Гришка глянул туда же и, наконец, заметил висящий на стене журнальный разворот с грозным чёрно-красным петухом. Над петухом приметил четыре крупные цифры – «2017», под ними – надпись «МАЙ» и мелкие циферки в несколько рядов…

Календарь! Эвоно как… А я уж думал – обсчиталась…

Гришка прищурился, в столбце, помеченном буквами «ЧТ», разглядел красный квадратик, а в нём – цифру «25».

Значитца, двадцать пятое мая две тысячи семнадцатого…

– Адрес? – нетерпеливо выкрикнула женщина.

– Улица Ильинская, дом номер пятьдесят шесть, – медленно продиктовала гимназистка.

– Где это? – Суровая удивлённо зыркнула на Ивана Андреича. – Не знаю такой…

Тот рассеянно пожал плечами:

– Может, новый район, на Зелёных горках?

– Рядом с Покров… – решила уточнить гимназистка.

– В точности – на Зелёных горках! – перебил её Гришка.

– На что жалуетесь? – спросила суровая и глянула на Гришку с прищуром.

– Я? Ну, как ево, – замешкался тот.

– Да не ты! Больная… – снова вышла из себя суровая.

– Нога болит, – дрожащими руками Галя приоткрыла разбитую коленку.

Суровая отвернулась:

– Ожидайте в коридоре, вас пригласят…

В углу что-то щёлкнуло и затрещало. Гришка вздрогнул.

А энто что за жужжащая коробка? Ишь, как бумажками плюётся!

Женщина протянула Гале исписанный лист и безучастно обратилась к двери:

– Следующий!

Посетители выдохнули и поспешно выскочили из приёмной.

В коридоре было полно народу. Напротив двери с табличкой «Приёмный покой» Иван Андреич отыскал свободное место и усадил гимназистку. И пяти минут не прошло, как из-за двери выглянул худенький старичок в белом халате.

Как есть доктор! Сам седой, очочки крошечные, бородка востренькая.

– Рябинина Галина Николаевна… Есть такая? – вежливо спросил он.

– Это я… – отозвалась гимназистка.

– Проходите! – воскликнул старичок, улыбаясь.

Народ неодобрительно загудел. Иван Андреич и Гришка попробовали пристроиться следом…

– Вы отец? – спросил доктор Ивана Андреича.

– Водитель…

– Тогда ждите здесь! – строго сказал старичок.

– А я брат, – выступил вперёд Гришка, – троюродный… Мне можно?

– Восемнадцать есть? – Доктор пронзил Гришку насмешливым взглядом.

Гришка помотал головой.

– И ты, малой, обожди! – Доктор задорно подмигнул и захлопнул дверь прямо перед Гришкиным носом.

Эх, не сболтнула бы чего! Вот и переживай теперь за неё. Душно…

Гришка стянул картуз, взъерошил вспаренную макушку.

– Давай отойдём, разговор есть. – Иван Андреич приподнял очки, обтёр лицо платком, неспешно направился в конец коридора. Гришка – за ним. Они подошли к окну и остановились. Иван Андреич приветливо посмотрел на собеседника, улыбнулся сквозь очки золотисто-карими глазами и спросил: – Ну что, Григорий, может, расскажешь, откуда вы всё-таки взялись на мою голову?

Гришка побледнел.

Неужто догадался? Доболталась гимназистка! Придётся всё рассказать, не то мы здесь совсем пропадём…

– Мы из девятнадцатого века, – сказал Гришка и притих, чтобы посмотреть, как отзовётся. – Случайно к вам попали, по бабьей глупости.

– Так и думал! – Иван Андреич деловито потёр ладошки и улыбнулся.

А мужик вроде ничего – добропорядошный! Токмо чего он так сияет? И не удивился вовсе… Или у них тут все по будущим шастают?

Гришка глянул на Андреича с хитринкой:

– Так и думали?

– Ну да! Одежда ваша в глаза бросилась, манера говорить… А как Галя про восемьсот восемьдесят второй год сказала, да ещё про Ильин день по старому стилю, так всё и сошлось…

– По старому стилю?

– Понимаешь, Гриша, у нас сейчас время по-другому исчисляют и Ильин день приходится на второе августа, а не на двадцатое июля.

– Как это по-другому? – у Гришки даже в ушах загудело.

– Когда у вас двадцатое июля – у нас второе августа, а когда у вас второе августа – у нас уже пятнадцатое.

– Значитца, у вас теперь аглицкое время?

– Почему это? – удивился Андреич.

– Мне дядька сказывал, у них время на двенадцать дней торопится. Он у меня всё про то знает. С малолетства торгует, такого навидался…

– Прав твой дядька! Англичане исчисляют время по григорианскому календарю ещё с восемнадцатого века, а в России такую систему утвердили в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году. Все легли спать тридцать первого января, а проснулись уже четырнадцатого февраля. Такой вот скачок во времени! Только теперь разница составляет не двенадцать, а тринадцать дней.

– Это ещё почему? – Гришка потёр висок, у него от этой арифметики мошкара перед глазами замельтешила.

– Я тебе как-нибудь потом объясню. А пока скажи-ка мне, из какого вы года?

– Одна тысяча восемьсот девяноста шестой! – Гришка покосился в сторону приёмного покоя.

Не хватало ещё гимназистку прокараулить!

– И как давно у нас?

– Давеча забросило. Смекнуть не успели, куда занесло…

Мужчина продолжал улыбаться:

– В Сибирь, брат, занесло. В Томск! Сами-то откуда будете?

– Из Нижнего Новгорода…

– Из Нижнего? Вот так удача! А я был у вас, и не раз… Но как вам удалось временнóй портал отыскать?

– Какой такой портал? Мы без порталов всяких. Уцепились за бабусю и враз у вас очутились…

– А где же теперь ваша бабуся?

– Сами не знаем, упустили… – Гришка услышал за спиной голоса и обернулся.

Галя хромала по коридору. Следом за ней семенил доктор и объяснял что-то девице в белом халате и чепчике. Троица поравнялась с Андреичем.

– Ничего страшного, Галочка в рубахе родилась! – радостно воскликнул доктор. – Всего лишь ушиб колена. На всякий случай мы сделаем рентген. Но вы, молодой человек, всё же поаккуратнее на дорогах, – добавил он и по-отечески похлопал Гришку по плечу.

Гришка молча покивал головой, утёр ладонью лоб.

Премилый старичок. Да и с Галей вроде как обошлось… Точно камень с плеч. И не камень даже – цельная глыба!

– А что за «рентген» такой? – спросил Гришка у Андреича, как только Галя с девушкой в халате скрылись в конце коридора.

– Что-то вроде фотоаппарата. Просвечивает тело, а в нашем случае ногу, и показывает, цела ли кость, а потом делает рентгеновский снимок.

– Ого! Как же, как же… слыхал про такую штуку… Икс-лучи называются! У нас про них во всех газетах писали. Заморские умники даже опыты на людях проводили. А в Петербурге один наш прохвессор с энтой штуковиной фокусы показывал. Якобы взял у студента кошелёк и сфотографировал его. И часу не прошло, как на оттиске обозначилось всё, что было в кошельке – несколько двугривенных, гривенник с дырою, обручальное кольцо и даже ключик от часов. Ещё писали, что такой фотографической штукой пушку просветить можно или любой кусок железа и углядеть каждый пузырёк. Токмо я думал, враки всё энто. Попробуй железо просвети! А видать, и вправду работает. – Гришка увлёкся и ненароком хлопнул Андреича по плечу. – Занятно тут у вас! Я б в своём времени лопухом обошёлся, да ещё бы и подзатыльник заработал за разодранные штаны…

Чуть погодя, размахивая рентгеновским снимком, в коридоре снова появилась Галя и с радостью сообщила, что отделалась ушибом и ссадиной.

Гришка глянул чёрный с разводами лист на просвет.

– Батюшки! И вправду кости видно. И как колено устроено углядеть можно! И никаких тебе дырявых гривенников.

– Отличная новость, – подмигнул Гришке Андреич, – предлагаю отметить это дело в пиццерии!

– Птицерии? – переспросил тот.

– Пиццерия, а не птицерия! – рассмеялась гимназистка и вырвала у Гришки снимок. – Пицца – это итальянская лепёшка с начинкой! А пиццерия – пекарня, где такие лепёшки готовят.

– А тебе-то отколь знать?

– Хм, отколь?.. Мне Жаннет рассказывала. Она в Неаполе жила и в пиццерии бывала не однажды. – Девчонка с вызовом откинула назад косу.

– Смотрите-ка, курица петухом запела! – выпалил Гришка и сразу понял, что погорячился.

– Сам ты петух ощипанный! – прошипела Галя.

Андреич громко захохотал.

Гришка сжал кулаки в карманах штанов.

Ох, была бы парнем, наподдал бы я ей, чтоб не задавалась…

– Я тоже злой, когда голодный! Так что заключайте перемирие и за мной, пока без нас всё не съели. – Андреич подхватил Галю под руку и направился к выходу.

Гришка поплёлся следом.

Спустя четверть часа они высадились из машины на пыльной улочке. Повернули направо и, миновав небольшой фонтан из серого камня, снова оказались на проспекте Ленина. Как раз на том перекрёстке, где их подобрал Андреич. Пройдя немного в сторону сквера, остановились у невзрачной вывески с названием «Make Love Pizza». Галя прочла надпись вслух.

– Аглицкая… – проворчал Гришка, – чего-то я не разобрал, «Моя Клава с пиццей», что ли?

Галя хихикнула.

– И что за мода такая, – притопнул Гришка, – ресторацию по-аглицки называть! Нет бы по-человечески написать: «Пицца у Клавы». Разборчиво и уху привычно!

Гришка нырнул в дверь вслед за Андреичем, не пропустил вперёд Галю. Та едва успела придержать тяжёлую дверь рукой и сердито хмыкнула. Гришка сделал вид, что не слышит и во все глаза разглядывает обстановку.

Вот энто сюрпризец! Зала хоть и просторная, но богатым убранством не отличается. Грубые белёные стены, голые деревянные столы да огромный прилавок. Слева от входа лестница с антресóлями. Мрачные чёрные абажуры с электрическими лампами. Ни буфетов тебе, ни скатёрок! Да и обхождение оставляет желать лучшего… Вместо любезного полового немóтно^[3] разносят еду парень с девицей. Парень какой-то патлатый, с бритыми наголо висками, а руки сплошь в регáлках^[4]. Оба обрядились в видавшие виды штаны на помочах, даже девица! Фу-ты, стыд какой! Поскупился Андреич на приличное заведение. Это не ресторация вовсе, а так, трактир средней руки.

Гришка прислушался.

Женский голос тихо мурлыкал что-то на непонятном языке, но, как он ни вертелся, актёрки с музыкантами нигде не приметил.

Гм, да ещё для пущего форсу с музыкой!

Андреич заказал еды у прилавка и предложил подняться по лестнице.

– Где же здесь дамская комната? – поинтересовалась Галя.

Андреич махнул рукой под лестницу:

– Я провожу…

– Григорий, тебе тоже не помешало бы хорошенько отскоблить от рук грязь! – поучительно прощебетала Галя.

Гришка от неожиданности чуть с лестницы не свалился.

Тоже мне, чистюля! Помахала бы щёткой с моё, поглядел бы я на её белые ручки… Подумать, подумал, а вслух не сказал, лишь усмехнулся:

– Грязь не сало, обмыл, и отстало! А у меня, между прочим, не грязь, а вакса аглицкая! По два пятьдесят за дюжину! Её враз не отмыть, ежели только щёлоком…

В уборной Гришке стало совсем плохо.

Мыла нет, с водопроводом не управиться. Торчит какая-то штуковина с сияющим козырьком. Сколь ни крути, всё – без толку!

Пришлось ему Андреича на помощь звать. Тот показал, что и как…

Гришка пупочку в прозрачном бидончике нажал – вот тебе и жижа мыльная, козырёк блестящий приподнял, вот и вода, да ещё с подогревом.

Не трактир, а прямо дом губернаторский! И к чему такие фильдибоберы? То ли дело – кусок мыла да рукомойник? Ух ты, а мыло-то энто почище щёлока – вакса-то враз отмылась…

На радостях Гришка оттёр щёки и ополоснул волосы, хорошенько промокнув их бумажной салфеткой, гладко зачесал на пробор. Начищенный, словно новенький пятак, вышел из уборной…

В антресолях оказалось четыре стола. Андреич выбрал тот, что ближе к окну, у стены, с которой глядела на Гришку грустными глазами огромная усатая голова.

И кому токмо пришло на ум стену разукрасить парой усатых мужиков? А может, это и не мужики вовсе, а наследники царской фамилии? Кто их разберёт в этом двадцать первом веке? Вон у них бабы в подштанниках повсюду расхаживают.