Безжалостная суровая зима заметала вьюгой древний Выборг, областной городок с невысокими каменными зданиями, скандинавскими крепостными башнями, заполняя все закутки снежной крупой. Сквозь метель едва светились одинокие окна.

Гордеев посмотрел на электрический свет тусклого фонаря и грустно вздохнул. Вот так и он теперь едва светился в темноте, для кого, неизвестно. Достал папиросы, закурил, закрывая пламя зажигалки от ветра у себя на груди. За козырёк натянул глубже на голову фуражку. Сжал воротник кителя у шеи и, крепко держа, ступил на тротуар. Наклоняясь против ветра, пошёл сквозь метель, придерживая папку под мышкой, периодически вынимая изо рта горящую папиросу, согревался, затягиваясь густым теплым дымом. Благо город был небольшой и через полчаса он уже подошел к своей работе. На здании красовалась вывеска «УВД Выборгского района Ленинградской области МВД РФ». Николай прошёл внутрь здания, заспанный постовой за перегородкой с недоумением встал со стула и отдал честь. В коридоре второго этажа стояла тишина. Гордеев не обратил на это внимания – в голове продолжал звенеть разговор с женой, подошёл к знакомому кабинету с табличкой на дверях «Начальник отдела кадров». Постучал, дёрнул за ручку, пытаясь открыть, но дверь не поддалась, посмотрел на наручные часы. Стрелки показывали семь утра. В недоумении обернулся к часам на стене коридора – время было то же. И только осознал, что ещё слишком рано. Сел на стул рядом с дверью, опустил козырёк фуражки на глаза, обнял папку, прижимая к животу. Кто он теперь? В голову проникла пустота, точно кто-то провёл ревизию, избавив её от всех мыслей. Но от случившейся чистки светлее не стало – сплошной мрак. Приятное тепло сняло напряжение, расслабило организм, давая мышцам отдохнуть. Николай закрыл глаза и через мгновение в коридоре уже нарастал шум голосов, хлопали двери, звенели вёдра, шуршали швабры.

Энергичная бабка мыла пол тряпкой, проходя мимо Николая, с удивлением заглянула под козырёк. Сотрудник не пошевелился, продолжая сидеть неподвижно в старой позе. Только папка слегка выехала из рук. Как только уборщица отошла, он приоткрыл глаза, скосил взгляд на стену – часы показывали восемь утра. Гордеев крепче обнял папку и снова уснул. В коридоре появились редкие сотрудники в шубах и пальто, их становилось больше, они тяжело ступали по коридору, здоровались, звенели ключами, открывали кабинеты, заходили внутрь. Николай продолжал крепко спать, сидя в той же позе, папка сползла на соседний стул, фуражка покосилась. Настенные часы показывали девять часов.

Полный пожилой майор милиции в шинели с меховым воротником и каракулевой папахе, по дороге отряхивая с одежды снег, подошёл к двери кабинета, у которой сидел спящий капитан. Открыл дверь ключами и, посмотрев на коллегу, тронул за плечо:

– Николай Фёдорович, вы ко мне? Гордеев испуганно вздрогнул, недоумённо посмотрел вокруг. Наконец пришёл в себя:

– Да, Никодимыч.

– Ну, заходи. Майор прошёл в кабинет. Николай взял папку с соседнего стула, зашёл за ним. У начальника отдела кадров он бывал нечасто. Обычный письменный стол с креслом, сейф, шкаф, стеллаж с делами. У стола два приставных стула. Никодимыч снял шинель и шапку повесил в шкаф, обернулся:

– Форма одежды у тебя не по сезону, Николай Фёдорович, как поживает наш заместитель городского прокурора Эра Никаноровна? – сел в кресло за столом, надел очки. – Садись, кури, согревайся! Николай, дрожа спросонья, сел на стул, буркнул в сторону:

– Спасибо. Курить бросаю. Хорошо она поживает… – снял с головы фуражку, посмотрел майору в глаза: – Только я от неё ушёл, отставной козы барабанщик! Не могу больше, – махнул рукой, – вот так. Друзей по службе растерял, начальство на задних лапках скачет. Что делать, не знаю. Хочу в семью вернуться, по детям скучаю. Так Эра Никаноровна меня здесь на службе сгноит! Может, рапорт написать в другой район или на увольнение? Никодимыч был ошарашен, он снял очки и оставил в руке, глаза распахнулись от удивления, стал в волнении слегка заикаться:

