В конце 2000 года, через несколько месяцев после их первого контакта по делу Лаказа, у Шарля-Анри и Тилли состоялось несколько телефонных разговоров. Кратких, но достаточно убедительных, чтобы по первому зову муж запрыгнул в скоростной поезд и примчался в столицу. На вокзале Монпарнас в конце платформы его ждал молодой худощавый мужчина в маленьких очках, выглядевший чрезвычайно солидным и уравновешенным. Тилли сразу подошел к Шарлю-Анри; он узнал его, хотя ни разу не видел. Неужели почувствовал, что невысокий человек, ищущий кого-то взглядом, и есть Шарль-Анри де Ведрин? Может, вспомнил фотографии, которые видел в доме Гислен? Пройдясь вдоль вокзала и обменявшись вежливыми банальностями, они зашли погреться в одно из кафе, расположенных на площади 18 Июня.

Тилли садится против света, лицом к собеседнику, и невзначай наблюдает за ним. С самого начала между ними – пятидесятидвухлетним Шарлем-Анри и тридцативосьмилетним Тилли – устанавливаются отношения на равных. Тилли довольно скрытен в том, что касается его деятельности: избегает имен, географических названий и событий, к которым он, кажется, причастен, проявляет осторожность и дает понять, что не уполномочен рассказать больше. С другой стороны, он прекрасно осведомлен о жизни в Бордо и о работе Шарля-Анри, о его особой ответственности. Мой муж отвечает на вопросы, раскрывает все больше подробностей своей жизни, радуясь, что его внимательно слушают. Постепенно их беседа становится доверительной. Два человека одинакового интеллектуального уровня и общественного положения говорят на одном языке. О чем именно? О работе Шарля-Анри, о его повседневной практике, об объеме клиентской базы, о том, как трудно поддерживать баланс между семейной и профессиональной жизнью. Тилли на своем опыте знает, каково это, когда не хватает времени наблюдать, как растут твои дети. У него их двое, и видится он с ними крайне редко. «У нас обоих немало насущных обязанностей, но, к счастью, мы женаты». Насколько ему известно, у Шарля-Анри есть супруга, на которую можно опереться.

Эта преамбула, имевшая место в кафе, словно пузырь, существующий вне пространства и времени. Шарль-Анри встречается с человеком, о котором очень мало знает и который обладает редким талантом слушать. Сам того не желая и, очевидно, не осознавая этого, мой муж оказывается в роли пациента, пришедшего на консультацию к психотерапевту. Вроде бы сомнительное сравнение. Тем не менее он легко раскрывает перед собеседником душу. Когда тебе внимают, это придает уверенности. Шарль-Анри ничего не подозревает: если бы его в тот день посетило чувство тревоги, он бы пожал плечами или поднял глаза к небу, возможно, даже с раздражением.

Ненавязчиво, очень тонко, Тилли выспрашивает о нашем образе жизни, каникулах в Пиле, большом доме в Бордо и постоянных заботах о Мартеле, недвижимости и землях, полученных мужем в наследство от отца, – чтобы модернизировать их, пришлось немало потрудиться. Разговор заходит о проблемах с продажей особняка, принадлежавшего бабушке и ее сестрам, а также о трудностях, которые преодолевает Гислен. Собеседник внимательно слушает Шарля-Анри, а потом задает вопрос. Впрочем, был ли это вопрос? Скорее замечание, затрагивающее тему… Нет, не заговора, но зависти, ревности и даже агрессии, которые у кого-то может вызвать такая семья, как Ведрины, – состоятельная, аристократическая, уважаемая.

Когда они расстаются, чувствует ли Шарль-Анри, что у него появился друг? Человек, готовый подставить плечо в трудную минуту? В поезде, везущем его назад в Бордо, он взволнованно размышляет над словами нового знакомого.

