С шумом открылась дверь дальнего кабинета, на мгновенье стали слышны весёлые женские голоса и смех. Вышла маленькая толстая женщина с бульдожьим лицом, в больших затемнённых очках в красной пластиковой оправе. Строго спросила:

– Люся, ну что там у тебя? Не можешь выгнать? Пообедать не дают. Девушка встревожилась, улыбка сошла с лица, стала оправдываться:

– Татьяна Ивановна, это из ГУВД, – сообщила она извиняющимся тоном. Начальница подошла точно бык, громко ступая по деревянному полу разбитыми каблуками старых босоножек, сразу потребовала:

– Удостоверение покажите! – пахнула несвежим табачным амбре и дешёвыми цветочными духами. Антон тоже перестал улыбаться, снова достал удостоверение, показал. Невесело подумал – неужели эта милая Люся со временем превратится в этакую скотину? Женщина долго изучала содержание документа, сравнивала фото с лицом, наконец, изрыгнула:

– Запрос принесли? Антон растерялся, в лице отразилось недоумение:

– Какой запрос? Дама презрительно ухмыльнулась, точно сумела уличить незваного гостя во лжи:

– От начальства, за подписью и печатью. Антон начал корректно возмущаться:

– Ерунда какая-то. Никогда запросы не писали в целях конспирации, всегда смотрели что хотели. Женщина ехидно улыбнулась:

– А вот теперь не будете «что хотели», запросы будете писать. Так наш начальник сказал.

– Какой начальник? Что он ещё выдумал? – Антон повысил голос.

– Адам Михайлович, – женщина ехидно покачала круглой головой, щёки разъехались в стороны – улыбка стала шире, обнажив жёлтые прокуренные зубы. Антон возмущённо потребовал:

– Дайте мне его телефон, я позвоню. Улыбка женщины мгновенно испарилась, глаза вылезли из орбит от удивления:

– Прямо так, заместителю начальника управления? Заботкин уже не скрывал злости:

– Прямо так, а что, мне ещё на звонок нужно записаться? Женщина в недоумении начала осторожничать:

– Хорошо, я сейчас ему позвоню, как вас представить?

– Скажите, областной отдел ГУВД работает по пятерному убийству на вашей территории. Женщина торопливо скрылась за дверью. Люся улыбнулась, ей понравилась растерянность начальницы. Она кокетливо повела головкой, убрала за ушко выпавший локон, с восторгом посмотрела на Антона, в глазах сверкнули озорные искорки. Заботкин заметил взгляд девчушки, поинтересовался:

– И давно такие запросы у вас практикуют? Люся оперлась на стену, сдвинула ножку к ножке:

– Как только Адам Мехманович пришёл.

– Михайлович?

– Это он для всех Михайлович, а по-настоящему Мехманович. Заботкин огорчённо вздохнул, покачал головой, но ничего не сказал. Появилась испуганная начальница, на лице угодливая улыбка, шла тихо на носочках, точно сменила обувь на тапочки:

– Прошу вас, заходите, Люся, сделай сотруднику всё, что он пожелает, – быстро развернулась и ушла обратно в конец коридора, притворила за собой дверь, но веселья там больше не слышалось. Антон наклонился к уху молоденькой сотрудницы, таинственно зашептал:

– Всё, что я пожелаю! Слышали, что начальница сказала? Лицо Люси снова вспыхнуло. Стало заметно, как маленькие мочки под волосами зардели яркими малиновыми ягодками, щёчки стали пунцовыми, смущённо предложила:

– Пойдемте, я вас провожу, – провела в большую комнату со шкафами и длинными коробками, в которых стояли карточки, – кто вас интересует?

