– Пап, а мои детские рисунки совершенно случайно не сохранились? – внезапно слетело у меня с языка.

– Нужно слазить на антресоли. Вроде бы я туда спрятал твои старые игрушки и мамину коробку, в которую она складывала всякие памятные вещицы. Там – не только твоя мазня, но и первый букварь, твои любимые сказки, счастливый желудь и еще много разной белиберды. Твоя мама почему-то была уверена, что эти сокровища обязательно пригодятся, когда ты вырастешь. Берегла эту старую коробку вплоть до своего исчезновения.

Отец резко замолчал, задумчиво уставившись на свои обутые в домашние шлепанцы ноги.

Нас мало что объединяет, но воспоминания о маме – то немногое, что мы с отцом бережно храним и никогда не обсуждаем. Думаю, он действительно безумно ее любил, раз до сих пор не поддался на манипуляции Ирины и не продал нашу старую квартиру. Мне почему-то кажется, он все еще ждет и надеется, что мама вернется.

– Почему мы никогда не говорим о ней? – задал я неожиданный и не самый логичный вопрос.

– Как раз сейчас говорим, – сухо и односложно ответил отец.

Между нами повисла неловкая пауза. Мы оба не знали, стоит ли продолжать этот диалог.

– Знаешь, мама тебя очень любила. Я даже ревновал, – голос отца прозвучал надтреснуто, как плохая аудиозапись. – Незадолго до того, как она пропала, твоя мама заставила меня поклясться, что я как следует позабочусь о тебе. Думаю, я сдержал свое обещание. И раз уж тебе так ненавистна работа в моем банке, то я больше не стану настаивать. Пока еще не поздно все изменить. Ищи свой собственный путь.

Я удивленно покосился на отца. В другой раз я бы обязательно что-нибудь съязвил, но в тот момент не нашелся с ответом. Оказывается, я совершенно его не знал, считая заносчивым сукиным сыном, для которого статус и деньги важнее всего на свете. И вдруг я увидел отца в совершенно ином свете.

Напротив меня сидел, сгорбившись и навалившись на столешницу, немолодой уставший человек, нашедший в себе мужество признать, что возможно он был не прав. Такое откровение шокировало меня. Теперь я понял, что отец искренне хотел, как лучше, но не учел, что я никогда не смогу быть таким, как он.

Чувствуя себя неловко, я машинально прошелся рукой по голове, не столько пригладив, сколько взъерошив волосы.

– Спасибо, пап! – произнес я.

Прозвучало по привычке с виноватой интонацией, хотя по-настоящему я испытывал только сожаление.

И раз уж у нас получился день откровенных разговоров, то я решил задать отцу еще парочку волнующих меня вопросов.

– Скажи, а ты не помнишь: когда я был маленьким, со мной не происходило ничего необычного?

Отец недоуменно выпучил глаза. Кажется, я снова не нарочно вывел его из зоны комфорта.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты понимаешь, – замялся я, подыскивая правильные слова. – Последние два дня мне мерещится всякая фигня. Я вижу странных серых существ, чем-то похожих на летучих мышей. И я почему-то уверен, что сталкивался с подобными видениями, когда был маленьким.

Весь этот текст я выпалил залпом, заранее стыдясь самого себя. Мысли, облеченные в словесную форму, тут же показались мне жутким бредом, и я боялся встретиться с отцом взглядом, чтобы не прочитать в его глазах непонимание и насмешку.

Однако вышло совсем не так, как я ожидал. Отец напряженно сдвинул брови, а кончики его губ поехали вниз, придав лицу обиженное выражение.

– Тебе было пять, когда все началось, – недовольным тоном признался отец. – Ты жаловался, что во сне видишь Серых человечков. Ты всегда был ребенком с буйной фантазией, и я считал, что твои видения не являются особой проблемой. Однако маму это сильно обеспокоило, и она потащила тебя к психотерапевту. Тот заверил нас, что детские кошмары связаны с твоей повышенной возбудимостью, и со временем пройдут. В качестве терапии он посоветовал дать тебе возможность выплеснуть свои страхи на бумаге, так сказать, освободить подсознание. Тогда-то ты и начал рисовать.

