– Шовинисты, – пробубнила я себе под нос, понимая, что, если бы не мой статус, меня бы в этом походе даже за человека не посчитали.

Теперь впереди двигался Вихрь, как единственный, кто более-менее знал дорогу, да еще и к избушке собственной прабабки.

У него же в руках остался и клубочек с Грибой.

Этих двоих он спрятал в котомку, привязанную к поклаже лошади. И время от времени оттуда доносился какой-то бубнеж. То и дело душа колобка вступала в полемику с представительницей царства грибов.

– Я от бабушки ушел, я от дедушки…

– Закрой свои сусеки, хлебобулочное. Раздражает! – огрызалась Гриба.

– Сусеки – это закрома, – начинал монотонно клубочек, словно справочник зачитывал, – отгороженное место в зернохранилище или амбаре для ссыпания зерна или муки.

А вот мои спутники ехали молча. Обстановка как-то все больше сама по себе накалялась.

Из леса то и дело начинали раздаваться странные звуки. То скрипы сухих деревьев, то волчий вой, то уханье совы, то душераздирающие завывания.

Первым не выдержал князь Елисей.

– Давайте лучину поярче сделаем? Я где-то слышал, что нечисть боится яркого света.

Лучина все еще была у Финиста, который ехал за Вихрем, освещая в большей степени спину егеря, чем путь впереди.

– Плохая идея, – донесся голос внука Яги. – Нечисть очень даже любит свет. Бывало, выйдешь летом к озерцу, а там кикиморы да лешие брюхо на солнышке греют. Из-за этой лучины вокруг нас сейчас и вьются… всякие.

– Всякие? – оглядываясь по сторонам, с опаской уточнил Елисей. – А можно поподробнее?

Вихрь пожал плечами.

– А я почем знаю. Всякое оно на то и всякое – пока на свет не вылезет, до тех пор как кот в мешке.

– Кот в мешке, – из котомки донесся бубнеж клубка-колобка. – Принцип неопределенности Шредингера…

Опять что-то неистовое завозилось в моей душе. Непознанное. По какой-то причине я понимала часть всей тарабарщины, которую нес колобок.

Ох, уж эти чудо-умельцы местные. Обновили, называется, прошивку зарубежную.

– Тогда, может, стоит лучину погасить? – предложила я. – Если на нее летит всякое?

Вихрь на мгновение остановился и даже обернулся, посмотрев на меня с выражением некоторого уважения, а после с каким-то презрением на наших спутников.

– Мысль, конечно, здравая, но боюсь, совсем без света кони точно собьются с пути. Да и как бы кто в штанишки не наложил.

– Это ты нас оскорбил сейчас? – гневно начал Иван-царевич. – Тогда гаси немедленно лучину. Я покажу, кто тут в штанишки еще наложит!

Я вновь закатила глаза к небу, мой взгляд буквально потерялся среди еловых вершин, таких густых, что даже не верилось. Лишь только крошечными клочками проступали части небосвода, подернутые сумеречными облаками.

– Не будем тогда ничего гасить, – постановила я. – Идем вперед, а если кто-то нападет, тогда я вновь применю магию.

– Одной статуей больше, одной меньше, – пробормотал Финист Ясный Сокол.

Я недобро зыркнула на него, Сокол тут же примолк. Сам по себе статуей стать он не боялся, а вот одно письмо Марьюшке, когда мы вернемся, и его судьба была предрешена.

Мы двинулись дальше, казалось бы, в полной тишине, но мой обостренный слух нет-нет да доносил до меня тихие перешептывания двух закадычных друзей – Ивана да Елисея.

– А ты замечал, что она очень даже ничего? – узнала я голос Елисея.

– Кто? – без особого интереса спросил Иван.

– Царевна Змеина.

Я чуть с лошади не свалилась от такого поворота, закашлялся и Иван позади.

– Змеина? Или ты имеешь в виду, что она очень даже ничего в том смысле, что ничего красивого в ней нет?

Мои руки сжались на поводьях особенно сильно, я сцепила зубы. Не впервые меня обсуждали, не впервые оскорбляли. Впрочем, я и сама обычно старательно поддерживала эту легенду.

А вот Елисей продолжал шептать.

– Внешность не главное. Она явно умна, сильна, – принялся он перечислять мои очевидные достоинства. – Магия впечатляет. Ты же видел, как она этого Гельмута легко в мрамор превратила. Фух – и все! Не баба, а каменная стена!

– На этом достоинства закончились, – резюмировал царевич. – Но ты явно к чему-то клонишь, я только не пойму к чему.

А я вот прекрасно понимала, но мне хотелось услышать.

– Ну как же, – деловито начал Елисей. – Вот смотри, царь Гвидон явно надеется на то, что из похода дочурка вернется уже с женихом, а лучше с мужем. Так?

– Ну, – согласился Иван.

– А еще лучше, если две дочурки будут с женихами. Логично?

– Согласен.

– Дальше проще. Горыныча Змеина сделает статуей, и на сердце Василисы останется только два претендента. Гельмута ведь с нами нет, а Вихрь и Финист даже не конкуренты. Так что остаемся ты да я!

– Василису не трожь, она моя! – резко возбудился царевич.

– Да что ты, что ты, – принялся успокаивать его друг. – Даже не собирался. Василису можешь оставить себе. А мне Змеина к сердцу пришлась. Так и бьется, как воробушек. Едва только взгляну на нее, так сразу трепыхается сердечко и куда-то ниже уходит.

У меня аж во рту пересохло от таких признаний.

Хотелось обернуться, чтобы посмотреть в лицо Елисею. Вдруг там окажется ехидная улыбка.

Но если я обернусь, значит, точно выдам, что подслушивала.

Я еще крепче сцепила зубы, в душе поселились странные эмоции. Смешанные, словно буря перевернула в душе кадушку с чувствами.

С одной стороны, меня вроде бы оскорбили. И даже поделили.

А с другой, совершенно неожиданно, я услышала, что кому-то понравилась. Словно кто-то меня наконец смог рассмотреть за неприглядной внешностью.

Это было странное ощущение, неизвестное мне до этих пор.

Я хотела еще послушать, о чем эти двое говорят, но внезапный порыв ветра едва не снес меня с лошади.

Вцепившись в поводья, я кое-как удержалась в седле.

Между плотных деревьев пронесся смерч из снега и тут же стих.

Позади раздался болезненный вскрик, и я обернулась.

Тут же поняла, что мне еще повезло удержаться. Царевича Ивана с Елисеем снесло, и теперь оба торчали ногами вверх из сугробов.

Пришлось спешиваться и бежать на помощь. Тем более что к несчастным так же спешил Финист.

Вдвоем мы быстро вытащили царевича Ивана.

– Это что такое было вообще? – осоловело моргал он, пытаясь отряхнуться. На его лице – губах, носу и ресницах – налипли крошечные снежинки-льдинки, делая его похожим на снеговика.

– Понятия не имею, впервые такое вижу, – ответил Финист, помогая уже тащить Елисея.

Этого несчастного в снег закатало особенно плотно, словно еще и сверху чем-то потопталось.

– Здесь так бывает, – раздался неожиданно спокойный голос сверху. Это Вихрь, даже не собиравшийся слезать с коня, просто подъехал поближе и наблюдал, как мы возимся в снегу. – Атмосферные волнения. Иногда как налетит, как снесет… да в овраг.

Я гневно на него зыркнула. Долго он в седле сидеть будет, а помочь?

– Какой еще овраг? – все же спросила я.

– Да тот, – Вихрь неопределенно махнул в чащу. – Глубокий, до самой Нави. Мы его как раз по кромке сейчас объезжаем.

Я подозрительно уставилась на егеря.

– На карте не было никакого оврага, да еще и до Нави. Откуда он взялся?

Вихрь плечами пожал так спокойно, словно рассуждал про ромашки.

– Бабка говорила, всегда он тут был. С сотворения мира. А вот то, что его на карте нет, ничего удивительно. Кто ж его на карте нарисует, если все кто овраг видел, в нем сгинули!

Звучало здраво, за исключением одного раздражающего “но”: мы с Финистом все еще выковыривали Елисея из снега.

– Отлично, с оврагом понятно. А теперь, может, слезешь и поможешь?

– Зачем? – словно не понял моего вопроса Вихрь. – Я бы вот ничего не трогал на вашем месте. Пусть сам выбирается. Этот ваш царевич, княжич или как его там. Он, конечно, женоподобный слегка, тонковат, длинноват, но, чай, не девочка!

