Существует хитроумный вид карманного ножа, придуманный специально в интересах торговли ножами; такие ножи обычно женщины (под влиянием уговоров) дарят мужчинам. У меня был такой. Мне его подарила тетя, и сентиментальные соображения побуждали меня находить для него место в кармане, хотя я из-за этого постоянно ворчал. Но в критический момент мне он пригодился, со штопором, буравчиком, с бесконечным количеством лезвий, со скребком, зубочисткой, щипцами и другими инструментами с непонятной целью, громоздкий, отягощающий карман предмет, который, однако, спас мне жизнь.

Прежде всего я применил буравчик – применил очень осторожно, потому что такие инструменты обычно перекаливают, и они становятся хрупкими. Я просверлил в толстой доске отверстие примерно на уровне рта; работая, обдумывал дальнейшие шаги. Когда отверстие было просверлено, я использовал другой инструмент, о цели которого часто гадал, – острие с заточенными краями, похожее на маленький штык. С его помощью расширил отверстие. Этот инструмент не помог, тогда я сменил его на отвертку и расширил ею отверстие примерно до полудюйма в ширину. Сделать его больше я не мог, но этого было недостаточно. Конечно, через отверстие в полдюйма шириной можно дышать, но, когда окружает ядовитый газ, желательно отверстие побольше.

Я вспомнил, что в ноже есть пила – маленькая, с толстым лезвием, но все же пила, ею можно распилить дерево, если, конечно, есть время. Этот инструмент натолкнул меня на простой план, который я немедленно начал осуществлять, работая как можно быстрее, но не рискуя сломать инструмент. Я хотел сделать второе отверстие в двух дюймах по диагонали от первого, и из обоих отверстий сделать два разреза под прямым углом друг к другу. Таким образом в двери получится небольшое окно, через которое я смогу удобно дышать.

Задача нетрудная, но с моими жалкими инструментами ее решение заняло много времени, тем более что пила оказалась шире отверстия и можно было использовать только ее кончик. Но все же задачу удалось решить, я вытолкнул выпиленный кусок древесины и с удовлетворением подумал, что теперь у меня есть доступ к чистому воздуху за пределами моей тюрьмы.

И как раз вовремя. Я отдыхал от работы, и мне пришла в голову мысль проверить воздух внутри подвала. Я зажег восковую свечку, подождал, пока разгорится пламя, и начал медленно опускать маленький конус. Опускаясь, пламя меняло цвет и примерно в восемнадцати дюймах от пола неожиданно погасло. Значит, пол покрывает слой газа толщиной в восемнадцать дюймов, и этот слой, несомненно, становится все толще.

Это было поразительно и предупредило меня, что мне нужно иметь удобный подход к отверстию для дыхания. Потому что хоть газообразная угольная кислота ведет себя как жидкость, это все же не жидкость: подобно другим газам, у нее есть способность распространяться вверх, и воздух в подвале уже, наверно, стал опасным. Соответственно я тщательно протер поверхность двери носовым платком, с некоторым отвращением прижался к отверстию ртом и глотнул свежий воздух.

Мое положение при этом было очень неудобным, и я понимал, что скоро устану. Больше того, когда газ достигнет уровня головы, будет трудно мешать ему находить проход в мой рот и ноздри, а если газ пройдет, я точно буду отравлен. Необходимо проделать отверстие ниже, чтобы выпускать газ и чтобы я мог сменить положение. Но делать это нужно, прижимаясь ртом к отверстию для дыхания, а это было ужасно неудобно, и работа шла медленно. Второе отверстие меньше первого, потому что у меня нет времени, но я подумал, что мог бы легко увеличить его новыми разрезами пилой, убрав при этом большой кусок дерева.

Но работа была утомительная, к концу ее у меня болели руки и от неудобного положения ныло все тело. Сделав глубокий вдох, я закрыл рот, встал и потянулся. Потом зажег спичку и поглядел на часы. Половина восьмого. Я в подвале уже больше двух часов. А тем временем в приемной меня ждут пациенты и, несомненно, ворчат из-за моего опоздания. Скоро ли будет обнаружено мое отсутствие? Или, может, уже сейчас меня ищут?

Посмотрев на спичку, которую все еще держал в руке, я заметил, что ее пламя побледнело и стало синеватым, а когда начал его опускать, оно погасло в двух футах от пола. Значит, газ по-прежнему поднимается, хотя и не так быстро, как я опасался, но по изменению цвета пламени ясно, что в воздухе много газа и он становится ядовитым.

Немного погодя стоячее положение стало невыносимо утомительным. Я чувствовал, что должен хоть на несколько минут сесть, хотя благоразумие говорило мне, что это очень опасно. Какое-то время я сопротивлялся, но усталость победила, и я сел на пол, прижимаясь ртом к нижнему отверстию. Я убеждал себя, что посижу немного, только чтобы восстановить силы, но проходила минута за минутой, и я испытывал непреодолимое нежелание вставать.

Неожиданно я понял, что меня начало клонить ко сну, мне захотелось лечь и немного подремать. Сонливость легкая, но ее значение настолько страшно, что я в панике вскочил и, прижавшись ртом к верхнему отверстию, несколько раз глубоко вдохнул. Но вскоре понял, что не могу стоять. Сонливость усиливалась, сильнее становилась слабость, у меня теперь остался выбор: сидеть или упасть, стоять просто не было сил. Меня охватила волна яростного гнева и немного оживила ненависть к негодяю, который заманил меня сюда, как я подозревал, на смерть. Потом это чувство прошло и сменилось холодным страхом; я снова сел, прижавшись ртом к нижнему отверстию для дыхания.

Я не замечал, как проходит время. Постепенно, почти незаметно, мое сознание становилось все более вялым. Гнев, страх и все слабеющая надежда сменяли друг друга в моем сознании. Промежутки спокойного равнодушия, почти безмятежного удобства становились все длительнее, усиливалась усталость, все сильнее становилось желание отдохнуть. Я очень хотел лечь. Лечь головой на каменный пол и погрузиться в сладкое забвение.

По-видимому, я действительно задремал, хотя, к счастью, не отрывал рот от отверстия, потому что не чувствовал, как проходит время, когда меня неожиданно привел в себя громкий звонок.

Я тупо прислушался, с усилием заставляя себя оставаться в сознании.

Звонок продолжал звучать громко и непрерывно, как мне показалось, очень долго.

Потом он прекратился, и мое сознание снова начало угасать. Какое-то время спустя (не знаю, сколько его прошло) я смутно услышал, как открывается дверь, прозвучали быстрые шаги, и меня позвали по имени.

Я попытался встать, но не мог пошевелиться. Но складной нож по-прежнему находился у меня в руке, и я смог постучать им по двери. Снова услышал голос – он звучал ближе, но в то же время был бесконечно далек, тогда я снова постучал в дверь и крикнул в отверстие для дыхания, издал слабый, приглушенный крик, какой издают в тревожном сне. Потом меня охватила сонливость, и больше я ничего не слышал.

Следующее, что я осознал, – прикосновение к щеке чего-то похожего на дохлую рыбу. Я открыл глаза и смутно разглядел совсем рядом два лица, освещенные огнем свечи. Лица показались мне знакомыми, но я не смог их узнать; несколько мгновений тупо смотрел на них, потом снова задремал. Дохлая рыба возобновила свои нападения, и я опять открыл глаза. Еще один энергичный хлопок заставил меня открыть рот и произнести нечленораздельное проклятие.

– Так-то лучше, – произнес голос, знакомый, хотя я все еще не мог «поместить» его. – Если человек способен браниться, он на пути к выздоровлению.

Хлоп!

Возобновленное нападение дохлой рыбы (позже выяснилось, что это всего лишь мокрое полотенце) продемонстрировало мои дальнейшие шаги на пути к выздоровлению, сопровождавшиеся дрожащим женским голосом. Постепенно облака разошлись, и с возвращением сознания я узнал Мэгги, служанку, и доктора Торндайка. Даже для моего затуманенного сознания присутствие последнего было для меня головоломкой, в перерывах между проклятиями дохлой рыбе – тогда я ее еще не распознал – я пытался понять, как мой уважаемый учитель мог оказаться в таком месте и вообще что это за место.

– Давайте, Джардин, – сказал Торндайк, вылив мне а лицо чашку воды и получив ответ свою порцию проклятий, – соберитесь. Как вы попали в этот подвал?

– Чтоб меня повесили, если знаю, – ответил я, собираясь снова задремать. Но снова заработало мокрое полотенце, и я раздраженно глотнул и зевнул.

– Думаю, вам нужно взять кеб, – предложил Торндайк, когда Мэгги в очередной раз выжала полотенце. – Когда будете выходить, оставьте ворота открытыми.

– Для кого кеб? – сердито спросил я. – Я что, ходить не могу?

– Если можете, это гораздо лучше, – выдохнул Торндайк. – Посмотрим, можете ли вы стоять.

Он поставил меня на ноги, и они с Мэгги, поддерживая, повели меня по вымощенному булыжниками двору, который я начал узнавать как принадлежащий фабрике минеральных вод. Вначале покачивался, как пьяный, но постепенно сонливость проходила, и я смог идти с помощью только Торндайка.

– Думаю, мы можем уходить, – сказал он наконец, подведя меня к воротам, и, когда я неловко выбрался через калитку, мы пошли домой.

Когда пришли ко мне, Торндайк попросил приготовить крепкий кофе и легкую еду, после чего – было совершенно очевидно, что в профессиональном отношении я ни на что не способен, – он предложил мне лечь в постель.

– Не волнуйтесь о практике, – сообщил он. – Я пошлю за моим другом Джервисом, и вдвоем мы присмотрим за делами. Если Мэгги даст мне листок бумаги и конверт, я напишу ему записку, она поедет на извозчике ко мне на квартиру и передаст записку доктору Джервису или моему человеку Полтону. Я останусь здесь и позабочусь, чтобы вы мирно спали.

Он написал записку, и Мэгги, одевшись так, как соответствует статусу поездки на извозчике, уехала, довольная и с достоинством. Торндайк задал мне несколько вопросов об обстоятельствах, приведших к заключению в подвале, но, поняв, что я знаю не больше Мэгги – ее он уже расспросил, – сменил тему и не позволял мне к ней возвращаться.

– Нет, Джардин, – сказал он. – Пока больше об этом не думайте. Выспитесь как следует, и, если утром будете в порядке, мы вернемся к данному делу и постараемся расставить по местам все части головоломки.

Глава 6. Военный совет

На следующее утро я проснулся поздно, точнее, не совсем проснулся, когда услышал властный и безапелляционный стук в дверь свой спальни, вслед за чем вошел рослый джентльмен лет тридцати. По его хладнокровию, по манерам сознающего свое значение человека я сразу узнал врача, но он не оставил мне возможности для сомнений.

– Доброе утро, Джардин, – решительно заговорил он, позванивая в кармане ключами или мелочью, – меня зовут Джервис. Я вторая скрипка в оркестре Торндайка. Временно распоряжаюсь здесь. Как вы себя чувствуете?

– О, я в порядке. Как раз собирался вставать. О практике можете не тревожиться. Я вполне пригоден.

– Рад это слышать, – ответил Джервис, – но вам все равно лучше отдохнуть. Я получил точные указания и слишком хорошо понимаю свое место, чтобы не выполнять их. Торндайк сказал, что вы не должны посещать больных и вообще выходить до расследования.

– Расследования? – воскликнул я.

– Да. Он придет сюда в четыре часа, чтобы расспросить об обстоятельствах, которые привели вас в закрытый подвал, а до того времени я присмотрю за практикой и за вами. В какое время вы ожидаете прибытия этого потомка летучей мыши^[3]?

– Кого? – спросил я.

– Бэтсона. Он ведь должен сегодня вернуться?

– Да. Примерно в шесть вечера.

– Тогда вы будете свободны. Тем лучше. Этот район не очень для вас здоровый.

– Думаю, я могу работать.

– Лучше не надо. Буквально исполняйте указания Торндайка. Но вы можете рассказать мне о пациентах и поможете разобраться с ними. Кстати, это напомнило мне, что к вам заходила некая Сэмвей, красивая женщина, она напомнила мне большую гладкую полосатую кошку. Она не сказала, что ей нужно. Знаете о ней что-нибудь?

– Она должна была прийти за счетом. Но придется ей дождаться Бэтсона. Я ей говорил об этом вчера или позавчера.

– Хорошо, – произнес Джервис, – тогда я сейчас уйду, а вы отдыхайте и подумайте о вчерашних событиях, чтобы быть готовым к Торндайку.

С этими словами он ушел, предоставив мне возможность неторопливо встать и позавтракать.