Работая страховым инспектором, отец с понедельника по пятницу колесил по всему Юго-Западу. Видимо, поэтому он иногда упоминал о несчастных случаях или драмах, с которыми сталкивался. А может, потому что всегда передвигался на машине? Оставшись вдвоем с мамой, я дрожала при мысли о том, что отец может попасть в аварию. В течение недели во мне нарастало смутное беспокойство. Папино возвращение приносило счастье. Как только я подросла, родители начали брать меня на воскресные прогулки. Они были без ума от кино и очень рано начали показывать мне фильмы, наподобие «Бен-Гура» или «Михаила Строгова». Мне было лет восемь или девять. До сих пор помню, как на смородиновых занавесках моей детской, словно на экране, мчались колесницы римлян, скакали монголы в погоне за Строговым, а я звала маму! Эти кошмары долго преследовали меня.

Должно быть, в детстве я отличалась сверхчувствительностью: весь учебный год в третьем классе наша учительница мадемуазель Шарлотта наводила на меня ужас. Полагаю, она специально старалась выглядеть суровой, а я ужасно страдала из-за этого. По ночам видела ее во сне и каждое утро шла в школу как на каторгу. Мама предложила перевестись, но я отказалась. Мне казалось важным противостоять своей преследовательнице и одолеть ее. К июню я уже не боялась – ну, почти не боялась – мадемуазель Шарлотту, но тот год провела как в аду.

Дед заходил к нам почти каждый день по дороге в офис, пока однажды утром его не сразил инсульт. Сотрудники, не зная, как правильно поступить, перенесли его в нашу квартиру, где он и провел более полугода парализованным. Бабушка регулярно его навещала. Мама все это время заботилась о своем отце, а я чувствовала себя брошенной, абсолютно не понимая, почему дедушка не уходит вместе с бабулей. В конце концов он вернулся к себе домой и вскоре умер.

Даже оставшись одна, я не хотела покидать дом. Отказалась вступать в отряд девочек-скаутов. Мысль о том, чтобы поехать в лагерь – летом и на Пасху – и бросить маму, пугала меня. Я предпочитала проводить дни рядом с ней или уединившись в своей комнате за чтением. «Великолепная пятерка»^[8] и «Путевые знаки»^[9] буквально пленили меня, а став постарше, я переключилась на английские романы… Мы обожали чтение. Отец любил историческую литературу о войне, биографии политиков или личностей, которыми он восхищался: королей Франции, Черчилля, де Голля… Он регулярно читал Le Figaro и Sud-Ouest^[10], разгадывал кроссворды, прежде изучив книжные подборки и решив, что купить для себя, мамы и меня. Она взахлеб читала романы и биографии, в основном женские. Семья представляла собой уютный кокон, где я могла найти все, что мне было нужно: любовь, пищу для ума, культуру. Чего ради выбираться наружу?

Семья представляла собой уютный кокон, где я могла найти все, что мне было нужно: любовь, пищу для ума, культуру. Чего ради выбираться наружу?

Разумеется, становясь старше, я менялась… в тринадцать лет я повстречала Мари-Элен. Противоположности сходятся. Она поступила в мою школу в начале года и еще ни с кем не успела познакомиться: ее семья приехала из Алжира, где у них были виноградники. Между нами сразу пробежала искра: одна шатенка – другая брюнетка, одна застенчивая – другая смелая, одна замкнутая – другая общительная, одна тихая – другая очень громкая, одна улыбчивая – другая хохотушка… Мы были созданы для того, чтобы поладить. Сейчас, пятьдесят лет спустя, она по-прежнему моя лучшая подруга, и она одна из тех, кто спас мне жизнь.

С появлением Мари-Элен все изменилось: мы проводили время у нее или у меня. Ее родители, вся многочисленная семья – настоящее племя – были, как и Мари-Элен, безумно щедрыми, шумными и веселыми. Дружба преобразила меня. Благодаря ей из застенчивой маленькой девочки я превратилась в девочку-подростка, которая играла в школьной волейбольной команде, любила рок, моду и бесконечные разговоры обо всем сразу и ни о чем, но, пожалуй, больше всего о парнях. Девичьи разговоры, они такие! Также я узнала, что у моей подруги есть младший брат с синдромом Дауна. До этого я и не подозревала о таком явлении, как инвалидность. Мари-Элен и ее семья вызывали мое восхищение, научив меня принимать людей с ограниченными возможностями.

