Шарлю-Анри нужно было закончить учебу и начать специализироваться в области акушерства и гинекологии, поэтому в 1977-м, в год рождения нашего старшего сына Гийома, он принял решение поехать в Тунис. Там мы прожили два года: четыре месяца в Бизерте и двадцать месяцев в Бедже, на северо-западе страны. Изгнание давалось мне нелегко, особенно поначалу. Только представьте: молодая женщина двадцати семи лет, с новорожденным ребенком на руках, почти ничего не знающая о стране, живет в скудно обставленной квартире в центре небольшого городка и предоставлена сама себе в течение целого дня. Шарль-Анри уходил утром и возвращался вечером очень уставшим. Изредка я встречалась с семьями иностранных служащих – немцев, поляков, чехов, итальянцев, – и в большинстве случаев их жены работали. В моей памяти сохранились затяжные периоды одиночества: с местными я тоже не общалась, за исключением Сами, тунисского начальника Шарля-Анри, и Гаэтаны, его жены. Для досуга и культурного времяпрепровождения в Бедже не было абсолютно ничего.

Радовало, что Шарль-Анри был в восторге от работы и прекрасно ладил с персоналом больницы. Он пользовался уважением и подружился со своим начальником, получившим образование в одном из лучших парижских университетов.

Я привыкла к насыщенной общественной жизни и бесконечно скучала по друзьям и родным. Однако в итоге мне удалось превратить одиночество в преимущество, изменив приоритеты и поставив на первое место ребенка и свое саморазвитие. Таким образом, я стала меньше зависеть от других и взяла себя в руки. Я много размышляла, научилась находить ценных людей в новой для меня среде немцев, чехов, поляков. В итальянской общине женщины обладали очень теплыми «мамиными» качествами. Они принимали меня с любовью, угощали, давали советы. Немки, будучи замечательными хозяйками, научили меня обустраивать быт. Также я постепенно вошла во французское сообщество. Эти связи оказались весьма прочными, и мы дружим по сей день. Наконец, я открыла для себя доброту тунисцев: по отношению к малышу Гийому и ко мне самой. Помню, как почти ежедневно ходила на рынок и однажды утром увидела в одной из лавок юбку. Она мне очень понравилась, но примерить ее было негде. Продавщица, не задавая лишних вопросов, сказала:

– Я тебя знаю, ты жена врача. Так что бери юбку, примеришь дома. Если вещь тебе приглянется, заплатишь за нее завтра, а нет, так вернешь.

Мне нравился этот мир, где можно быть щедрым и доверять незнакомому человеку. Это вызвало в моей душе глубокий отклик. Я ни разу не столкнулась со злостью или подлостью, даже представить себе такого не могла. Людям, которые мне встречались, подобное было несвойственно. Более того, они поощряли меня к такому же поведению. У нас бывали гости: на несколько дней приезжали родители Шарля-Анри, следом мои родители, затем моя сестра и другие родственники.

По возвращении в Бордо, безусловно, будучи счастлива оказаться в привычном мире, я ни капли не пожалела о своем пребывании в Тунисе. Шарль-Анри начал брать подмены и стал лучше зарабатывать, мы смогли занять денег и купить небольшой дом.

В 1980 году родился Амори, а в 1985-м – Диана. Шарль-Анри решил объединиться с коллегой, которого очень ценил. Этот сложный и интересный человек стал для мужа настоящим другом, и мы были в восторге от их совместного проекта. Август Шарль-Анри намеревался провести в Бордо. Поскольку рождение Дианы ожидалось в сентябре, я отправилась на Кипр, в деревню Пила. У моих родителей там была своя квартира, выходившая на набережную. Я должна была вскоре вернуться в Бордо, но однажды в конце дня – помню, я любовалась закатом, – позвонил крайне потрясенный Шарль-Анри: его друг, которого он заменял во время отпуска, скоропостижно скончался. Я поспешила домой, чтобы поддержать мужа, после чего прямиком отправилась в клинику, где на несколько недель раньше срока родила Диану. Малышка стала отдушиной для Шарля-Анри, который был рад, что у нас появилась дочь.