Я зарычала.

– Что значит зачем? Мы еще и суток не проехали, а у нас уже минус один спутник. И мне бы не хотелось терять второго.

– Тоже мне проблема, – буркнул Вихрь, но все же стал спускаться.

Так же нехотя он отогнал меня и Финиста, а заодно Ивана, который только под ногами путался.

Внук Яги одной рукой ухватился за торчащее голенище Елисея и дернул, будто вполсилы, вверх.

Словно репка из-под земли, наружу показалась замерзшая физиономия Елисея. Красная, а местами даже синяя.

– Благодари царевну, – сквозь зубы прорычал Вихрь. – Так бы сам выбирался.

На этом он отряхнул руки от снега и ретировался в сторону, пока остальные хлопотали вокруг. У Финиста обнаружился целебный жир, которым намазали подмерзшую морду Елисею, а у Ивана-царевича фляга с чем-то крепленым. Явно не вином.

Елисей же растекался благодарностями в мой адрес, преданно заглядывал в глаза, зачем-то пытался хватать за руки и даже лез их лобызать.

В ужасе я отдернула пальцы прочь. Этого мне еще не хватало!

– Царевна, вы покраснели, – словно издеваясь, заметил Финист. – Кажется, боги начали слышать молитвы вашего батюшки.

– Чтоб тебе Марьюшка язык оторвала, – огрызнулась я и тут же добавила: – И оторвет, я тебе гарантирую. И не только язык, если не заткнешься!

Но Финиста явно ситуация веселила. Он хоть и умолк, но то и дело поглядывал то на меня, то на Елисея.

– Ах, Змеинушка, как же раньше я не замечал в вас благородства девичьего, никакая краса не сравнится с добротой вашего сердца… – рассыпался тот, а я уже начинала жалеть, что не оставила его в сугробе.

– Не знаю, о каком благородстве речь, а мне просто не хотелось писать потом похоронные письма вашему батюшке, – отшила я. – Объяснять, в каких лесах я потеряла его сына. Так что не придумывайте себе ничего лишнего, Елисей Берендеич.

На этом я развернулась и ушла к своему коню.

После этого мы еще несколько часов брели по лесу, пока лошади не начали подавать признаки усталости.

– Привал, – постановил Вихрь. – Впереди будет хорошая поляна для ночлега. Остановимся там.

Глава 6

Полянка, про которую говорил Вихрь, и в самом деле выглядела перспективной для ночлега.

На аккуратной, ровной, словно специально подготовленной для остановки площадке было удивительно уютно для леса.

Снега почти не навалено, от него по бокам укрывали густые кустарники, сверху плотной кроной нависали ели, а еще лежал огромный камень в два моих роста, будто кусок древней стены – казалось, за ней можно спрятаться вообще от любых угроз.

Непонятно только, откуда он тут взялся, до гор было еще далеко, а таких огромных валунов в равнинном царстве батюшки отродясь не водилось.

Впрочем, сейчас меня это мало волновало.

Я поняла, что и в самом деле устала. Хотелось сесть отдохнуть, но не все было так просто.

– Нужно набрать хворост для костра, – огласил Вихрь.

– А как же лучина? – робко спросил Елисей.

Он как самый подмороженный после пребывания в сугробе еще не до конца отогрелся, то и дело его трясло от холода, а может, и еще от чего.

На Вихря он почему-то посматривал с опаской.

– От лучины все не согреемся, – мрачно отозвался Финист, который стал невольным хранителем сего артефакта. – Не сильно-то от нее и тепла много, сколько нес ни разу не пригрела.

– Да кому нужна лучина, – отмахнулся Иван-царевич. – У нас есть самобранка, у нее вино. Нет ничего лучше зимним вечером, чем вино, теплая дружеская компания и женщины!

Волосы на моей голове зашевелились и зашипели, Иван же, понимая, что ляпнул глупость, принялся оправдываться:

– Я не то имел в виду, царевна. Вы ж тем более и не женщина…

Крайняя прядь превратилась в змею, боковым зрением я видела, как она уже выпустила клыки…

Иван же стремительно бледнел.

– То бишь женщина, но не до конца. В общем, я имел в виду другое.