На летние каникулы мы всегда ездили сначала в Геранд к тете, а затем к моим бабушке и дедушке, у которых были владения в Лауньяке, недалеко от Ажена. Это очаровательное место с аллеей столетних лип – их аромат навсегда запечатлелся в моей памяти. Ребенком я бегала повсюду со своими двоюродными братьями и сестрами. Мы сооружали хижины, купались в реке, наблюдали за уборкой пшеницы и сбором слив, а затем, в конце лета, за сбором шаслы^[11]. Мама не представляла себе, как можно сидеть без дела. Достигнув подросткового возраста, прежде просто зритель, я стала «сезонным сельскохозяйственным работником»: до сих пор у меня в носу стоит запах сливы, которую мы тогда собирали. Урожай раскладывали на решетки, плоды постепенно вялились, а мы переворачивали их один за другим, а затем упаковывали готовую продукцию и отправлялись торговать на местный рынок. Это меня безумно веселило. Конечно, я немного играла в торговку черносливом, но выполняла свои обязанности очень ответственно. Далее следовал сбор шаслы – гроздья нужно было аккуратно срезать и выложить на специальную бумагу. Никогда не забуду, как пальцы пахли виноградным соком и какие они были сладкие… Позже я даже ухаживала за стадом овец! Когда Шарль-Анри унаследовал Мартель – в общих чертах похожие владения, – все было мне знакомо, и я без колебаний взяла на себя управление фермой.

С пятнадцати или шестнадцати лет я начала ходить на вечеринки, танцевать под Procol Harum и Shadows^[12], флиртовать, слушать Франсуазу Арди^[13], носить блузки от Cacharel и балетки с мини-юбками или джинсами: трудно было найти более нормальных, взлелеянных, неиспорченных девушек, чем я и мои подруги. Самой сложной проблемой было: что надеть в субботу вечером, какой мальчик посмотрел или не посмотрел и позвонит ли он, чтобы пригласить в кино? После смерти тети мы перестали проводить летние месяцы в Геранде и сняли дом в Понтайяке, где я целыми днями каталась на лодке. Затем лето проходило в виде лингвистических каникул. Однажды я поехала в Ирландию по обмену с ровесницей. Это было счастливое беззаботное время. Именно в те годы один из ведущих обозревателей газеты «Монд» Пьер Вианссон-Понте опубликовал свою знаменитую статью «Франция скучает», а вот мне не было скучно ни минуты!

Будучи старательной ученицей, я прилично сдала выпускные экзамены. По философии мой выбор пал на тему: «Любовь и страсть». Что может быть интереснее для восемнадцатилетней девушки? Сейчас даже не вспомню, о чем писала, а тогда перо едва поспевало за мыслью, и я достаточно углубилась в проблему, чтобы правильно подобрать и расположить все цитаты.

Помню события мая 1968 года, о которых без конца трубило телевидение, и демонстрации в Бордо. Наш колледж на время закрылся, и мы меняли мир по-своему, то есть очень благоразумно. Дома почти не обсуждали те события. Думаю, студенты вмешиваются не в свое дело. Я же всегда была покладистой. Мама говорила: «Ты ворчишь, сердишься, но всегда слушаешься!» К тому же дома никогда не случалось настоящих конфликтов. Мне даже не хватало ссор с братьями или сестрами, с кем-то достаточно близким для подобных вещей! Думаю, что, так и не научившись справляться с разногласиями, я предпочитаю их избегать. Это может показаться парадоксальным, учитывая мою вспыльчивость, но мое противодействие всегда было чисто внешним. Я хотела стать юристом и поступить в Национальную юридическую академию, но папа решил, что мне нужно окончить филологический и выйти замуж! Итак, я получила диплом бакалавра гуманитарных наук и английского языка. К моему удивлению, на филологическом факультете события мая 1968 года еще будоражили умы, и сначала я чувствовала себя не в своей тарелке, но постепенно жизнь пошла своим чередом…

Думаю, что, так и не научившись справляться с разногласиями, я предпочитаю их избегать. Это может показаться парадоксальным, учитывая мою вспыльчивость, но мое противодействие всегда было чисто внешним.

В восемнадцать лет, незадолго до поступления в колледж, я уехала на лето в Бристоль, нанявшись помощницей по хозяйству. Я заботилась о двух малышах и параллельно занималась английским. Мы прониклись такой симпатией друг к другу, что позже вся семья приехала на мою свадьбу. По возвращении я приступила к учебе, а в начале следующего года познакомилась с Шарлем-Анри.

Часть вторая
Захват

6

«Адский механизм запущен, и мы втягиваем в происходящее своих детей»

Первый ощутимый удар Тилли нанес нашей семье в ноябре 2000 года, когда он разыграл абсолютно фантастический спектакль в Борденев, втором доме Гислен и ее мужа Жана Маршана. Действующие лица: Гислен, Жан, бабушка, Филипп и Шарль-Анри. Прекрасным осенним днем муж работал у себя в кабинете, когда позвонила Гислен:

– Я ужасно волнуюсь. Жан в глубокой депрессии и рискует впасть в декомпенсацию! Он в Бордо. К счастью, мама и Филипп с ним. Они делают все, чтобы помешать ему выйти и совершить какую-нибудь глупость! Ему просто необходимо лечь в больницу и пройти курс лечения.

– Все настолько серьезно? Ты уверена в этом?

– Да, обязательно нужно найти психиатра.

Не успел муж положить трубку, как ему снова позвонили: это был Тилли!

– Шарль-Анри, это чрезвычайно важно, – настаивал он. – Необходим психиатр! Гислен нуждается в вас. Она боится, что Жан совершит непоправимое! Мы на вас рассчитываем.

Крайне обеспокоенный, Шарль-Анри звонит другу-психиатру, который соглашается немедленно приехать в Бордо. Сам он тоже покидает кабинет, чтобы присоединиться к коллеге. Однако Жан весьма тяжело перенесет как попытку удержать его силой, так и вторжение братьев с невесткой. Запертый в своей комнате, он откажется от их помощи. К сожалению, в тот день Тилли найдет способ уладить первые разногласия между зятьями. Также ему удастся переломить ситуацию в семье и бесповоротно привлечь на свою сторону моего мужа и Филиппа.

Чуть позже мне звонит двоюродный брат, чья дочь посещает занятия Дамы Сухарь. Он встревожен: похоже, школа испытывает финансовые трудности, персоналу грозит увольнение, а отопление собираются отключить. Я ничего об этом не знаю, и мне нечем его успокоить. В тот же вечер рассказываю обо всем Шарлю-Анри. В ответ он сообщает, что они с бабушкой выписали довольно крупные чеки, чтобы помочь Гислен. Но оба уверены, что это разовая поддержка…

Примерно в то же время Тьерри Тилли подталкивает нас учредить две фирмы по сделкам с недвижимостью и подключить к этому бизнесу детей. То же самое он проделывает с Филиппом, его спутницей Брижит, бабушкой и Гислен. Гийом, наш старший сын, оканчивает колледж в Марселе, где ведет обеспеченную беззаботную студенческую жизнь двадцатидвухлетнего юноши. В августе предыдущего года Гийом уже встречался с Тилли на обеде у Гислен и Жана Маршана в Борденев. Сын вернулся под впечатлением от глубины познаний Тилли о смарт-картах – в них Гийом научился разбираться, работая в компании Gemplus, их ведущем производителе. Для сына этот визит не сулит ничего интересного, но, когда Шарль-Анри звонит ему и просит приехать на выходные в Бордо, чтобы обсудить «важные вещи, о которых он не может говорить по телефону», Гийом тут же соглашается. Фактически речь идет о подписании документов для учреждения общества по управлению недвижимостью^[14] вместе с Амори и Дианой. Документы будут зарегистрированы в налоговой инспекции Вильнев-сюр-Ло по указанию Тилли, который знает, что этот официальный шаг успокоит нас и устранит недоверие.

Адский механизм запущен, и мы втягиваем в происходящее своих детей.