Помню те дни, когда счастье от того, что после двух мальчишек у нас появилась девочка, резко контрастировало с горем и разочарованием мужа, который потерял друга и должен был заново выстраивать свое профессиональное будущее. Шарль-Анри не экспансивен, он сдержан, а за его кажущейся авторитарностью скрывается природная застенчивость. В те дни я впервые подумала, что он более ранимый, чем хочет казаться окружающим. Утрата дружбы и остановка проекта причиняли ему боль и так сильно печалили его, что я задавалась вопросом: создан ли мой муж для того, чтобы двигаться по жизни в одиночку? Работа в тандеме с другом означала для него больше, чем обмен мнениями и взаимную поддержку. Больше, чем обычное деловое партнерство. И скоро всего этого ему будет остро не хватать. Возможно, я была единственной, кто знал об этой его слабости, поскольку Шарль-Анри являл собой противоположную картину – уверенного в себе человека, умеющего противостоять испытаниям. Я поклялась себе, что всегда буду рядом с ним.

В конце концов мой муж открыл кабинет на пару с другим партнером. Мы больше не нуждались в моей зарплате, и я оставила работу в качестве специалиста по документации, выйдя в длительный неоплачиваемый отпуск, чтобы заботиться о детях и родителях.

Мне не нравится слово «успех» применительно к материальной стороне жизни. В то же время мы действительно достигли того уровня, когда все стало проще. Мы купили в Кодеране, приятном районе Бордо, прелестный старинный белостенный дом с садом. Окна смотрели прямо на Бордоский парк, самую большую зеленую зону в городе. Когда мы там поселились, я была уверена, что это место станет нашим семейным гнездышком. Домом, где вырастут дети и появятся на свет внуки. С этой мыслью я заботливо обустроила его. Мне хотелось создать обстановку, в которой каждый был бы счастлив, где у каждого имелся бы свой уголок, где мы встречали бы каждый день с радостью. Наконец-то у меня появилось ощущение: вот он, дом мечты!

Мои родители часто у нас гостили. Мама была исключительным человеком. В 1977 году, пока мы жили в Тунисе, она заболела раком, но, проявив достойное восхищения мужество, выиграла битву. Все еще проходя курс химиотерапии, она не хотела откладывать свой визит. Поэтому Шарль-Анри взял на себя ответственность за ее лечение. Наша квартира, климат – все это абсолютно не подходило для мамы, такой измученной. Но ее состояние менялось к лучшему; она была счастлива видеть Гийома и проводить время со мной. И, что уж скрывать, ее приезд был самым радостным событием на протяжении всего нашего пребывания в Тунисе.

Болезнь подкосила ее после нашего переезда в Кодеран. Мне было тридцать восемь лет, и я обожала свою мать. Она была для меня примером, дала мне столько же сил и энергии, сколько любви. Ее смерть стала моим первым настоящим горем. Мне оставалось единственное утешение: я видела ее с внуками в этом доме, уверенную в моем будущем. Отец, который отличался сдержанным характером, переживал боль внутри себя. То, что со стороны могло сойти за безразличие, было не чем иным, как невыносимым страданием. Без моей матери он потерял интерес к жизни, все больше отстраняясь от мира. Я окружила его заботой, старалась, чтобы он как можно чаще бывал у нас. Заболев, он не раз повторял, что предпочел бы поселиться в доме престарелых. Мне этого очень не хотелось, но отец настаивал. Мы договорились, что он съездит туда ненадолго, максимум на месяц, чтобы присмотреться, а потом решим, как быть дальше. Отец поступил в выбранное мной учреждение, которое показалось мне вполне сносным. Спустя несколько месяцев он умер. Просто позволил себе это сделать, чтобы воссоединиться с любимой женой через два года после ее ухода. В сорок один год я ощутила сиротство в полном смысле этого слова. Поэтому я постаралась сблизиться со старшей сестрой Франсуазой. Из-за разницы в возрасте я иногда чувствовала, что по отношению ко мне она берет на себя роль матери. Благодаря возможности общаться более открыто и безоговорочно доверять друг другу наша привязанность росла. Мы часто созванивались. Летом сестра приезжала в Пилу, или же мы встречались в Ло-и-Гаронне, где у нее был дом.

