Сейчас же он думал о том, как после пары уроков успеть попасть в библиотечный архив, чтобы еще раз проверить свои догадки и расчеты. И, сосредоточенно глядя под ноги, вел внутренний диалог с невидимым собеседником.

– Ну что, ты, наверное, рад бы был встретить меня сейчас в таком виде. Бедный школьный учитель со странностями, ютящийся на съемной квартирке в богом забытом городишке и тратящий жизнь на оболтусов-восьмиклассников. Ведь именно такую судьбу ты мне все время предрекал? Сколько насмешек мне пришлось вытерпеть из-за худобы, из-за нескладного телосложения, из-за прогрессирующей близорукости… А еще из-за быстрого роста, за которым мама не поспевала и не могла вовремя удлинять брюки и рукава школьного пиджака…

Тебя не впечатляли отличные оценки и грамоты районных и городских олимпиад, которые мать заботливо развешивала на стене моей комнаты, цепляя их к обоям тонкими булавочками. Когда мое сочинение было признано лучшим по области, ты только презрительно фыркнул: «Писателей нам еще не хватало». Зато за годовую тройку по физкультуре не отпустил меня с одноклассниками на рок-фестиваль, где выступали культовые по тем временам «ДДТ», «Алиса», «Калинов мост». Помнишь, что ты тогда сказал? «Зачем такому задроту слушать музыку нормальных пацанов? Тебя там затопчут и очки разобьют. Поедешь со мной к бабке в деревню огород копать. Хоть какая-то польза…»

Я тогда проплакал всю ночь, потому что на концерт должна была пойти Света Бессонова из параллельного класса, в которую я был безнадежно влюблен. Надежда приблизиться к ней на танцполе и беспрепятственно любоваться завитками пшеничных волос на нежной шее, как бы случайно коснуться в толпе тонкой руки, а то и проводить потом до дома, смешавшись с компанией ее многочисленных ухажеров, – все было растоптано в один миг твоей солдафонской грубостью и авторитарностью. Мама же, конечно, не посмела тебе возразить, впрочем, как всегда. Лишь сочувственно вздохнула и стала собирать гостинцы для бабушки…

И пока мои одноклассники отплясывали на Петровском стадионе, я тосковал на грядках в деревне. От задуманной «школы молодого бойца» с обливаниями ледяной водой из колодца и подтягиваниями на самодельном турнике меня спасли твои дружки юности. Вечерние посиделки то у одного, то у другого под бутылочку «беленькой» и бесконечные воспоминания об армии, Афгане и первой чеченской завершались под утро, и ты спал до обеда, поднимаясь с тяжелой от похмелья головой, чтобы снова отправиться к очередному хлебосольному однокашнику или сослуживцу.

К счастью, меня с собой ты перестал таскать после одного из застолий, где я отравился впервые попробованным местным самогоном и долго блевал в заботливо подставленный хозяйкой тазик. «Слабак! Позоришь отца! Тебе только бы за мамкину юбку держаться!» – так, кажется, ты тогда сказал?

Я не возражал, лишь бы больше не ходить по гостям и не слушать пьяные разговоры и пошлые шутки.

Чтобы чем-то заняться, решил сходить в сельскую библиотеку. Она занимала половину довольно большого деревянного дома под шиферной крышей, который спрятался в зарослях сирени на другом краю деревни.

Во второй половине был медпункт, куда несколько раз в неделю приезжала фельдшерица из соседнего, более крупного поселка. Довольно молодая, бойкая бабенка с такими пышными формами, что, казалось, ее белый форменный халатик вот-вот лопнет. Думаю, она его специально крахмалила до хруста и кокетливо расстегивала верхнюю пуговичку. Бабушка фельдшерицу недолюбливала, называла Любкой-шалавой и сурово поджимала губы, когда та проходила мимо нашего дома. «Иди, куда шла, бесстыжая», – злобно шипела она в ответ на приветствия молодухи. Меня это удивляло, так как Люба оправдывала свое имя: была миловидна, улыбчива и всем своим видом излучала здоровье и любовь к жизни. Именно она и рассказала мне про библиотеку, забежав проведать после отравления. Бабушка в это время ушла в сельпо, а то бы и на порог ее не пустила…

В библиотечной половине было тихо, слышалось лишь жужжание мухи, бившейся о стекло. И запах – тот непередаваемый запах книжной пыли, старых переплетов, канцелярского клея, смешавшийся с ароматом разогретого дерева и цветущей под распахнутыми окнами сирени. На стенах висели потускневшие портреты классиков и несколько копий пейзажей Левитана, видимо, кого-то из местных художников-самоучек.

Выдавала книги бывшая учительница литературы. Школу в деревне давно закрыли, немногочисленную детвору возили автобусом в поселок, и Анна Васильевна взяла на себя библиотеку, чтобы чем-то заняться на пенсии. Невысокая, сухонькая, с пучком седых волос, она превращалась в настоящую фею, когда говорила о книгах. Распрямлялась и молодела на глазах. Найдя в моем лице благодарного слушателя, она поведала мне историю села, показала фотографии старинной барской усадьбы, разрушенной в годы революции, и даже несколько книг, которые не были сожжены дорвавшимися до свободы крестьянами.

Я пропадал в библиотеке целыми днями, помогал Анне Васильевне обновлять картотеку – сюда еще не добралась начавшаяся в стране компьютеризация – и расставлять ее сокровища на полках. Она не торопила меня, если я вдруг погружался в чтение, и даже выделила небольшой столик у окна в глубине, за стеллажами, где можно было оставаться не замеченным редкими посетителями. Особенно меня заинтересовали те старые книги из усадьбы, среди которых попадались и альбомы с дагерротипами, и вложенные между страницами письма на бумаге с фамильным гербом ее владельцев. И когда твой отпуск закончился, я не вернулся в город, оставшись в гостях у бабушки до конца лета…

Я еще не понимал, что само провидение привело меня сюда, вверяя тот подарок судьбы, на фоне которого померкнут и пропущенный рок-концерт, и школьная красавица Светка, и обиды за эту ссылку в деревню, и даже тот гадливый ужас, когда я случайно увидел тебя с фельдшерицей Любкой на заднем крыльце медпункта…

Вот и школа, мне пора на урок, но мы еще поговорим…

И Николай Павлович Сугробов, учитель истории, неловко отряхивая снег с пальто, вошел в здание школы…

Лиза

4 декабря 2018 года

Ладожск, детский дом

– Лизка-редиска, ты опять за нами увязалась! – Задира Тимурка дернул девочку за косичку и оттолкнул от двери, ведущей в темный коридор. – Мы девчонок в экспедицию не берем, особенно таких мелких. Шла бы отсюда, моль бесцветная.

Смуглая кожа и почти черные миндалевидные глаза выдавали его цыганское происхождение. На маленькую белобрысую Лизу он смотрел свысока, хотя, признаться честно, девчушка была бойкая, пронырливая и в обиду себя не давала. Вот и сейчас она не расплакалась, а ткнула мальчишку в грудь крепко сжатым кулачком и нахмурила светлые бровки. В голубых глазенках не было ни тени страха.

– Я тоже хочу в экспедицию. Вам же нужна санитарка и повариха. А у меня вот что есть!

И Лиза достала из кармашка теплой кофточки три слегка помятые конфеты и чистый носовой платочек.

Тимурка ловко выхватил из ее ладошки конфету и рассмеялся:

– А платок-то нам зачем?

– Вместо бинта, раны перевязывать. Вдруг вы там поранитесь, – насупилась девочка, вглядываясь в темноту за полуоткрытой дверью. Ей казалось, что она слышит какие-то шорохи и завывания. Хотя, скорее всего, это ветер на улице раскачивал ветки деревьев, и они царапали окна…

Второй мальчишка, невысокий крепенький Филька, верный товарищ Тимура во всех играх и проделках, пригладил пятерней непослушные рыжеватые вихры и сказал примиряюще:

– Лиза, мы же идем не в экспедицию, а на разведку. Поэтому тебе пока с нами нельзя. Вдруг мы там сразу на чудовище наткнемся?

Судя по всему, мальчишки действительно приготовились к серьезным приключениям. Тимур вооружился игрушечным автоматом, который при нажатии на курок мигал разноцветными огоньками и издавал звук настоящих выстрелов. На груди у него висел бинокль. Его товарищ держал в руках пластмассовую саблю и фонарик. Все это еще больше разжигало Лизино любопытство.

– На какое чудовище? – Девочка недоверчиво смотрела на паренька. – Как в сказке про аленький цветочек? Заколдованное?

– Может, и заколдованное, а может, и самое настоящее, – понизив голос, ответил Тимур. – Но мы с Филей – охотники, и нам никакие чудища не страшны. Пусть они сами нас боятся!

И он изобразил гримасу, которая должна была, наверное, нагнать ужас на всех чудовищ в мире.

– А где вы будете его искать? – не унималась Лиза. Она любила сказочные истории, особенно мультики про охотников за привидениями, жаль, их не часто показывали.

– Как где? Все чудовища в старых домах обычно прячутся в подвалах. Я слышал, как наша повариха об этом рассказывала. Вот мы с Филей для начала должны вход в этот подвал разыскать.

– А что потом? – Затаив дыхание, Лиза во все глаза смотрела на отважных приятелей. Ей ужасно хотелось пойти с ними.

– А потом – суп с котом! – рассмеялся Тимур. – Хватит болтать, мы и так с тобой застряли. Если до ужина не успеем вернуться, воспиталка нас накажет. Все, Фил, пошли.

Мальчишки шагнули в мрачную галерею, которая начиналась за дверью. Филя обернулся к девочке и ободряюще улыбнулся.

– А ты пока покарауль здесь, в зале. Если услышишь, что кто-то из взрослых идет, дай знак.

– Какой знак?

– Ну начни песню петь какую-нибудь, ты же в хоре выступать будешь на новогоднем утреннике? Вот и пой. Если спросят, скажешь, пришла репетировать…

Дверь за юными охотниками закрылась, Лиза осталась одна в гулком полупустом зале и огляделась. В углу были свалены какие-то строительные инструменты, банки с краской, к стене прислонилась стремянка. За большими, под потолок, окнами мела метель, ветер раскачивал фонари, и в их мелькающем свете какие-то длинные тени скользили по стенам. Девочка заметила наспех сколоченную скамеечку, которая, видимо, осталась от рабочих, не закончивших ремонт, подтащила ее к массивному камину, что украшал зал, и уселась, фантазируя, что в нем весело горит огонь. Подперев щеку рукой, она стала представлять, как завтра встретится со своей будущей мамой, которую пока видела только на экране компьютера в кабинете заведующей детским домом. У нее такое доброе лицо, такие красивые вьющиеся волосы… Лиза потеребила свою тощую косичку, задумавшись, разрешит ли мама Нина хотя бы по праздникам накручивать волосы на тоненькие бигуди, как это делает нянечка Валюша? Девочке так хотелось встряхнуть кудряшками перед носом этого забияки Тимурки. А может, она и котенка разрешит завести, такого маленького, пушистого?

Лиза сама не заметила, как вздремнула в сгущающихся сумерках. Ее разбудили шум и шарканье чьих-то ног. Прежде чем пожилая уборщица вошла в каминный зал и включила свет, девочка подскочила к двери в галерею и громко запела:

– В лесу родилась елочка, в лесу она росла!

– Уф, оглашенная! Чего так орешь? – Женщина со звоном опустила ведро, расплескав на пол воду. – Напугала меня до смерти.

– А я… это… песенку разучиваю, про елочку. Тут нет никого, вот я погромче и пою. Вы ведь придете на наш концерт? Я раньше пела дуэтом с Семой, но он куда-то пропал, говорят, к бабушке сбежал. Вот мне теперь одной петь.

И Лиза снова заголосила во весь голос:

– Зимой и летом стройная, зеленая была!

– Молодец, молодец, певица ты наша, – проворчала уборщица. – Пойдем-ка я тебя в группу отведу, а то ужин проворонишь.

Выходя из зала, девочка оглянулась и заметила, как мальчишки тихонько проскользнули в зал и на цыпочках двинулись за ними. Тимур даже поднял большой палец, благодаря за вовремя поданный сигнал. Она заговорщицки улыбнулась и продолжила напевать песенку, отвлекая внимание своей сопровождающей…

4 декабря 2018 года

По дороге в Ладожск

Из Рыбнинска выехали рано утром, затемно. Расстояние было неблизким, да и переменчивая погода могла внести свои коррективы. Мокрый снег норовил смениться ледяным дождем. Савельев рассчитывал добраться часов за семь, с небольшими остановками, оставить девушек в Ладожске и к вечеру успеть в Питер.