Вместе с тем эта энергичная женщина была полна идей, ей удавалось все, за что бы она ни бралась. Вместе со своим мужем Жаном Гислен организовала в Монфланкене фестиваль «Музыка в Гиени». Профессионалы и любители на две недели поселялись у местных жителей и объединялись, чтобы сочинить парочку произведений, которые затем исполнялись в Монфланкене, в местных церквях или концертных залах. Это было очаровательно. Деревня пробуждалась, наполняясь радостным оживлением, повсюду слышались музыка и пение. Собиралась целая толпа. Гислен могла по праву гордиться проделанной работой.

Но сегодня вечером нас занимает дело Лаказа, и мы чувствует себя слегка беспомощными. Филипп – вышедший на пенсию менеджер компании Shell, Шарль-Анри – акушер-гинеколог. Юристов среди нас нет. У наших семей есть девиз: лучше плохая договоренность, чем хороший судебный процесс.

Начинает Гислен:

– Я знаю человека, который, возможно, нам поможет!

Она переглядывается с Филиппом и бабушкой. Я перехватываю этот взгляд, и у меня создается впечатление, что им известно что-то, чего не знаем мы. Как уточняет Гислен, это друг мэтра Винсента Давида, адвоката с улицы Монтень в Париже, ее делового партнера по школе:

– Кстати, именно он познакомил меня с этим человеком, когда у меня были проблемы, и это знакомство оказалось на удивление полезным! Откровенно говоря, у него связи в самых высоких кругах, он очень умен…

Подумав, Филипп добавляет:

– Это прекрасный человек, он окончил Сен-Сир^[6] и выполняет какую-то миссию в ООН. Полагаю, что он имеет отношение к спецслужбам, но предпочитает не распространяться на эту тему. К тому же, похоже, он разбирается в законах, так как владеет несколькими управляющими компаниями…

В разговор вмешивается бабушка:

– Ну да, чудесная мысль! Этот человек хорошо воспитан и во многом разбирается. Он произвел на меня отличное впечатление, когда был у нас…

Мы с Шарлем-Анри озадачены: все трое знают этого субъекта, его приглашали сюда, но мы никогда о нем не слышали. Это закрытый человек – вот и все объяснение. Бабушка и Филипп, по-прежнему расположившись на диване, с самым безмятежным видом предупреждают все наши вопросы.

– Да, – спокойно подтверждает Филипп. – Его зовут Тьерри Тилли. Но полагаю, это неполное имя. Его род очень древний…

Для семьи Ведрин военный с хорошей родословной, прекрасно воспитанный, отрекомендованный знакомым адвокатом, подходит для решения подобных проблем. Гислен вскакивает с места, сгорая от нетерпения взять дело в свои руки: «Я звоню ему прямо сейчас!» Она снимает трубку и набирает номер по памяти. Подсознательно я отмечаю эту деталь: должно быть, она с ним на короткой ноге и часто звонит ему, если знает номер наизусть! Тьерри Тилли немедленно отвечает, и Гислен передает телефон Шарлю-Анри, который объясняет ему суть дела. Разговор продолжается достаточно долго. Муж внимательно слушает собеседника. Несколько раз я слышу, как он говорит:

– А, так вы в курсе!.. Очень кстати!.. Да? Хорошо. Очень хорошо.

Шарль-Анри разъединяет вызов; судя по всему, он убежден, что Тилли – прекрасный переговорщик и сумеет повлиять на решение по нашему вопросу, заручившись поддержкой на самом высоком уровне, а значит, беспокоиться не о чем. По его просьбе Тилли будет держать нас в курсе.

На обратном пути я спрашиваю Шарля-Анри, какое впечатление произвел на него этот Тилли. Оказывается, тот прекрасно осведомлен: в частности, он напомнил мужу, что в 1995 году его включение в список Алена Жюппе^[7] в муниципалитете Бордо вызвало сопротивление со стороны некоторых членов «внутреннего круга». Поскольку эта должность не была избираемой, дело быстро замяли. Тилли также намекнул на то, что в этом районе некоторые люди завидуют семье Ведрин, и такие нападки – угроза судебного разбирательства по делу Лаказа – хотя и не представляют особой опасности, все же служат ярким тому подтверждением. Нужно поостеречься. Хотя эти объяснения были достаточно туманными, Шарль-Анри не удосужился узнать подробности. Скоро мы увидим, к чему это приведет. Если этот Тилли сумеет помочь семье, к чему отказываться? Шарль-Анри перегружен работой и не горит желанием бегать по юристам и вникать в документы по делу, которое гроша ломаного не стоит.

