выжидающе глядя на хозяина. Разгуляев кивнул ему:

– Ну что, Моисеич, теперь знаю, чего звонишь, давно такой расправы не было! Гордеев чёрт, как только на дежурство заступит, так жди неприятностей, – укоризненно покачал головой. Собака в ответ махнула хвостом, переступила передними лапами. – Что сучишь? Небось, по свежей рыбке соскучился? Так прикажи ехать на рыбалку вместо расстрела в Тосно! А слабо?

Пёс сильнее завилял задом, забил хвостом, облизывая чёрный кожаный кончик носа. Разгуляев кивнул:

– Облизываешься… понимаю, понимаю… Вот раскроем четверное и поедем за рыбой, сеточку поставим! Собака согласно наклонила голову, виновато пискнула. Не утерпев, подскочила к хозяину, стала подпрыгивать и лизать в лицо. Разгуляев уклонялся, лениво закрываясь ладонями, укорял:

– Эх, Моисеич, вижу – совестно тебе! Вчера у генерала на дне рождения газировку хлебал, а мы-то работали в Сланцах. Убийство раскрывали, психа в камеру закрывали. И что – сегодня тоже мы поедем на четверное? Нехорошо, Моисеич. Несправедливо! Будто, кроме нас, в отделе никого нет! Почти тридцать бойцов! А? Собака, не дождавшись взаимности, отошла на место, села, виновато поскуливая, снова отвернула морду.

Внезапно дверь с грохотом распахнулась, в спальню забежали две девочки двойняшки семи лет в длинных ночных рубашках. С разбегу кинулись на Разгуляева, обняв, толкнули на постель и упали вместе с ним, завалили в одной штанине, начали баловаться. Щипали и щекотали, крича наперебой:

– Папа, папа, ты куда собираешься?

– Сегодня суббота, выходной!

– Ты обещал сводить нас в зоопарк!..

Сосредоточенное лицо Разгуляева озарилось умилённой улыбкой, стрелки усов подскочили вверх, внутри гортани возникло непроизвольное мурлыканье. Стал ёжиться от щекотки, мычал от удовольствия, обнимая дочурок, целовал в щёки и головы, – куда попадал. Сквозь урчание и поцелуи деланно возмущался:

– Какой вам ещё зоопарк нужен, вы сами как две мартышки, и на кухне тигрица! Девочки хохотали, повторяли в рифму:

– Мы мартышки, мы мартышки,
а ты наш усатый мишка…

В спальню зашла жена Разгуляева с полотенцем в руках. Глядела грустными васильковыми глазами. Знала – если начальник звонит, случилось что-то плохое. Значит, мужу опять предстояла командировка, и неизвестно на какой срок. Будут перезваниваться по телефону, ожидать встречи – такая у неё судьба. Жалко дочек – они без папки страдали. Дабы поддержать веселье, изобразила на лице показушный испуг, нахмурила брови, стала шутливо ругаться:

– Безобразие какое, завтрак остывает, что у вас здесь происходит? Разгуляев делано испугался, схватил дочек, прижал к себе с обеих сторон, цыкнул на них, так что те тоже замерли. Бесстрастно доложил: