– По тем же причинам, – заметила она, – король может смотреть на кота. Хорошо, доктор Джардин, спокойной ночи.

Она протянула руку, очень красивой формы, хотя и немного большую – но как я сказал, она не маленькая женщина, и, хотя пожатие было мягким, оно, как и ее внешность, создавало впечатление большой физической силы.

Я проводил ее до двери и смотрел, как она идет по грязной улице легкой, плавной походкой, как те женщины, которые на диво всех времен изображены на цвета слоновой кости фризе Парфенона. Я провожал взглядом эту изящную фигуру, пока она не исчезла за углом, потом вернулся в комнату для консультаций, рассуждая, почему женщина такой красоты и очарования там мало меня привлекает.

Практика Бэтсона, помимо многих других недостатков, страдала из-за того, что совершенно не интересна для профессионала. Было ли это обычным состоянием – пациенты узнали обо мне и обратились к более опытным врачам, – не знаю; но после напряженной работы в больнице случаи, с которыми я имел дело сейчас, казались мне малоинтересными. Поэтому возможность получить нового пациента была приятным сюрпризом, и я с энтузиазмом встретил ее.

За день до предполагаемого возвращения Бэтсона мне пришел вызов, доставленный в грязном конверте, когда я сидел у постели последнего пациента в моем списке.

– Ждет ли посыльный? – спросил я, открывая конверт.

– Нет, доктор. Он только протянул мне конверт и ушел. Похоже, он очень торопился.

Я развернул довольно безграмотную записку, написанную на обычной почтовой бумаге, и прочел.

«Сэр, можете ли вы немедленно прийти на фабрику минеральных вод на Нортон-стрит? Один из наших работников тяжело поранился.

Искренне ваш Дж. Паркер

П. С. У него сильно течет кровь, поэтому, пожалуйста, бегом».

Постскриптум добавил очень ценную информацию. Рана с обильным кровотечением требует особой перевязки и применения инструментов, которых нет в моей обычной медицинской сумке, и, чтобы взять все это, я должен по пути зайти в дом Бэтсона. Сунув записку в карман, я торопливо попрощался с пациентом и быстро пошел в направлении Джейкоб-стрит.

Мэгги, служанка, помогла мне найти материал для перевязки и упаковала сумку; она ловкая и умная девушка, хотя и не красавица, поэтому я спросил у нее о Нортон-стрит и о фабрике минеральной воды.

– О, я хорошо знаю это место, сэр, – сказала она, – хотя не знала, что фабрика работает. Нортон-стрит всего в пяти минутах ходьбы отсюда. Это совсем рядом с Гейтон-стрит, сразу за домом Сэмвеев. Свернете за угол рынка, пойдете направо по второй улице и…

– Послушайте, Мэгги, – прервал ее я, – вы хорошо знаете то место, и вам лучше пойти со мной и показать дорогу. У меня нет времени на поиски пути.

– Хорошо, сэр, – согласилась она, и, так как все необходимое уже лежало в сумке, мы вместе вышли.

– Это большая фабрика? – спросил я, когда Мэгги, к восторгу Джейкоб-стрит и всей окружающей местности, пошла рядом со мной.

– Нет, сэр, – ответила девушка. – Она очень маленькая. Ее владельцы обанкротились, и помещение долго пустовало и сдавалось в аренду. Я считала, что оно все еще сдается в аренду, но, наверно, кто-то его снял и начал бизнес заново. Это здесь.

Она провела меня за угол узкой боковой улицы, в конце которой остановилась у ворот двора или конюшни. Над входом пострадавшая от непогоды доска с надписью «Международная компания минеральных вод» и наполовину сорванное печатное объявление о том, что помещение сдается в аренду, и рядом шнур от звонка. Сильный рывок вызвал внутри звон, и, когда Мэгги свернула за угол, открылась небольшая калитка в воротах и на фоне темноты появилась плохо видная фигура человека.

– Вы врач? – спросил этот человек.

– Да, – ответил я, и меня попросили войти в открытую калитку, которую мужчина немедленно закрыл, перекрыв даже слабое освещение от уличного фонаря.

– Здесь темно, – сказал невидимый сторож, беря меня за руку.

– Это верно, – согласился я, пробираясь по булыжникам. – Не лучше ли вам зажечь свет?

– Через минуту будет свет, – последовал ответ. – Понимаете, все другие работники ушли домой. Мы закрываемся точно в шесть. Сюда. Я зажгу спичку. Раненый внизу в комнате для розлива.

Мой проводник чиркнул спичкой и при свете ее провел меня в дверь, потом по проходу или коридору и вниз по пролету каменных ступеней. Внизу оказался вымощенный плиткой проход, в который выходило нечто вроде нескольких погребов. Я шел по нему осторожно, следуя за сторожем, зажигавшим спички; огонь от них отбрасывал на каменные стены мою гигантскую призрачную тень, но не рассеивал темноту впереди. Я был у открытой двери одного из подвалов, когда спичка погасла и человек за мной воскликнул:

– Минутку, доктор! Не двигайтесь, пока я не зажгу свет.

Я остановился, и в следующее мгновение меня сильно толкнули в открытую дверь. Массивную дверь немедленно захлопнули, и я услышал, как снаружи задвинули засов.

– Что это значит? – крикнул я, яростно стуча по двери и пиная ее. Конечно, ответа не было, и я прекратил свои действия: мне пришло в голову, что фабрика пуста, в ней только этот негодяй, который заманил меня сюда, и это сделано с какой-то целью, но что это за цель, даже не мог себе представить.

Однако очень скоро я получил совершенно ясный намек на намерения своего хозяина. Мое внимание привлекло легкое постукивание по двери моего подвала и заставило меня прижаться ухом к двери. Ошибиться в этом звуке было невозможно. Дверное отверстие заполняли чем-то вроде тряпок, их мой друг забивал в щели зубилом. Дверь заклепывали и делали воздухонепроницаемой.

Цель этого достаточно ясна. Меня закрывают в газонепроницаемом пространстве, где медленно задохнусь. Зачем меня заставляют задохнуться, я не мог понять: разве что оказался в руках безумца. Но я не очень встревожился. В большом помещении воздуха хватит надолго, и я легко могу выбить то, чем мой друг затыкает щели. А когда утром придут рабочие, буду пинать дверь подвала, и они выпустят меня. Особенно пугаться нечего.

Но будут ли другие рабочие? Раненый, очевидно, выдумка. Предположим, другие рабочие тоже выдумка? Я вспомнил слова Мэгги: она думала, помещение по-прежнему сдается в аренду. Возможно, так и есть. Тогда положение становится серьезным.

В этот момент мои размышления прервали звуки из соседних подвалов, там что-то двигали, тащили что-то тяжелое. И мне сразу показалось странным, что я так отчетливо слышу эти звуки: дверь моего подвала запечатана, стены из прочного кирпича, в чем я убедился, постучав по ним костяшками пальцев. Но у меня не было времени обдумывать данные обстоятельства, потому что я услышал новый звук, от которого, признаюсь, сердце буквально поднялось в рот: громкое пронзительное шипение, как от выходящего пара. Казалось, оно исходит из какой-то части подвала, где меня замуровали, практически прямо у меня над головой, и почти немедленно тот же звук раздался в соседнем подвале и в следующем, потом в третьем. Одновременно захлопнули дверь соседнего подвала, и с шипением смешались звуки, с которыми задвигали засовы. Я слышал глухие звуки, говорившие, что щели в дверях других подвалов тоже затыкают.

Положение страшное. Свистящий звук, очевидно, связан с выходом газа под высоким давлением, и этот газ через какое-то отверстие входит в мой подвал. Я нащупал спички и ощупью прошел к тому месту, где свист газа и вообще другие звуки были всего слышнее. Здесь я зажег спичку. И ее освещение мне все объяснило. Ближе к потолку, примерно в семи футах над полом, в стене отверстие примерно в шесть квадратных дюймов, из него выходит непрерывный поток белых частиц, похожих на снежинки. Когда я остановился под отверстием, несколько таких частиц упали мне на лицо, и холод их прикосновения сразу рассказал мне ужасную историю.

Белый порошок и был снегом – снегом угольной кислоты. Шипение исходило из гигантских железных бутылок, в них под давлением находится жидкая угольная кислота, которую изготовители минеральных вод используют для газирования. Негодяй (или безумец), захвативший меня, открыл краны, и жидкость испаряется, превращаясь в снег из-за испарения и быстрого расширения. Конечно, снег быстро поглощает тепло и, не становясь снова жидким, испарятся в газообразной форме. За очень короткое время оба подвала заполнятся ядовитым газом, и, короче говоря, я оказался заперт в камере смерти.

Мне потребовалось какое-то время, чтобы написать это объяснение, которое, однако, мгновенно возникло у меня в сознании, когда свет от пламени спички упал на зловещее облако снежных хлопьев. Я сорвал пальто и принялся затыкать отверстие. Это плохая защита от газа, он все равно будет проникать через промежутки в ткани, но это остановило поток снега и дало мне время подумать.

От каких не поддающихся расчету шансов зависит наша жизнь! Если бы у меня оказался небольшой рост, через полчаса я был бы мертв, потому что отверстие, через которое поступал газ, находилось в семи футах над полом и стало бы для меня недоступно. Даже при моих шести футах роста и соответствующей длине рук я не мог с нужной силой затолкать пальто в отверстие: приходилось встать вплотную к стене, и было очень трудно поднимать руки. Тем не менее, как ни несовершенно такое препятствие, оно смогло остановить поток снега. Пройдет какое-то время, прежде чем уровень газа в соседнем помещении дойдет до отверстия, и я тем временем смогу что-нибудь придумать.

Я зажег еще одну спичку и осмотрелся. Подвал оказался гораздо меньше, чем мне казалось, и был абсолютно пуст. Пол бетонный, стены из грубого кирпича, потолок оштукатуренный, и штукатурка потрескалась и отпала. Здесь сильная вентиляция, но меня она не интересовала. Газообразная угольная кислота такая тяжелая, что ведет себя почти как жидкость; она заполнит мой подвал и задушит меня, даже если бы потолка вообще не было бы. Соседний подвал быстро заполняется, и когда газ в нем достигнет уровня отверстия, он просочится через пальто и хлынет в мой подвал. Но на это, как я сказал, потребуется какое-то время – если разделяющая стена хотя бы относительно прочна. Как только это пришло мне в голову, я принялся исследовать стену, и результаты оказались неудовлетворительными. Стена слабая, построена их некачественного кирпича, с плохим раствором, в ней многочисленные отверстия там, где между кирпичами вколачивались крюки. Короткий осмотр убедил меня в том, что в смысле прохода газа данная стена все равно что сито, и, если я хочу сохранить жизнь, нужно немедленно искать для этого средство.

Но как мне поступить? Вот самый срочный, жизненно важный вопрос. Заткнуть многочисленные отверстия и слабые места в стене невозможно. Единственное уязвимое место – дверь. Если бы я смог установить какую-то связь с внешним воздухом, какое-то время можно было бы не считаться с ядовитым газом, которым вскоре буду окружен.

Прежде всего нужно подумать о замочной скважине. Ее нужно немедленно освободить. Порывшись ощупью в сумке – я понял, что нужно экономить спички, – нашел подходящего размера зонд, сунул его в скважину, и мои надежды немедленно рассеялись. Зонд уперся в металл. Замочную скважину не заткнули тряпкой, а закрыли металлической пластинкой, прикрепленной снаружи. С растущей тревогой, но с выработанной годами аккуратностью я положил зонд назад в сумку и принялся снова обдумывать свое положение и определять ресурсы. И тут у меня появилась идея. Надежда на нее слабая, отчаянная, но все же это идея.