– Т-ты погоди! П-приди в себя-то? До капитана дослужился, работу знаешь, начальство хвалит, ордена даёт! – посмотрел на китель Гордеева – там вместо ордена был вырван клок, – орден-то где? Гордеев тоже посмотрел на дырку:

– Где, где? У прокурора! Кто дал, тот и взял! – перевёл взгляд на другую сторону груди. Там висела колодка от медали. Аккуратно снял её, убрал в карман. Никодимыч покачал головой, снова водрузил очки на нос, начал перекладывать на столе бумаги:

– Да, нелёгкая у тебя задача. Прокурорша тебе тут жизни не даст. В другой район переведёшься, а семья-то здесь… как же?.. А вот нашел, – он взял один из документов: – Недавно из управления кадров звонили – областной отдел убийств расширяют, хочешь, я походатайствую?

– Попробуй, мне выбирать не приходиться, – хмуро пробормотал Гордеев. Майор взял трубку и набрал номер телефона:

– Сергей Моисеевич, я вас приветствую. Это Абрам Никодимыч, кадры Выборга. Я слышал, ты расширяешься, может, возьмёшь от меня парня? Хороший оперативник, опытный орденоносец, неудачно здесь женился на прокуроре… да он тебе сам всё расскажет… Ну и отлично! Так я отправляю? Майор положил трубку и с улыбкой подмигнул Николаю. Затем встал, подошёл к шкафу и вынул оттуда серый милицейский тулуп, протянул Гордееву:

– На вот тебе, в электричке пригодится! Потом вернёшь. Областной отдел на Лиговском, 145. Держись, капитан! Гордеев вскочил объятый радостью, на щеках вспыхнул возбуждённый румянец, в лице запылало счастье. Голова снова наполнилась мыслями, чувствами, готовностью к борьбе. Обнял майора:

– Господи, даже не верится! Буду должен, Никодимыч! По гроб жизни! Честное слово, отставной козы барабанщик! Майор обнял Николая, похлопал по спине:

– Служи Отечеству, капитан! Гордеев вытянулся, как учили, по стойке «смирно», водрузил на голову фуражку, отдал честь:

– Есть служить Отечеству!

3. Антон Заботкин

Яркое летнее солнце Питера не часто радует жителей теплотой своих лучей, скорее только напоминает, что оно существует в перерывах продолжительных моросящих дождей, вселяет надежду, не даёт отчаиваться.

Антон Борисович Заботкин, высокий молодой мужчина тридцати пяти лет, интеллигентного вида с приятными чертами лица, утончённой внешности, в костюме и галстуке под цвет рубашки, с озабоченным видом взбежал по ступеням торгового центра. Быстро прошёл в нужный отдел, без разрешения проскользнул за прилавок в служебный коридор, нашёл необходимый кабинет. Торопливо едва стукнул в дверь, на которой висела табличка «Заведующий», и тут же открыл её, зашёл внутрь. Из-за стола навстречу поднялся мужчина в чёрном рабочем халате поверх рубашки и, вопросительно вскинув брови, недовольно посмотрел на гостя. Не давая ему опомниться, Антон быстрым шагом пересёк кабинет, протянул руку:

– Добрый день! Я из ГУВД, – другой рукой достал удостоверение, раскрыл, показывая, – неделю назад с вами общался по телефону по поводу костылей, таких коротких под руку. Мне сегодня позвонили, сказали, что поступили. Серьёзное лицо мужчины смягчилось, на губах мелькнула приветливая улыбка. Он пожал протянутую ладонь:

– А… канадки что ли?

– Ну да! Канадки.

– Это я звонил, – заведующий открыл шкаф и достал длинный бумажный свёрток, протянул Заботкину. Антон взял пакет и слегка развернул сверху – увидел высунувшийся костыль, радостно улыбнулся:

– Да, это они и есть! Мужчина тоже был рад:

– Берите, деньги уплатите в кассе.

– Спасибо большое, – с пакетом в руках Заботкин быстро удалился из кабинета. Важная задача была решена, но волнение не проходило – предстояла ответственная встреча, он направился к ближайшей станции метро.

