– АнтОн БОрисОвич! – восторженно произнесла она с особым, знакомым только ему ударением. Наклонилась корпусом вперед, поочерёдно выставляя костыли, приблизилась мелкими шагами. Женщина подошла следом. Антон шагнул навстречу, передал санитарке «канадки». Обнял девушку вместе с деревянными подпорками, прижал к себе:

– Здравствуй, милая Аллочка! – щекой ощутил мокрые волосы, голос задрожал, глаза заблестели, душу пронзили глубокое сочувствие и жалость. Он прикрыл веки. В памяти проносились короткие вспышки ушедших событий:

…Здание с решётками на окнах. У большой металлической двери табличка «Приёмник-распределитель для несовершеннолетних». Дверь открывается, старший сержант выпускает на улицу Аллу – она совсем подросток, одета как мальчишка в тёртые джинсы и дутую матерчатую куртку. Стоит на крыльце, рассеянно смотрит вокруг, видит Заботкина, срывается, несётся бегом, бросается ему на шею…

…Табличка у дверей «Следственная часть ГУВД», рядом закрытые металлические ворота. Створка для прохода приоткрывается, прапорщик выпускает Аллу – ей уже восемнадцать, чёрное кожаное пальто, высокие ботфорты. Она вызывающе стоит на крыльце, смотрит вокруг, видит Заботкина, аккуратно бежит, слегка закидывая в стороны высокие каблуки, крепко обнимает его за шею, прижимается…

…Табличка у металлических дверей «Следственный изолятор № 5». Дверь приоткрывается, сержант выпускает Аллу, на ней короткая норковая шубка и замшевые сапожки с оторочкой. Она устало стоит на заснеженном крыльце, видит Заботкина, идёт быстрым шагом, останавливается, кладёт ему руки на плечи, нежно целует…

Заботкин открыл глаза, в них дрожали слёзы – за прошедшие годы столько всего было… Он продолжал держать в объятьях Аллу вместе с костылями.

Женщина рассматривала «канадки», гордо сообщила Заботкину:

– А мы вот с дочкой учимся ходить. Антон с удивлением посмотрел на женщину, затем, отстраняясь – на Аллу. Девушка выпрямилась, опираясь на костыли, взглянула Заботкину в лицо:

– Познакомьтесь, это моя мама! – глаза её мгновенно наполнились слезами. Антон опустил руки и снова посмотрел на женщину, пытаясь уловить сходство с дочерью. Значит, участковый всё же выполнил его просьбу – связался с родителями, сообщил, молодец… Алла мотнула чёлкой, стараясь улыбнуться бодрее, наклонилась, поцеловала женщину в голову:

– Мама заберёт меня из больницы к себе, её муж не против. Уедем в деревню. Антон Борисович, вы знаете, я так счастлива! Простите меня за то, что вас не слушала, подвела, сама во всём виновата. Простите за всё! – глаза её молили о пощаде, и где-то в глубине затухающей искоркой таилась робкая пульсирующая надежда. Лицо Антона стало напряжённым, на скулах заходили желваки, снова нахлынули воспоминания, а с ними давняя злость. Веки свело, он не в силах сдержать слёз, снова обнял Аллу. Окунулся в её душистые мокрые волосы, удивительно знакомые почти родные, учащённо заморгал, прижимая девушку, пока глаза не стали сухими. Слегка отстранившись, Заботкин достал из кармана конверт и протянул женщине. Та автоматически взяла, но заглянув внутрь, попыталась вернуть, перекрестилась:

– Что вы, что вы, нам от вас деньги не нужны! У нас в деревне всё есть! А за палочки спасибо – даже и не знали, где их искать, говорят – такой большой дефицит!

– Это деньги не мои, Алла заработала, – спокойно пояснил Антон и вложил конверт обратно в сухие маленькие ладони женщины. Подумал, что надо заканчивать с этой тягостной процедурой, обернулся к бывшей подопечной, поцеловал её в щёку:

– Держись, Николь! Женщина услышала незнакомое имя, широко раскрыла глаза, с недоумением посмотрела на Антона, а потом на дочь. Алла обернулась к матери, их взгляды встретились, переполненные благодарной жалостью друг к другу. На глазах обеих выступили слёзы, скользнули по молодым розовым щекам, растеклись в складках глубоких старческих морщин.