– И как долго все продолжалось? – взволнованно спросил я.

– Около полугода, и прекратилось в одночасье. Тебя словно переключило, и больше мы о Серых человечках не вспоминали. Ты перестал рисовать и увлекся математикой. Мы так с мамой тобой гордились! К первому классу ты уже решал в уме довольно заковыристые задачки.

– Ага, я помню, как ругалась математичка, что я знаю правильное решение примера, но не всегда могу объяснить, как его вычислил. – Я закивал, улыбаясь. – Так я пороюсь на антресолях?

– Только ничего не испорти! – к отцу вернулась его обычная самоуверенность. – И давай побыстрее. Ирочка, кажется, что-то заподозрила.

Отец продемонстрировал засветившийся экран поставленного на беззвучный режим мобильника – звонила его молодая жена.

Я последовал его совету и быстренько влез на стремянку. Вскоре у меня в руках обнаружилась добытая из недр пыльных антресолей добыча – старая обувная коробка, перетянутая прозрачной изолентой.

– Вскроешь ее? – со смесью нервозности и любопытства поинтересовался отец.

– Потом. Ты же сам сказал, что пора валить отсюда, – огрызнулся я.

– Так что ты решил насчет работы? – резко переключился на другую тему мой предок. Кажется, отведенный им на сегодня лимит искренности и отцовской любви был исчерпан.

– Пока не знаю.

Я пожал плечами и двинулся в сторону входной двери.

Отец проводил меня разочарованным взглядом и только. Услышав, как за моей спиной захлопывается дверь и проворачивается замок, я испытал привычное ощущение облегчения, покинув ставшую мне чужой родительскую квартиру.

***

Заветную коробку я не удержался и вскрыл по дороге домой в такси. Подрагивающими руками вытащив стопку напоминающих каракули цветных карандашных рисунков, я всмотрелся в самый верхний из них. Оцепенев от шока, я едва не выронил листок из художественного альбома. Там пятилетний Ким очень похоже изобразил морду Серой твари, оскалившейся и демонстрирующей свои остро заточенные клыки.

Следующая картинка изображала Серую тварь и стоящего рядом с ней маленького человечка с копной кудрявых волос. Его ручка-палочка протянулась к забавному существу, в котором, благодаря вполне правдоподобно прорисованным длинным ушам и хоботу, угадывался большой слон. Объемное туловище животного поддерживала планка с тремя кружками по бокам.

Придерживая рисунки в правой руке, левой я потянулся к еще одной вещице, спрятанной на дне картонного хранилища. Вот тут-то мне окончательно поплохело. Пришлось срочно открывать окно автомашины нараспашку и высовывать лицо, подставив его встречному ветру, чтобы хоть как-то отдышаться.

Слоник на колесиках, деревянная игрушка из моего утреннего видения – вот что я отыскал в обувной коробке моей матери.

Рассматривая свою мазню, я вынужденно признал, что в пятилетнем возрасте художник из меня был аховый. В то же время все мелкие, но важные для меня детали были подмечены на удивление верно. На рисунке маленький Ким не случайно изобразил слоника, стоящего именно на трех кругах. У деревянной игрушки, хранившейся в материнской коробке, тоже было три щербатых, вытертых от частого катания по полу колесика. Видимо четвертое по неизвестной причине отвалилось и пропало, а родители так и не починили мне слоника, оставив хромать на одну лапу.

Немного придя в себя от изумления, я ощутил настоятельную потребность поговорить хоть с кем-нибудь о своем открытии. Не задумываясь, я нажал на повторный вызов. Севка знал меня с первого класса, и кто, как не он, мог выслушать меня и поверить, как бы фантастически не звучала история. Да и, честно говоря, я просто не знал, кому еще могу довериться.

Однако на сей раз Горыныч не спешил снимать трубку, сбросив мой исходящий вызов. Я перезвонил, но бездушный механический голос сообщил, что вызываемый абонент находится вне зоны доступа. Такое нелогичное поведение друга, обзвонившегося этим утром, показалось мне несколько странным, заставив призадуматься.

С Севкой явно что-то случилось – я это нутром чувствовал. А ведь уже почти уговорил себя, что вчера в подземке все было не по-настоящему. Однако теперь сомнения нахлынули на меня с удвоенной силой.

Сложив все свои находки обратно в коробку, я полистал список контактов и отыскал телефон Севкиной мамы. Втянув носом застоявшийся запах давно не чищенного салона дешевого такси, я затаил дыхание и нажал на вызов. Услышать плохие новости мне отчаянно не хотелось, но иного варианта удостовериться, что с другом все в порядке, я в тот момент не придумал.

Разговор с тетей Людой длился меньше минуты. Мама Горыныча сказала, что он звонил ей, как и мне, этим утром и заверил, что жив-здоров и собирается отогнать свою обожаемую тачку в автосервис. Звучало правдоподобно. И все-таки червячок сомнения уже поселился в моем организме и совершенно не собирался оттуда выползать.

Следующий звонок я сделал знакомому автомеханику. Горыныч доверял прикасаться к своей Синеглазке исключительно ему, и я был уверен, что Палыч не подведет.

– Салют, Ким! – деловито, перекрикивая адский шум, царящий в автомастерской, приветствовал меня приятель. – Давай сразу к делу, а то я занят.

– Можешь подключиться к системе и разыскать, где сейчас находится тачка Горыныча?! – напрямик спросил я механика после того, как услышал, что Севка в автосервис сегодня не приезжал и даже не звонил.

– Не вопрос! – живо откликнулся Палыч, и не подумав спросить, для чего мне это понадобилось. – Но будешь мне должен. Хочу заполучить твои чертежи, по которым прокачали Синеглазку. Эх, Ким, такой гений автомеханики пропадает. Бросай ты свой банк и переходи к нам. С твоим инженерным талантом отбоя от клиентов не будет.

– Предложение заманчивое. Если надумаю – дам знать, – малодушно пообещал я в ответ на его тираду и поскорее нажал на отбой звонка.

Таксист уже заворачивал во двор моего дома, когда пискнуло сообщение. Палыч сдержал слово и прислал GPS-координаты места, где была припаркована спортивная тачка Горыныча. Со слов автомеханика машина стояла на приколе уже больше суток.

Забив координаты в навигаторе, я убедился в правильности своих самых мрачных предположений. Автокар Севки дожидался своего владельца там, где мы его оставили вчера перед тем, как спуститься в подземный коллектор.

От нехорошего предчувствия у меня сильно заныло слева под ребрами. На улице стояла летняя жара, а меня пробрал холодный озноб. Мне ничего не привиделось. Севка на самом деле пропал. Последовав за мной в заброшенные катакомбы, он больше оттуда не возвращался. Но кто тогда звонил мне утром? Голос Горыныча я ни при каких условиях не мог спутать ни с чьим другим.

Мозг взорвался от миллиона различных версий. Кому, черт побери, понадобилось меня так жестоко разыгрывать? Или этот некто намеренно позвонил мне, чтобы заставить поверить в то, что Севка не погиб, и я все выдумал про встречу с монстром?

Между тем шофер такси затормозил, безуспешно пытаясь разъехаться со встречным автомобилем и костеря на чем свет стоит строителей, запроектировавших наши неудобные, узкие дворы – путаный лабиринт городских кварталов. Это отвлекло меня от собственных переживаний, и я принялся увлеченно следить за противостоянием двух агрессивно настроенных водителей, не торопясь выходить из салона такси. В довершение ко всему на улице начал накрапывать мелкий дождик. Синоптики в кое-веки не ошиблись с прогнозом.

Благодаря этой счастливой, как вскоре выяснилось, случайности, я передумал возвращаться к себе. На душе было муторно, и я не представлял, как смогу провести вечер в одиночестве после всего, что сегодня узнал. Не обращая особого внимания на недовольное бормотание таксиста, я попросил его отвезти меня обратно в центр города, назвав адрес кафе рядом с работой.