Уже целую неделю, где бы он ни находился, в голове шла непрерывная борьба мыслей и чувств. Почему так случилось? Что заставило молодую красивую девушку выброситься из окна, а потом на очной ставке защищать маньяка, сказав, что виновата сама? Конечно, причиной всему изначально был Антон, который познакомил агентессу с преступными авторитетами. Дал возможность попасть в новую жизнь, полную роскоши и развлечений. Но как иначе добывать информацию, предупреждать совершение преступлений, раскрывать? Единственное, чего он всегда боялся, что Аллу разоблачат, поэтому каждую комбинацию и встречу продумывал и просчитывал заранее. Постоянно соблюдал конспирацию и обучал этому её. Но как спасти женщину от неё самой? Как залезть в её голову и понять, что ей надо, на что она готова пойти ради всплеска сиюминутной слабости? И это внутреннее бессилие тяжким грузом вины давило на Заботкина. С кем он мог поделиться своими сомнениями? Ни семья, ни коллеги по службе не должны были этого знать и даже догадываться. И только совершенно секретное личное дело платного агента «Николь» хранило всю информацию. Заботкин спешил к подопечной и чувствовал, что это уже в последний раз.

Типичная городская больница располагалась в небольшом зелёном парке. На лавочках сидели и прогуливались по дорожкам больные с посетителями.

Заботкин с пакетом под мышкой поднялся по ступеням широкого мраморного крыльца. Вход прикрывали и едва покачивались высокие стеклянные двери с табличками на ручках, где красными стрелками были указаны открывающиеся секции. Антон зигзагом прошёл в промежутке между дверьми и оказался внутри.

Всю дорогу он представлял эту встречу. Пытался анализировать своё душевное состояние, но это ему не удавалось. В голове и душе творилось что-то невообразимое. Чувство горечи переплеталось с недавней многолетней радостью, обида с мучительным расставанием. Единственное, что он мог сделать – это поставить жёсткий барьер между своей семьёй и работой. Встреча относилась ко второму.

На первом этаже больницы размещался большой холл, тут же гардероб, ларьки с продуктами и журналами. Вдоль стен – металлические скамейки без спинок. Мимо прогуливались, сидели, общались и ожидали здоровые люди в неброской одежде и больные – в махровых халатах, пижамах, частично загипсованные, с палочками или на каталках.

Заботкин был здесь впервые, глянул по сторонам, почитал вывески – где какое отделение находится, в каком направлении необходимо идти. Направился к широкой лестнице, ведущей на второй этаж, хотел начать подъём, уже поставил ногу на ступеньку, но неожиданно замер. Глядя вверх, медленно отступил на несколько шагов. Он узнал её сразу. Светловолосая девушка чуть за двадцать в больничной вытертой пижаме, стянутой в пояснице широким серым корсетом, осторожно спускалась по лестнице на громоздких деревянных костылях, упирающихся подмышки. Её поддерживала пожилая санитарка маленького роста в белом коротком халате, из-под которого торчала скатавшаяся зелёная шерстяная кофта. Девушка смотрела себе под ноги, аккуратно боязливо ставила их на ступени. Намокшие волосы спадали на распаренное красное лицо, на лбу искрились капельки пота. Поочерёдно сосредоточенно медленно переставляла костыли и опиралась на них, всё тело напряжено дрожало, сковывая медленные движения. Антон продолжал смотреть на девушку, испуганно напрягаясь и замирая, не дыша, прислушиваясь к вибрациям её мышц, точно находясь с ней в связке. Мысленно на расстоянии придавал её немощному телу собственные силы. Она продолжала спускаться, не замечая Заботкина. И ему пришлось отойти ещё назад. Глядел в упор, будучи готовым в любое мгновенье прийти на помощь.

Вот, наконец, она сошла с последней ступени, вскинула голову и посмотрела на помощницу лучезарно светящимся взглядом, несколько капель упали с чёлки, задержались на носу, стекли по вискам. Пожилая женщина с упоением глядела подопечной в лицо, ласково улыбалась, тихо подбодрила:

– Вот видишь, какая ты молодец! – перекрестила девушку, дотянулась, поцеловала в щёку. Больная обвела посетителей торжествующим взглядом, точно ей не хватало аплодисментов. И тут обнаружила Заботкина. Лицо вмиг наполнилось ликующим удивлением, улыбка стала шире: