Гришка приметил, что Меченый слушает жадно, с кривой, деланой улыбкой. А глазки-то у него бегают из угла в угол, точно пойманные за воровским делом пронырливые мыши. В груди у Гришки ёкнуло. По спине пробежал нехороший холодок.

Вот оно! Чуйка проснулась.

Гришка прямо-таки загривком ощутил исходящую от Змеева угрозу. Захотелось ему встать между ним и Андреичем. Защитить того, кто слабее.

Неужто Меченый виноват в том, что должно случиться? Сказать Андреичу? Не поверит ведь! А мне перед Серёжей отвечай… Придётся самому присмотреть, от беды уберечь. Может, нарочно Бог так управил? Потому как без моей помощи Андреичу никак? Да вот токмо справлюсь ли? У них тут свои законы. И времени с гулькин нос, да и гимназистка под ногами всё время вертится…

– Гриша? – вдруг раздался у самого уха Галин голос. – Ты чего? Из-за кружки так огорчился?

Гришка помотал головой.

Сказать, что ли, энтой свербигузке?

Галя заглянула ему прямо в душу:

– Сам не свой… Заболел, что ли? Будто сказать что-то хочешь и не решаешься… – Она уж было собралась пощупать Гришкин лоб прохладной ладошкой, но тот перехватил её руку.

– Хочу… – отозвался он. – Но сейчас не время…

Глава 4
Изумрудный город

Спустя час троица отправилась к указанному ноутбуком склону. Андреич назвал его Лагерным садом и всю дорогу рассказывал Гришке с Галей сказки об этом месте.

Будто бы скалистые берега Лагерного сада – это остатки древнего вулкана, а дно здешней реки Томи – выходы раскалённой лавы. Тысячи лет назад волны Палеоазиатского океана омывали скалы доисторического континента Ангидриды, бывшего на этом самом месте…

Поначалу Гришка в эти басни не особо верил…

Вот отколь человеку знать, что было на земле за тысячи лет до него?

Но Андреич принялся спорить и доказывать. Рассказал, что в одна тысяча восемьсот девяносто шестом году здесь откопали скелет мамонта, а вместе с ним и стоянку древнего человека. И даже определили хитрым способом возраст находок – около двадцати тысяч лет!

Пришлось Гришке на слово Андреичу поверить. Тем более тот хвастал, что кости мамонта может к осмотру предъявить…

Как добрались до места, Андреич оставил машину на обочине и по пешеходному переходу перевёл ребят через дорогу.

– Когда-то здесь размещались солдатские летние лагеря, – продолжил рассказ Андреич, – а при Петре Первом тут впервые обосновался батальон, конвоировавший пленённых под Полтавой шведов в здешний острóг.

Они прошлись вдоль пёстрой клумбы и очутились у крутых каменных ступеней. Ступени поднимались к пригорку. На нём высились две огромные статуи. Суровая немолодая женщина и крепкий парень в шинели и длинном плаще. Оба держались за ружьё, смотрящее штыком в небо. У их ног вился голубоватый огонь.

– Что энто? – спросил Гриша Андреича.

– Памятник боевой славы. Родина-мать вручает оружие сыну. В сороковых годах двадцатого века нашему народу пришлось пережить страшную войну. На этих гранитных стелах имена погибших за Родину томичей. В память о них здесь горит Вечный огонь…

– Войну? – насторожился Гришка.

Лицо Андреича потемнело, он поманил ребят к площадке, с которой открылся приятный глазу вид, проронил между делом:

– Я вам как-нибудь потом расскажу. Долгая это история… А сейчас нам на поиске нужно сосредоточиться.

Хоть Гришка и не понял, что к чему, но расспрашивать не стал. Слова Андреича всполошили самое нутро.

Шутка ли? Война.

И сгоряча он чуть было не проболтался, что Андреичу угрожает опасность. Гимназистка тоже вдруг притихла.

Гришка подошёл к краю площадки и оказался на краю высоченного, сбегающего к реке холма.

Совсем как в Нижнем. Токмо здешняя река поуже Волги…

Томь выгибалась дугой, тянулась вдаль змейкой. За ней лежала плоская, как стол, равнина, усыпанная крошечными, словно горошины, домишками. В небе над рекой кружили две огромные птицы, с треугольными, как у мотыля, крыльями. Одна – ярко-синяя, другая – красная с голубыми и белыми полосками.

– Глядите! – прокричал Гришка и ткнул пальцем в летающих чудовищ. – Какие огромные птицы.

Андреич приложил ладошку ко лбу, прищурился, глянул вдаль:

– Это не птицы, а дельтапланы! Простейшая конструкция, без мотора. Дельтовидные крылья позволяют ему планировать в воздушном потоке. А управляет дельтапланом человек. Видите, вон там, под крыльями? Он держится за подвеску и смещает центр тяжести в нужную сторону.

– Вот это да! – воскликнула гимназистка. – Красиво кружат.

– Смотрите, там ещё один! – Гришка указал пальцем вправо.

По верхушке склона бежал мужчина и держал на себе огромные разноцветные крылья. Вдруг он толкнулся, оторвался от земли и взмыл вверх. Его подхватил ветер.

У Гришки в грудках засвербело…

Вот бы и мне так!

Он посмотрел вниз. Ветер ударил в лицо, голову обнесло, смахнуло напрочь Гришкины выдумки.

– Нам туда! – Андреич заглянул в прихваченный с собой ноутбук и указал рукой на ступенчатый спуск.

Троица повернула вправо, долго петляла по изрезанному дорожками склону и наконец вышла к пустынному берегу.

– Вроде здесь… – Андреич снова поглядел в экран. – Только я почему-то входа не вижу!

Гришка оглядел склон. Но ничего особенного не приметил…

Травка, деревья – всё больше берёзы. Кое-где коряги торчат, булыжники валяются. Из примечательностей – юркнувшая промеж кустов белка.

Андреич предложил разделиться и хорошенько прочесать холм. Гришка пошёл вдоль реки. Прихрамывающую гимназистку Андреич оставил наверху, сам спустился чуть ниже. Битый час бродили. Дорожки исчезли, склон стал приземистым, каменистым. Совсем близко шумела дорога.

Галина Николаевна притомилась и, заметив чуть ниже по склону крупный валун, спустилась к нему, чтобы присесть. Но вдруг окликнула Андреича и ткнула пальцем в заросли. Гришка подбежал к ней первым и заметил поросшую кустами дыру. Подоспел Андреич, они откатили в сторону булыжник, обломали ветки и увидели обустроенный битым кирпичом вход, с Гришку высотой.

Андреич достал фонарь, заглянул внутрь:

– На шахту похоже… Здесь железоделательный завод рудознатца Фёдора Еремеева в семнадцатом веке был. Пушки и пищали производили. Наверное, от них заброшенная шахта и осталась…

Андреич шагнул в темноту. Гришке точно в висок стукнули: «Не нашли под завалом!» Он ухватил Андреича за рукав и оттеснил в сторону:

– Лучше я сам! Ежели портал открылся, вам туды первым идти ни к чему.

– Верная мысль! – Андреич посторонился и пропустил Гришку вперёд. – Гриша, только ты не торопись. Я следом пойду и заодно посвечу. А Галя пусть снаружи останется, мало ли… Если ход ненадёжный, не форсируй. Завтра осмотрим, заодно и оборудование захватим…

Гришка нырнул в дыру, ощупал руками высокий свод, осмотрел подпорки.

Шахта давняя, но, кажись, сделана добротно.

Гришка постучал по кирпичам, достал из мешка перочинный нож, поковырял перекрытия. Подпорки крепкие, не гнилые…

– Ну, что там? – забеспокоился Андреич и придвинулся к Гришке вплотную.

Гришка прошёл ещё шагов десять, ощупал крепы, простучал стенки.

– Всё хорошо, свод надёжный, лаз широкий. Щебёнка не сыплется, земляная порода плотная.

Андреич протиснулся вперёд и вынул из кармана коробочку с вделанным в неё стеклянным полумесяцем.

Мудрёная! Навроде корабельного компаса, с буковками, циферками и стрелочками…

– Сейчас проверим! – Андреич покрутил колёсико, стрелочки забегали. – Есть! Чувствительность высокая, временны́е завихрения ощущаются. Здесь он, наш портал, скоро откроется.

Под землёй Гришке было беспокойно, дышалось тяжко, шею ломило. Он утешал себя тем, что беды́ не случится.

Ведь, когда Серёжа рассказывал про смерть отца, я был живёхонек. Значитца, покуда я рядом, и Андреичу беда не грозит.

Но внутри у Гришки что-то маетно бултыхалось, точно кусок масла в маслобойке.

Гришка продвинулся вперёд, дошёл до уходящего влево низкого хода. Андреич следовал за ним. Сквозь ход в шахту пробивался тусклый свет. Но они туда не полезли, больно узок. Да к тому ж без креп и кирпичом не обложен. Забрали правее. Кирпичная кладка исчезла, над головами навис пробитый в каменной породе тяжёлый свод. Парочка очутилась на тесной, расходящейся надвое площадке. Один вход по правую руку, второй чуть поодаль – посерёдке.

– Хм, развилка, – пробормотал Андреич, – и активность очень высокая. Похоже, мы нашли портал, но он пока закрыт…

Гришка поторопил Андреича, и они повернули обратно. Заметив вдалеке свет, Гришка ускорил шаг и поспешно выскочил из подземного хода.

На обратной дороге Андреич рассказал, что таких ходов в Томске – не сосчитать. Те, что в Лагерном саду, ведут к тому самому месту, где Гришка с Галей очутились, и прозываются они «Томским метро», то есть подземной дорогой. А под проспектом Ленина встречаются глубокие провалы, где и две тройки лошадей спокойно разъедутся. Но почему-то никто эти провалы не осматривает и не знает, откуда они взялись.

Гимназистка тут же вставила, что про томское метро её маменька в газете читала. И там писали, что на одной из главных улиц города под землю разом провалилась целая конка.

Выбравшись из Лагерного сада, троица вернулась к машине и поехала в город.

Остановились у живописной площади с набирающим силу садом. Повсюду цвели яблони и щедро посыпали траву лепестками. Где-то играла музыка. Андреич сказал, что эта площадь называется Ново-Соборной.

Но храмов Гришка не приметил и спросил у Андреича, откуда такое название. Оказалось, собор здесь всё же был, Троицкий кафедральный. В тысяча девятисотом году построили, а спустя тридцать лет – разобрали.

– Как так? – удивился Гришка. – Видать, строили не по совести?

– Строили основательно, да только после семнадцатого года прошлого века в нашей стране никому церкви не нужны стали, вот и посносили многие.

– Господи, помилуй! – воскликнули Гришка с Галей и перекрестились. – Как посносили?

– Вот так! – Андреич пожал плечами. – А теперь заново отстраивают.

– Ишь бесы, охолонулись-таки! – прошептал Гришка. – Такое будущее нужно немедля перевернуть, а всякий сор из дурных голов вытрясти и по ветру пустить, как энти яблоневые лепестки…

Андреич улыбнулся.

Гришка заметил в сторонке деревья с раскидистой широкой кроной, с толстым серо-бурым чешуйчатым стволом и голубоватой хвоей, торчащей из корявых веток длинными густыми пучками.

– А энто что за невидаль? У нас я этаких сосен не встречал! – Он подошёл к стволу, отколупнул от коры кусочек смолы и закинул в рот. Она показалась Гришке сладковатой и на удивление душистой.

– Кедровая сосна, в народе – сибирский кедр. На самом деле дерево это не относится к кедровым. Настоящие кедры в тёплых краях водятся. А наш сибирский – из рода сосновых, и, в отличие от ливанского или гималайского кедра, шишки у него съедобные. Растёт он по всей Западной Сибири. И всё благодаря небольшой лесной птице – кедрóвке. У нас в Игуменском парке даже памятник ей поставили.

– Ух ты! – Гришка разглядел сидящие в хвое молочные шишки. – До чего ж я охоч до кедрового ореха… Жаль, не дозрел ещё…

– Кедровка? – снова спросила Галя.

– По-другому – орéховка. Из-за необычного окраса японцы прозвали эту птицу «звёздным вороном». На её перьях множество светлых пятнышек, напоминающих звёзды. А ореховка – потому, что на шее у неё есть мешочек, в который за раз около сотни орешков помещается. Кедровка переносит орешки в мешочке и прячет их в кладовки, а зимой часто не находит под снегом, вот они и прорастают. Потому и не выводятся в Сибири кедрачи. Самое удивительное, что кедровка умеет безошибочно определять, какой орешек полый, а какой нет. А вот с белками эта птица не дружит. И при случае даже может напасть на некрупную белку.