Родители мужа обедали у нас каждое воскресенье. Мне хотелось, чтобы они видели внуков как можно чаще. Для меня большая семья являла собой средоточие привязанностей, защиту от любых жизненных невзгод, источник счастья. Особенно после смерти мамы и отца. Возможно, с моей стороны это было наивностью, но я не отдавала себе отчета в том, что это сближение, устроенное искренне и без задней мысли, может оскорбить моих родственников. Несомненно, родители мужа уделяли мне повышенное внимание. Позже, в эпоху Тилли, Гислен заявит: «Ты украла у меня мою мать, Тьерри мне ее вернул…»

В 1992 году мой свекор передал Мартель Шарлю-Анри, хотя старшим в семье был Филипп. С самого детства у того были сложные отношения с отцом. На три года их разлучила война – пока мой свекор содержался в лагере для военнопленных в Померании. С учетом напряженной семейной обстановки этот поступок особенно разочаровал Филиппа, ощутившего острую горечь. Но, поскольку проявлять агрессию не в его характере, он сумел подавить чувства, а когда мой деверь смог выкупить Талад, исконное владение рода Ведрин, расположенное недалеко от Мартеля, привязанность, которую он вскоре испытал к этому дому, затмила все его сожаления. Однако так могли сказать о себе далеко не все. Мы с мужем действительно не замечали этой обиженности. Прежде всего потому, что семья собиралась только на праздники и летом, а в присутствии Шарля-Анри атмосфера менялась. Когда в 1995 году отец мужа скончался, я, конечно же, старалась поддержать свекровь. Если предоставлялась возможность, мы вместе с моими подругами водили ее в музей, кино или на лекции. Она всегда с радостью откликалась на эти приглашения. Подругам тоже было приятно ее общество. И потом, мы часто собирались в Мартеле – на него свекровь также имела права, – поскольку она не любила оставаться там одна.

После смерти родителей я погрузилась в дела – пытаясь отвлечься от горя, а также из-за унаследованной от матери любви к общению и коллективной деятельности. Каждый четверг мы с подругами устраивали обеды. Я состояла в ассоциации «Бордо приветствует», призванной помогать вновь прибывшим, знакомить их с городом и его населением. Я посещала кружок чтения – просто обожаю книги – и активно участвовала в жизни школы, куда ходили мои дети, являясь председателем родительского комитета. Короче говоря, продолжала бежать сразу во всех направлениях, что, вероятно, было большой ошибкой.

Шарль-Анри тоже с головой окунулся в работу. Он вел акушерскую практику в самой крупной клинике Аквитании, и книга записи к нему на прием всегда была переполнена. Также он занимался делами профсоюза, уходил на рассвете и возвращался поздно вечером. Я взяла на себя быт и часто оставалась одна с детьми. Муж проводил с нами свободное время, но его было очень немного. И все же мы были счастливой парой и понимали друг друга. Шарль-Анри полагался на меня во всем, что не было связано с его профессиональной жизнью, и его доверие вызывало у меня гордость. По сути дела, мы походили на все благополучные семьи, где супруг занимается избранным делом, отдавая ему все силы, а жена с удовольствием хлопочет по хозяйству. В общем, классика. Но не слишком ли мы были перегружены? Не упускали ли возможность поразмышлять о себе, о том, чего нам хочется на самом деле? Мы никогда не задавались вопросом о скрытых разногласиях, существовавших внутри семьи. Тем не менее каждое лето они проявлялись все сильнее, а мы не обращали на это внимания…

4

Тилли: «Нет ли заговора, зависти, ревности и агрессии?»

Зачем востребованному врачу из Бордо, чей график забит до предела, тратить время на то, чтобы мчаться в Париж и тратить два драгоценных часа на субъекта, о котором он почти ничего не знает? Этот вопрос заслуживает того, чтобы его задать, потому что именно так между Тьерри Тилли и моим мужем установилась прочнейшая связь, длившаяся почти десять лет и чуть не уничтожившая нас.