Антон быстрым шагом направился к дверям. Алла посмотрела ему вслед, всхлипнула, зажимая ладошкой рот, чтобы не разрыдаться, подбородок сморщился и затрясся. Мать тоже перевела взгляд на Заботкина. Подняла руку, чтобы благословить, но засомневалась, оглянулась на дочь и опустила щепоть за спину – кем был этот человек в судьбе её дочери – добрым ангелом или дьяволом-искусителем?..

Антон подошёл к большим стеклянным дверям, попытался открыть. Дёрнул несколько раз неудачно. Увидел в отражении двери своё лицо, по которому текли слёзы. Опустил взгляд – нарисованная красная стрелка показывала в сторону. Правая секция оказалась незапертой. Дальше снова прошёл по стрелке налево и вышел на улицу. Остановился на крыльце, поднял лицо, подставляя его прохладному летнему ветру. Вспомнил лабиринт из стрелок и подумал, что вся его милицейская жизнь идёт по чьей-то невидимой указке. Ему даются направления и повороты, которые совершенно от него не зависят и неизвестно к чему ведут. Надо было спешить на доклад к руководству, и он направился к ближайшей станции метро…

Кабинет руководителя отдела в Большом доме на Литейном проспекте был уставлен старинной мебелью. Высокий потолок, узкие врезные книжные шкафы, массивная люстра в центре, в углу большой дубовый стол. Вдоль стен тяжелые деревянные стулья с кожаными спинками. Всё источало запах старого дерева и кожи, наполняло глубоким ощущением нетленности. Заботкин по стойке «смирно» стоял в центре кабинета перед столом начальника. В массивном коричневом кожаном кресле восседал крепкий пожилой мужчина в костюме с отливом. Круглое татарское лицо с тонкими усиками-стрелочками перекосилось, глаза сузились недовольством и презрением. Твёрдым невозмутимым голосом он продолжал отчитывать подчинённого:

– …Дело агента «Николь» сдать в архив! Такую девчонку не сберёг, загубил… Заботкин пытался оправдаться:

– Андрей Петрович, я же ей не раз говорил, ну как ещё… Начальник, не слушая, прервал:

– Доложишь рапортом на имя начальника управления всё, что произошло, с чего началось, и какие меры ты принимал, как занимался воспитанием агента, обучением и так далее, назначим служебную проверку. А вообще, Заботкин, мне кажется, ты ещё не созрел для работы в агентурном отделе главка. Толку от тебя никакого. Целого Феоктистова и его братию тебе дали на откуп, внедрил агента – девочку! И что? Только факты преступной деятельности, – он медленно встал из-за стола, неторопливо подошёл вплотную, приблизив губы к уху Антона, продолжил тише:

– А кому они нужны сегодня? В стране такое творится – демократия прёт со всех сторон! С информацией работать не умеешь. Где раскаяние преступников? Где возмещение ущерба? Надо глубже смотреть на перспективу! Мы же не вечно в ментовке служить будем! Не дожидайся, поищи себе место, или я тебя обратно «на землю» отправлю стажироваться. Свободен! Заботкин вытянулся по стойке «смирно»:

– Есть, товарищ полковник! Разрешите идти?

– Идите! Антон развернулся на месте, пошёл к двери, вышел из кабинета. Душу наполнила горечь. Всё тело горело, на лбу выступил пот. Грудь жгло точно как в детстве от горчичника, забытого матерью. Видимо, этот просторный коридор с толстыми дубовыми дверьми вдоль стен, мягкими дорожками на полу не для него. Точно непосильный груз свалился ему на плечи, заставив ссутулиться. Ведь он так стремился попасть служить именно сюда. Мечтал разрабатывать преступные группы, внедрять агентов, сажать бандитов, и теперь оказалось, что он просто не подходит, точно гайка с другой резьбой. Даже года не продержался здесь… Заботкин медленно пошёл вдоль знакомых кабинетов бывших коллег и начальников, не поднимая глаз на проходящих мимо сотрудников, руководителей, гражданских специалистов. Начальник отдела, известный во всех силовых структурах города, сказал, что им не по пути. С кем же ему по пути? А что он расскажет жене, детям? Место, где он мечтал служить – элита милицейской карьеры, ему не подошло, и он снова возвращается «на землю» – в территориальное отделение милиции. Будет ловить мелких мошенников, заезжих наркоманов, квартирных воришек… Неожиданно Заботкин почувствовал, что кто-то сзади хлопнул его по плечу и пошёл рядом, услышал радостный голос:

– О, привет, Антон! Ты чего такой хмурый, еле по коридору плетёшься? Смотри, коллеги зашибут! Заботкин повернул голову и узнал своего бывшего сослуживца Александра Матвеева, с которым начинал работу в районе. Подумал – ну вот лёгок на помине! Можно прямо с ним и возвращаться «на землю», дослуживать пенсию. Снова принимать заявления от граждан, готовить отказные материалы, сидеть в засадах, сочинять, лгать, изворачиваться ради процента раскрываемости. Антон остановился и, увлекая приятеля с ковровой дорожки, отошёл в сторону горько пошутил:

– Саш, да меня и так уже зашибли! – пожал протянутую руку. Матвеев пошевелил чёрными густыми усами, в удивлении вытаращил мышиные глазки:

– Случилось что?

– Да вот, был на ковре у Новикова. Сказал, чтобы уходил из его отдела – не подхожу! Матвеев заулыбался, снова хлопнул Антона по плечу:

– А ты что, в агентурном служишь? Не знал. Слышал, у вас народ долго не задерживается. Начальник с генералами по вечерам чай пьёт, компромат на своих и чужих собирает, подковёрные игры… Плюнь ты, иди лучше к нам в областные убийства. У нас делить нечего: замочили гражданина – езжай в командировку ищи убийцу, руководи деревенскими оперативниками, учи. И твой агентурный опыт нам пригодится! Заботкин пожал плечами:

– А ты в областном? Да я в принципе и не против командировок. Только как ваше начальство к этому отнесётся? Новиков наверно уже всем раструбил, что я предатель, информацией торгую, работать не умею. Он всегда так делает. Александр засмеялся:

– Да я же тебя знаю как облупленного, вместе ж на территории в окопах сидели. Не волнуйся – начальство возражать не будет. Я и есть начальство, заместитель начальника отдела по раскрытию убийств в Ленинградской области! Эта новость ошарашила Заботкина, точно, кроме него, никто карьеру делать не собирался:

– Серьёзно? Ты заместитель начальника? Ну, ты, Саша, молодец! Растёшь! – почувствовал, как в душе зарождается надежда. Александр самодовольно улыбнулся, добавил:

– А начальник наш, Сергей Моисеевич, золотой человек! Он никого не слушает, у него своё мнение! Поехали, я на служебной машине довезу, в отделе рапорт напишешь и со всеми познакомишься. Ну как – поехали? Александр протянул руку и в ожидании замер.

– По-е-хали! – Заботкин улыбнулся, с размаху шлёпнул по его ладони своей, крепко сжал.

Это была настоящая удача. Печаль прошла, лицо Заботкина засветилось благодарной радостью – он оставался в главке.

4. Оперативная группа в сборе

Город Сланцы Ленинградской области летом 1995 года ничем не отличался от других пригородов Санкт-Петербурга. По центральной улице, объезжая выбоины в разбитом асфальте, ползли старенькие отечественные автомобили. Поскрипывая и дрожа, сворачивали на просёлочные дороги, медленно переваливаясь на колдобинах, опасливо погружали колёса в не исчезающие вечные лужи. Сигналили зазевавшимся прохожим, будоража пронзительным гудком бездомных собак, пугая куриц и гусей, заплутавших на проезжей части. Ветхие в чёрных смоляных заплатах железные крыши безликих панельных пятиэтажек ощетинились телевизионными антеннами. Окна грязные от осевшей пыли, на балконах застарелый хлам: лысые колёса от проданных автомобилей, ржавые поломанные велосипеды, порванные раскладушки. Всё убого и грустно. Население привыкло, что никто о них не заботится, зарабатывало на жизнь где только можно, главное – чтобы не мешали.

Небольшое двухэтажное деревянное здание с крыльцом и навесом светилось окнами непрерывно уже вторые сутки. Несмотря на летнюю жару, практически все фрамуги были закрыты – так требовал приказ. Вдоль козырька над входом красовалась надпись большими буквами «Милиция». Перед зданием на площадке покрытой щебнем с проросшей травой стояли два жёлтых служебных «уазика» с синими полосами и чёрная намытая до бархатного отлива «волга» начальства. В сторонке ещё несколько «жигулей» девятой и восьмой модели с простреленными колёсами. Тут же остов от разобранного грузовика.