– Кроме вас, Люся, уже никто… – на непонимающий взгляд девушки Антон сделал обречённое лицо, но затем точно спохватился, исправился: – Ну, только если Соколов Владимир Борисович… вот его адрес, – протянул листок с записью. Люся облегчённо вздохнула, прочитала адрес, и тут глаза её распахнулись, наполнились жгучим негодованием, с возмущением воскликнула:

– Это тот Соколов? Сейчас посмотрю… – движения рук, перебирающих карточки стали резкими, шаги энергичными. Она, громко ступая, подошла к одному из шкафов, затем к другому: – Ну, так и есть! Это мы ему форму девять устали выписывать на квартиру. То он потеряет, то кому-то отдаст. Неделю назад снова приходил, такой молодой рыжий, а скандалит как дед старый и перегаром разит всегда. Вот отметки о выдаче форм стоят! – показала на карточке, – никак квартиру своей бабки продать не может! Антон сел за столик и переписал себе в блокнот интересующие сведения. Лицо его стало довольным. Он улыбался:

– Люсенька, вы просто ангел! Я у вас в долгу. И вы у меня… В лице девушки появилось недоумение:

– А я-то почему? Антон наклонился к её уху:

– Вы забыли, что сказала ваша начальница – сделать всё, что пожелаю! А у меня желания большие… Девчушка снова смутилась, поводя плечами, покраснела, мягко толкнула ладошкой Заботкина в грудь – точно пометила.

12. Единственный свидетель

Глубокая летняя ночь за городом была наполнена пугающими лесными звуками. Волнующий шум листвы в верхушках деревьев напоминал шорох морского прибоя. На безоблачном небе горели звёзды, изредка черной тенью мелькала потревоженная птица, раздавались несколько резких хлопков крыльев, ухающий крик.

На пустынном шоссе осевшая влага отражала лунную дорожку.

В её отблесках таинственным призраком казался обнажённый по пояс водитель инкассаторской машины, пытавшийся выползти из глубокого кювета. Белизну кожи маскировала чернота из полос грязи и крови, одна нога перевязана оборванной тряпкой, когда-то служившей рубашкой. Водитель цеплялся руками за насыпь, толкаясь здоровой ногой, раненую волочил за собой. Периодически закрывал глаза, чтобы отдышаться. Затем снова полз. Ему почти удалось подобраться к дороге, но неожиданно рука, ухватившая кусок асфальта, сорвалась, и он покатился обратно в ложбину.

Изредка по шоссе проносились машины, освещали фарами проезжую часть.

Инкассатор собрался с силами, открыл глаза и снова полез вверх по насыпи. Ему удалось вылезти на асфальт, и, лёжа, как можно выше поднять руку, останавливая проезжающий автомобиль. Тот промчался мимо, и раненый стал злобно ругаться, по грязному лицу текли слёзы. В отчаянии выполз дальше на шоссе, ближе к середине.

По пустынной дороге стремительно нёсся грузовик. В кабине весёлый водитель заигрывал с пассажиркой, рассказывал ей шоферские байки.

Девушка смотрела на дорогу, смеялась, периодически гладила мужчину по голове. Довольное лицо водителя расцветало от женской близости, он млел от невинных ласк, косится на округлые соблазнительные девичьи колени, приоткрытые коротенькой цветной юбчонкой.

Старые фары машины плохо освещали блестящее от влаги шоссе.

Неожиданно в тусклом свете появилась вытянутая вверх белая рука, точно таинственный призрак вылезал из земли посреди дороги.

Водитель резко нажал на тормоза и вывернул руль.

В памяти остался визг колёс, крик девушки, её перекошенное от страха лицо и вытаращенные глаза.

Машина вылетела в кювет, упала на бок. Колёса продолжали крутиться. Товар из кузова разлетелся по шоссе.

Часть 3

В Тосно, около небольшого здания с надписью «Морг» понуро стояли пять стареньких, но ухоженных небольших автобусов ПАЗ с нарисованными выцветшими траурными лентами по бокам, неразборчивыми надписями.

Не желая ни с кем делиться своим горем, вокруг ходили одинокие пожилые мужчины в тёмных одеждах. Точно слепые, натыкались друг на друга, упирались в закрытые двери транспорта, спотыкались, спрашивали, тут же забывали или, не дожидаясь ответа, отходили сосредоточенно закуривали. Несколько женщин в чёрных платках стояли кружком, всхлипывали, промокали глаза, с горечью что-то обсуждая. Периодически слышался взрыв плача, а затем жалобные слезливые причитания, уговоры…