Исторически в подсознании каждого протестанта живет решимость вступить в бой, готовая включиться в любой момент. Это результат всех пережитых преследований, всех войн, всех проигранных и выигранных сражений. Еще каких-то двадцать лет назад Шарлю-Анри пришлось выстоять в борьбе за право жениться на любимой женщине. Есть и еще кое-что, более сокровенное. Вслед за своим отцом Шарль-Анри не устает повторять, что он землевладелец. Самое дорогое, что заключено в их сердцах, – это поля, леса, стены Мартеля, нежный холмистый пейзаж, запахи перегноя и сена, которые вдыхаешь ранним утром. И за это они тоже будут биться, как и их предки. У них всегда было ощущение принадлежности к скромному и гордому меньшинству: протестантским аристократам-землевладельцам. Ведрины – это семья или, может, клан? Находясь в Бордо, мы никогда бы об этом не задумывались. Другое дело – в Мартеле. Иногда мой муж испытывает нечто вроде «синдрома осажденной крепости». Чтобы пробудить это чувство, незнакомцу пришлось лишь умело его расшевелить. На тот момент этот человек все еще оставался загадочной фигурой, но сама эта загадка являла собой смутный соблазн, укрывшийся от Шарля-Анри. Он лечит тело, помогает появляться на свет новым жизням, но недостаточно интересуется душой и семейной психологией.

Иногда мой муж испытывает нечто вроде «синдрома осажденной крепости». Чтобы пробудить это чувство, незнакомцу пришлось лишь умело его расшевелить.

Вернувшись домой тем же вечером, Шарль-Анри рассказывает мне о прошедшей встрече, подчеркивая интеллект и обаяние этой прекрасной и активной личности. Он делится своими впечатлениями: похоже, наша семья подвергается вероломному нападению. Но благодаря этому человеку мы больше не одиноки в своих невзгодах.

Затем Шарль-Анри обращается к теме, судя по всему, затронутой в их беседе: к нашим финансовым вложениям. Он предлагает проследить, чем занят мой поверенный: по имеющейся у Тилли информации, мы могли бы намного лучше распорядиться капиталом. Все под контролем, он ведет дела «как настоящий глава семейства»: по большей части это страхование жизни и казначейские векселя. И тут я поражаюсь тому, как разговор, изначально посвященный способам защитить интересы семьи Ведрин, переходит на управление нашими деньгами, в частности моими. Но Шарля-Анри занимает другое: чего стоят наши консультанты?

– Ты все еще доверяешь им? – спрашивает он. – У тебя никогда не возникало сомнений на их счет?

Прекрасно помню тот вечер. Мы в нашей спальне, которую я обставила как можно уютнее: купила две прикроватные лампы, излучающие свет, комфортный для чтения в постели и в то же время достаточно мягкий, чтобы создать атмосферу безмятежности и покоя. Мне нравится эта комната, она олицетворяет тихую мирную жизнь. Однако именно в тот самый момент у меня возникает смутное чувство, что Шарль-Анри впускает в окно хаос. Это продолжается какую-то долю секунды, но неприятное ощущение засядет занозой в моей памяти. Теперь, по прошествии более десяти лет с того вечера, я пишу эти строки и понимаю, что оно никуда не делось.

На предложение Тилли я реагирую, как и любой другой на моем месте: разве не стоит разузнать об этом человеке, прежде чем принимать какое-либо решение? У мужа есть связи в политическом мире Бордо, достаточно лишь позвонить. Какую-то информацию легко получить в справочной службе. Но Шарль-Анри не слышит меня. Он не спорит, не требует, чтобы я действовала тем или иным образом, – просто соглашается: да, ничего не мешает нам навести справки, если это меня успокоит или доставит мне удовольствие. Но вопрос остается открытым. Наверное, потому что уже поздно. Он устал, и завтра его ждет тяжелый день. Вероятно, Шарль убежден, что я готова подчиниться. Не знаю. Больше ни разу не зайдет речь о том, чтобы получить какие-либо сведения о Тилли. Я могла бы сделать это сама, но пустила все на самотек. Видимо, хотела, чтобы делом занялся муж. Чтобы инициатива исходила от него.

Жизнь шла своим чередом: дети, ассоциация, разнообразные дела, Шарль-Анри, его клиентура, собрания профсоюза врачей, друзья…

А две недели спустя Шарль-Анри снова встретился с Тьерри Тилли в Париже. На этот раз о бабушкиной проблеме никто и не вспомнил – все внимание было направлено на мои инвестиции. Похоже, источники, информировавшие нового друга моего мужа, справились с поставленной задачей: вложения под угрозой, а банковский консультант, годами занимавшийся этим вопросом, все же не так компетентен, как я думала. Ничего из этого не было сказано прямо, все лишь подразумевалось…

Тем же вечером Шарль-Анри ужинал у сестры в Фонтене-су-Буа. И конечно, разговор вращался вокруг недавней встречи. Гислен довершила дело, откровенно поведав о роли Тьерри в ее жизни за прошедшие два года. Так как Дама Сухарь вела дела из рук вон плохо, Тьерри вмешался и помог ей. Об этом Гислен рассказала в шутливой форме: мол, у него своя клининговая фирма. Вот так с подачи мэтра Винсента Давида этот человек вошел в жизнь Гислен. Летом он везде навел порядок – у Дамы Сухарь буквально открылось второе дыхание. Затем Тьерри, разбиравшийся в компьютерах, помог ей выгодно обновить все оборудование. Надо признать, что с тех пор в школе дела пошли на лад. Настолько, что Гислен приняла его на работу, сделав своим заместителем. Она могла доверить ему любой вопрос, требовавший решения, он со всем справлялся. Проще говоря, он стал НЕ-ЗА-МЕ-НИ-МЫМ!

Шарль-Анри слышит только то, что хочет услышать. Поэтому его не удивляет, когда агент спецслужб – неважно, бывший или действующий, выполнявший миссии при ООН, возглавляющий несколько корпораций, – соглашается стать подчиненным его сестры! И посвятить ей значительную часть своего времени! Но это всего лишь временное устранение неполадок, одна из его многочисленных миссий!

– К тому же, – резюмирует Гислен, – Тьерри умнейший человек, у него такая интуиция, такое чутье! Я знаю его сто лет.

Она без колебаний советуется с ним по любому поводу. Они беседуют каждый день и обедают вместе несколько раз в неделю. Разумеется, она рассказала ему о семье, о своей жизни, о братьях и сестре, умершей от опухоли головного мозга, а также в деталях о Шарле-Анри и его «драгоценной» жене… Она даже посвятила его в подробности нашего с мужем знакомства и пребывания в Тунисе, упомянула о кончине друга-компаньона, описала дом в Кодеране и квартиру в Пиле. Гислен выложила ему все о моих родственниках, в том числе о дедушке-промышленнике… Она пригласила его в Ло-и-Гаронну, познакомила с Филиппом и бабушкой, которым он сразу понравился. Подобное сближение могло бы навести на мысль о банальной любовной интрижке, но все обстояло иначе. Тилли познакомил Гислен со своей женой Джессикой – красивой элегантной женщиной – и дочерью Наташей.

По словам Гислен, Тьерри просто предлагает решения, и, главное, ему можно верить во всем!

По словам Гислен, Тьерри просто предлагает решения, и, главное, ему можно верить во всем!

– Вот увидишь, – убеждает она, – если ты ему доверишься, то получишь в тысячу раз больше того, что имеешь! Пройди первые девять шагов, он сделает десятый. Шарль-Анри уже убедился в этом. Брат гордится тем, что знает людей и может разобраться в любой ситуации, – этот талант просто необходим хорошему акушеру, – так вот, у него есть чувство, что между ним и Тилли течет позитивная энергия.

Как того требует его профессия и в соответствии со своим характером, мой муж осторожен и прагматичен. Несмотря на это, он постепенно проникается доверием к новому знакомому и не замечает перекоса в отношениях благодаря хамелеонскому дару Тьерри Тилли.

Сразу по приезде в Бордо Шарль-Анри всерьез берется за меня и вновь заговаривает о наших вкладах. На этот раз он возвращается из Парижа восторженным, возбужденным и каким-то наивным. По его словам, мы должны отказаться от услуг управляющего активами. Только Тилли и его компания Presswell способны эффективно защитить наши капиталовложения.

Муж в этом убежден и, судя по всему, на сто процентов. Я же остаюсь скептиком и уговариваю его задуматься. Повторяю, что нужно собрать информацию об этом человеке и его компании. Шарль-Анри по-прежнему меня не слышит и даже сегодня с трудом вспоминает те мои предостережения.

Тон нашего разговора повышается, но совсем чуть-чуть; мы не привыкли яростно противостоять друг другу. С другой стороны, воцаряется какая-то нервозность, зарождается тревога по поводу завтрашнего дня, которую дети так или иначе чувствуют, хоть и не подают вида.

В выходные в Мартеле остальные члены семьи Ведрин, каждый по-своему, вступают в дело, убежденные и убеждающие, не слушая и не слыша того, что говорят другие.