Хотя эти объяснения были достаточно туманными, Шарль-Анри не удосужился узнать подробности. Скоро мы увидим, к чему это приведет. Если этот Тилли сумеет помочь семье, к чему отказываться?

Мне интересно: почему Тилли заинтересовался нашим делом? Он очень занятой человек и никакой выгоды не имеет. По версии Шарля-Анри, Тилли поддерживает контакты с бывшими участниками Сопротивления по всей Европе благодаря своим миссиям, которые он выполнял для ООН. Во время войны, пока ее муж находился в плену в Померании, моя свекровь жила в Мартеле – одна с двумя старшими детьми. Подобно остальным, она находилась на самообеспечении, питалась продуктами из поместья и помогала жителям деревни. Ей приходилось следить за хозяйством, заботиться о свекрови, слабослышащем девере и двух малышах. Поведение этой женщины в годы войны было во всех отношениях достойно похвалы. В округе она пользовалась всеобщим уважением. Могла ли свекровь тайно принимать участие в Сопротивлении? Об этом она никогда не распространялась, но Шарль-Анри делает эти выводы, основываясь на высказываниях Тилли. Подтверждением становится и загадочная фраза, которую бабушка в последнее время часто повторяет с легкой улыбкой: «Я унесу свои секреты с собой!» Похоже, Тилли поручено поддерживать таких малоизвестных храбрецов, оказавшихся в трудной ситуации. Представители высших кругов признают мужество, проявленное матерью Шарля-Анри, и это заставляет его еще больше ею гордиться. Любовь и уважение, которые он питает к матери, лишь усиливают эту убежденность. Глубже он не копает. И потом, Филипп и Гислен, судя по всему, абсолютно уверены в Тилли – лишний довод не сомневаться в этом человеке. В Бордо мы возвращаемся, окончательно успокоившись.

2

«Наконец наши семьи встретились»

Мы с Шарлем-Анри познакомились в 1969 году, столкнувшись у дома моей подруги, к которой я шла на день рождения. Никогда не забуду, как передо мной возник смуглый юноша с голубыми глазами, чрезвычайно забавный. Помню, как властно сунула ему в руки торт, чтобы позвонить в дверной звонок. Вошли мы вместе.

Это не было любовью с первого взгляда, скорее, планомерной осадой. Мне вот-вот должно было исполниться двадцать. Последние пару лет я встречалась с молодым человеком, от которого, по правде сказать, тогда немного отдалилась. Мое знакомство с Шарлем-Анри ускорило разрыв. Он учился на втором курсе медицинского факультета, я – на филологическом. В тот вечер мы немного поболтали, и ничего особенного не произошло. Затем мы снова встретились. У нас были общие друзья, и нередко появлялась возможность где-то пересечься. Мы оказывались на одних и тех же вечеринках, а затем стали ходить туда вместе. Он пригласил меня в кино, мы обнаружили, что наши вкусы совпадают – обоих интересовали лекции о путешествиях и философии. Постепенно я поняла, что он мне действительно нравится. У него было хорошее чувство юмора, и в то же время он серьезно относился к учебе, своему будущему и жизни в целом. У нас было одинаковое мировосприятие.

Брак был обязательным условием счастливой жизни. Я видела себя любящей женой любимого мужчины, матерью и состоявшимся профессионалом, и довольно быстро Шарль-Анри в моих глазах превратился именно в такого человека – в будущего отца моих детей, главу семьи. Он двигался в том же направлении. Мы нашли друг друга.

Члены семьи де Ведрин жили в Бордо, у них была собственность в Монфланкене. Отец, инженер-агроном, служил в Министерстве сельского хозяйства и управлял фамильным имением. Сестра Анна и брат Филипп были старше Шарля-Анри – оба родились до войны. Шарль и Гислен появились на свет позже, в 1946 и 1948 годах. Де Ведрин в шутку называли старших довоенной парой, а младших – послевоенной. Их дальние предки, землевладельцы-протестанты, были родом из Оверни, а в этом регионе они обосновались более четырехсот лет назад. Мне не пришлось рассказывать родителям о семье моего избранника. Наши матери знали друг друга с тех пор, как моя, будучи намного моложе, поселилась в Ло-и-Гаронне. Обе прекрасно знали, кто есть кто в обеих семьях. Все выглядело идеально: одинаковый уровень образования, схожий образ мыслей, равное происхождение. Но когда наши отношения стали действительно серьезными – примерно через полтора года, – камнем преткновения оказался религиозный вопрос. Ведрины были протестантами, а мы католиками. Это огорчало моих родителей. Они не были ни фанатиками, ни фундаменталистами, но соблюдали обряды католической церкви. Их объединяло общее убеждение: мы должны пожениться в соответствии с нашей религией. Брак – очень непростое дело, и, если мы расходимся во мнениях по поводу веры, это в конечном итоге создаст немало проблем. Особенно в том, что касается воспитания детей.

Первое время мама была крайне обеспокоена ситуацией. Наше различие порождало бесконечные споры – у меня с родителями и между нами двоими. Я впервые видела, чтобы мои близкие настолько расходились во мнениях. Несмотря на все, что мама думала о протестантизме, она желала мне счастья, отец же оставался непримиримым. К счастью, двоюродный брат – священник и директор семинарии в Бордо – умел сглаживать углы.

Наконец наши семьи встретились. Матери прекрасно поладили, а вот отцу оказалось труднее с моим будущим свекром. Вдобавок к разным вероисповеданиям, они еще и обладали совершенно несхожими характерами. Протестанты, как правило, лояльнее относятся к смешанным бракам, и родные мужа переживали гораздо меньше, чем мои. С другой стороны, воспитание наших будущих детей оставалось непростым вопросом. Мы все больше спорили с Шарлем-Анри, наши позиции становились все жестче, а двери хлопали все чаще. Мысль о разрыве настолько внедрилась в наше сознание, что однажды весной мы расстались, снова воссоединившись только в конце лета.

Помню, как тяжело переживала это время: впервые я причиняла реальную боль родителям. Однако, противостоя им, я доказывала, сколь сильна моя любовь к жениху. Именно это в конечном счете заставило их уступить. Возможно, поверить в серьезность наших намерений помогло и то, что мы планировали пожениться по окончании учебы, когда у нас появится заработок, позволяющий обрести независимость. На это им нечего было возразить. Все тщательно взвесив, они благословили наш союз. Шарль-Анри очень естественно влился в нашу семью.

3

«Мы никогда не задавались вопросом о скрытых разногласиях»

Мы обвенчались в 1975 году в департаменте Ло-и-Гаронны – в маленькой романской часовне, расположенной рядом с владениями моей бабушки по материнской линии. Экуменический брак, заключенный пресвитером и пастором. Тогда церковь попросила меня подписать документ, в котором я обязалась приложить все усилия для воспитания наших детей в католических традициях. Мы же дали им основы обоих учений, чтобы они могли сделать свой выбор позже. Зная, что у Шарля-Анри учеба продлится дольше, я получила диплом специалиста по документообороту, чтобы поскорее начать зарабатывать. После свадьбы мы поселились в небольшом доме, арендованном родителями мужа. Шарль-Анри учился экстерном в медицинском, я работала в центре Бордо – специалистом по документации в Институте управления бизнесом. Я искала информацию для студентов и научных сотрудников, и работа мне очень нравилась.

Дом я обставила мебелью, купленной на сбережения, сделанные до свадьбы. И вот мы, будучи еще, по сути, студентами, стали молодоженами. Наша жизнь не сильно отличалась от прежней: мы виделись с друзьями, гуляли, проводили выходные на море или в сельской местности. Короче говоря, были счастливы, беззаботны и очень активны.