В голубом чистом небе ярко светило солнце, звонко пели птицы, но никто не обращал на это внимания. Рабочие в сапогах и синих затёртых робах вынесли из дверей здания пять гробов, поставили на металлические козлы. И точно голуби на пшено забегали люди от одного мертвеца к другому, засуетились, стали путаться, не замечая, сталкивались, не извиняясь, заглядывали в одинаково синюшные лица и бежали к следующему покойнику. Наконец сгрудились вокруг каждого, замерли и полились слёзы, послышались отрывки молитв, укоры и жалобы. Только один гроб с деревенским парнем внутри стоял неприкаянно без провожающих, точно никто не хотел его признавать. Гробы по очереди грузили в каждый автобус, засовывая сзади. Прямоугольный люк как ненасытное жерло сглатывал их по одному. Люди в траурной одежде по крутым ступеням лезли внутрь салона, рассаживались по местам. Приглушённые вопросы – краткие ответы, лица женщин в ладонях, мужчины смотрели в окна. Птичий гомон пропал, наступило безветрие, точно природа покрыла всё вокруг траурным погребальным саваном.

Взревели моторы, и пять автобусов тронулись в путь по пригородному шоссе. Через некоторое время на перекрёстке один свернул в сторону. Затем ещё два выбрали другую дорогу, устремились в направлении ближайшего кладбища, оставшиеся продолжали неторопливо ехать в Санкт-Петербург.

1. Заботкин у Соколова в Тосно

День был прохладный. Антон Заботкин в рабочем сером костюме шёл по центральной улице Тосно, искал нужный дом. Спрашивал необходимый адрес у женщин с колясками, пробегавших мимо подростков, шедших из магазина пожилых людей.

На лавочке у подъезда сидела сгорбленная старушка в стареньком пальто и шерстяном платке, кормила голубей. Антон осторожно сел рядом. Сделал беззаботный вид, с наслаждением вздохнул:

– Хорошо тут у вас. Я тоже птиц люблю, – солгал автоматически, – часто ходим с сынишкой их кормить. Особенно зимой, когда голодно. Старушка моментально откликнулась:

– За что же их не любить, милок, кажда тварь божья жизнь украшает. Заботу о потомстве несёт. А ты чего же, мил человек, среди бела дня без дела в галстуке шляешься?

– Почему ж без дела? Вот к Владимиру Соколову иду квартиру посмотреть. Он её собрался продавать. Родители мои хотят в деревню переехать.

– А, Соколов! – бабка поджала губы, кинула на землю очередную порцию хлебных крошек, продолжила с ехидцей: – Есть здесь такой, лентяй. Жил с бабкой Ефросиньей, моей подругой. Она за ним ходила как за цыплёнком и за женой его молодой. А как старуху схоронили, так жену с грудничком прогнал, сам к родителям переехать хочет, а квартиру на продажу. Но что-то не получается, может, поэтому в последнее время в церковь и зачастил. Антон сделал удивлённое лицо:

– В церковь? Он же молодой!

– Да, совсем молоденький, чуть за двадцать годочков. Ефросинья, когда жива была, с собой зазывала в воскресенье на причастие, он ни в какую! Как умерла, иконы её распродал, а теперь сам ходит к заутрене! Может, случилось что. Сегодня была в церкви по Пятидесятнице всех святых, гляжу – Володька зашёл, свечек накупил толстенных и к иконам ставить, а крестится точно инородец – слева направо. Что уж ему в голову взбрело? Может, Ефросинья во сне приходит, стыдит его неразумного?

– И сколько же свечек-то поставил?

– Четыре или пять – точно! Не меньше. Антон встал, улыбнулся на прощание:

– Ну, пойду, познакомлюсь, посмотрю квартиру.

– Смотри, смотри, а то здесь уже несколько раз приходили покупатели. Но больше чевойто нейдут. Антон направился к подъезду, бурча про себя:

– И мне уже что-то не нравится! Кому это он свечки в церкви ставит, если молиться не умеет? Может, своим покупателям?.. Поднялся на лестничную площадку этажа, позвонил в квартиру, достал удостоверение. Как только в двери засветился глазок, показал открытый документ и громко сообщил:

– Уголовный розыск, отдел убийств. Дверь приоткрылась. Из-за неё выглянул Соколов, лицо бледное с серыми веснушками, рыжие волосы всклочены, в глазах страх, заметно разил перегаром:

– Я уже был у вас, меня вызывали…

– Вот поэтому и пришли к тебе посмотреть, как ты живёшь! – отреагировал Антон. Соколов съёжился от испуга, стал заикаться: