Идиллический портрет Тьерри Тилли, который постоянно рисуют Гислен и ее сын Франсуа, обретает все новые краски за счет уверенности бабушки, Шарля-Анри, Филиппа и его спутницы жизни Брижит. Я пытаюсь привнести нюансы, которые никто не слышит или не хочет слышать… Чувствую себя изгоем перед лицом сплоченного братства, которое не исключает меня окончательно, но в то же время не считает своей. Бабушка позволила Тилли «окурить себя фимиамом». Она полностью утратила способность критически мыслить, размягчилась, уступив ему место главы семьи. Ловушка захлопнулась!..

Ежедневный обмен мнениями между «призраком» Тилли и Гислен теперь определяет нашу повседневную жизнь. Я стараюсь не поддаваться романтическим и в какой-то мере параноидальным порывам сестры мужа, которые постепенно заражают остальных. Однако, отрезанная от всех своих друзей и близких, я в конечном итоге сдаюсь, чтобы еще больше не усложнять ситуацию.

Столкнувшись с таким радикальным и непривычным отношением, я ломаюсь. Уступаю во всем, даже не спрашивая у своего банка, как обстоят дела с этой компанией Presswell, которой я выписываю чеки на довольно крупные суммы. С тяжелым сердцем ставлю подпись, чувствуя, что совершаю огромную глупость. Но перевешивает главный аргумент – привязанность моей семьи бесценна. Теперь есть два мира: внешний и мы, замкнутые в себе, поддерживающие друг дружку. Тилли говорил: «Мы все в одной лодке, и я ее капитан».

Итак, я вверила свои финансы совершенно незнакомому человеку. По правде говоря, мы уже виделись с ним дважды, но никакой ясности в отношении этого человека у меня не появилось. В мае, еще до того, как муж встретился с ним впервые, я провела три дня в Париже с моей Дианой, которой в то время исполнилось пятнадцать. Мы остановились у Гислен в Фонтене-су-Буа, в большом доме, утопавшем в зелени. К обеду прибыл Франсуа, а вместе с ним какой-то мужчина. Незнакомец был значительно старше сына Гислен и выглядел слегка безумно в кедах, мешковатых шортах и выцветшей толстовке. Невысокого роста, чуть сутулый, со светлыми спутанными волосами – внешность, как говорится, никакая. Гислен не представила его, лишь коротко бросила, что он светило технических наук и помогает сыну готовиться к сдаче дипломной работы. Гость вяло пожал мне руку. Он произвел на меня отталкивающее впечатление, я даже удивилась, как это золовка позволяет Франсуа общаться с таким типом. Это и был Тилли. Вспоминая ту встречу, я до сих пор не могу понять, почему Гислен не произнесла его имени. Я ее никогда об этом не спрашивала, но убеждена, что он приказал ей не делать этого по каким-то своим причинам.

Не устаю повторять, что Тьерри Тилли просто повезло. Именно так и никак иначе. Когда он приехал в Бордо, чтобы положить в карман наши первые чеки, сопоставь я его личность с человеком, которого встретила в Фонтене-су-Буа, ничего бы не случилось.

Затем в июле следующего года, когда фестиваль «Музыка в Гиени» был в самом разгаре, Гислен прибыла в Мартель в сопровождении элегантной пары. Он – худощавый блондин в маленьких очках, самая обыкновенная располагающая внешность. Она – высокая брюнетка со спортивной фигурой. Не представив мне своих гостей, Гислен провела их по всему дому, комната за комнатой, явно наслаждаясь экскурсией. Дом был полон друзей и родственников, мое внимание было перегружено. Я не обратила на это внимания, не узнав в блондине преподавателя технических наук, встреченного в Фонтене.

В Бордо за чеками приехал уже совсем другой человек: энергичный бизнесмен, спортивный и подтянутый. Маленькие очки, волосы аккуратно зачесаны набок – представительная внешность идеального зятя с хорошо подвешенным языком, помимо всего прочего демонстрирующего впечатляющую уверенность в себе. Его рукопожатие, от которого едва не расплющивались фаланги пальцев, было мне неприятно, так как недвусмысленно намекало на стремление к власти. Новая версия этого персонажа оказалась для меня ненамного убедительнее предыдущих.

Его рукопожатие, от которого едва не расплющивались фаланги пальцев, было мне неприятно, так как недвусмысленно намекало на стремление к власти. Новая версия этого персонажа оказалась для меня ненамного убедительнее предыдущих.

На первый взгляд Тьерри изо всех сил старался развеять мои опасения: все регистрируется в налоговом центре, он удостоверяет подписью получение чеков компанией Presswell. Но я продолжаю беспокоиться и говорю ему:

– До сих пор я передавала свои средства организациям, имеющим офисы в городе, в то время как о вашей компании мне ничего не известно. Если с вами что-нибудь случится, я не представляю, куда обращаться, чтобы узнать, где мои деньги и как их вернуть! Мне нужна более подробная информация, чтобы удостовериться в вашей надежности.

Тилли обиженно вскидывает голову, принимая оскорбленный и сердитый вид. Устремив на меня ледяной взгляд, он выдерживает театральную паузу, а затем отрывисто произносит:

– Послушайте, Кристина, давайте не будем дискутировать о таких вещах. Либо вы доверяете, либо нет. Все, с кем я сотрудничаю, не задают вопросов, они мне верят! Я не приемлю, когда мои слова ставят под сомнение, это вопрос репутации!

Шарль-Анри, словно уже находясь под наркозом, не реагирует, и я отступаю. Непростительная глупость!

Странное дело, с тех пор как мы познакомились с Тьерри Тилли и он стал втираться в доверие к нашей семье, началась черная полоса. Я стараюсь верить, что это просто совпадение. Одновременно нам демонстрировались конкретные факты, подтверждавшие и укреплявшие ложь Тилли о заговоре, объектом которого мы якобы являлись. Все начинается с серии автоугонов. У каждого из нас есть машина, и каждый не единожды становится жертвой угонщиков. Затем мой автомобиль сразу после техосмотра загорается на платной дороге в Марманде, когда Шарль-Анри едет на нем в Монфланкен. Следующим летом на ферме гибнут две коровы – событие небывалое. По словам ветеринара, они проглотили колючую проволоку – он и сам удивлен этим фактом. Затем прямо из ангара крадут трейлер и семена. Я обращаюсь в жандармерию. И, словно хеппи-энд в этой мрачной серии несчастий, через восемь дней трейлер обнаруживается, как и предсказывал Тилли. На мой фермерский счет зачисляется возмещение убытков за украденные семена, без какого-либо вмешательства с нашей стороны. Шарль-Анри, который с начала года постоянно на связи с Тьерри, сообщает ему о наших горестях. Тот дает ему все более и более детальные объяснения, утверждая, что семья Ведрин под прицелом. Нет, он пока не может точно сказать, кто стоит за этими махинациями. Упоминает масонов: «Мы знаем, что их много на Юго-Западе…» И не только их. К слову, его службы проводят соответствующие расследования. Потом мы узнаем, что Тилли был исключен из масонской ложи за многочисленные злоупотребления. Возмещение за кражу семян? Да, он вмешался, ведь это действительно тяжело – испытать столько бед сразу!

Более того, когда наша собственность – две трети земель – оказывается под угрозой разорения из-за проекта по строительству искусственного озера, он говорит, что контролирует ситуацию, и заверяет: проект свернут. Действительно, несколько месяцев спустя от идеи, породившей в наших краях ожесточенное сопротивление, откажутся. Столкнувшись с целой чередой подобных инцидентов, кто-то посетует на несчастливую судьбу или стечение обстоятельств. Члены семьи Ведрин видят в этом коварные происки, причину которых им объясняет Тьерри Тилли. Это может показаться смешным и глупым, но случайность, играя на руку злу, становится мощным орудием. И если кто-то, кому вы доверяете, не только не сомневается в ваших опасениях, но и, наоборот, подтверждает их, то все, что было лишь предположением, превращается в уверенность. Уверенность, которая делает людей, ранее склонных доверять ближним – в данном случае нас, – крайне подозрительными ко всему, что приходит извне. Все, не имеющее отношения к нашей семье, встречается с опаской. Соответственно мое окружение нуждается в подстраховке, чтобы быть уверенным, что я не перешла в «клан врага».

Это может показаться смешным и глупым, но случайность, играя на руку злу, становится мощным орудием. И если кто-то, кому вы доверяете, не только не сомневается в ваших опасениях, но и, наоборот, подтверждает их, то все, что было лишь предположением, превращается в уверенность.

Я люблю мужа, а он принадлежит к семье Ведрин. В то время для меня этого было достаточно, чтобы с готовностью принять все что угодно, лишь бы он продолжал меня любить, а его близкие – считать своей. Я говорила ему, как сильно обеспокоена отношением его родственников. Однако стоит мне продемонстрировать озабоченность, как я сталкиваюсь с отчужденностью. Вскоре Тилли сообщает Шарлю-Анри, что я страдаю депрессией и, чтобы вернуть спокойствие, мне нужно принимать транксен. Вследствие такой терапии мои реакции ослабевают, и вскоре я от всего отстраняюсь. Меня постоянно мучит вопрос: что же породило это отчаянное желание быть любимой и принятой? Эту слабость, которая неизменно приводила к тому, что я уступала навязанным действиям или решениям, даже если они противоречили моим интересам? Я могла долго сражаться, но обычно все заканчивалось моим согласием.

5

«По философии мой выбор пал на тему „Любовь и страсть“»

Когда меня просят описать детство, на ум сразу приходят три слова: счастье, любовь, одиночество.

Мои родители познакомились в Ло-и-Гаронне во время войны. Отец, демобилизованный после 1940 года, вернулся к своей профессии страхового инспектора и работал в этом районе. Мать уединенно жила в семейном имении вместе с моей сестрой Франсуазой. Когда родители поженились, отцу было сорок лет. Осколок снаряда сделал его глухим на одно ухо. Это был привлекательный светловолосый мужчина с серо-голубыми глазами. Британской внешностью и юмором он очень напоминал свою мать-англичанку. Человеком он был сдержанным, не только из-за проблем со слухом, но и благодаря темпераменту. Немногословный и несветский, он много читал и предпочитал проводить время в кругу семьи. Мама, наоборот, была экстравертом – веселой, живой и очень сердечной. Они жили сплоченно и дружно. Мой дед по отцовской линии был колониальным управляющим в Африке и умер в сорокалетнем возрасте, вероятно, от малярии. Таким образом, папа рано осиротел и возмужал. Возможно, вследствие этого одиночества он был очень привязан к своей семье и ее истории. Помню его многочисленные рассказы о нашем предке, который был гильотинирован во время революции и покоился в братской могиле на кладбище Пикпю.

У отца были собственные убеждения и представления о правоте, но он сумел приспособиться к своему времени и оставался открытым для других; это проявилось в его работе страхового инспектора, где он приобрел репутацию честного и гуманного человека.

Когда я родилась, сестре было шестнадцать. Разница в возрасте никогда не мешала нашим близким отношениям, но, по сути, я росла так, словно была единственной дочерью. Мне всегда недоставало более многочисленной семьи. В раннем возрасте я ждала возвращения Франсуазы с работы. Мне ужасно нравилось наблюдать, как она собирается на вечернюю встречу с друзьями. Я восхищалась ее красотой. Когда она как-то незаметно обрела самостоятельность и уехала из дома, чтобы поселиться вместе с двоюродной сестрой, в доме образовалась пустота. Видимо, именно тогда я впервые почувствовала себя покинутой. Мне было семь лет.

Бабушка и дедушка по материнской линии жили в Бордо, на той же улице, что и мы. Дед был совладельцем семейной региональной компании, основанной в 1783 году и работавшей в металлургическом секторе. Квартира, в которой поселились мои родители, располагалась прямо над офисом.