Он заходил – с громадным букетом (”случайно получилось, не могу думать о тебе и не покупать цветов”), заказывал всем девочкам по чашечке вкуснейшего капучино, обнимал меня, шутил, рассказывал чудесные истории – и все подружки умирали от восхищения и зависти.

Сначала я находила всё это ужасно романтичным, пока не поняла, что совсем перестала видеться с девочками наедине. В первые несколько раз он появлялся мимоходом, а потом все как-то привыкли, что я никуда без него не выхожу.

И это странное царапающее чувство: будто бы всё хорошо, но тебе неуютно.

“Ты с ума сошла?!”, – говорили подруги.

“Ты просто не умеешь ценить”, – упрекала мама.

А дальше – больше…

Я напрочь поссорилась с родителями – а он, наоборот, крепко с ними подружился.

“Андрюша – идеальный!”

Когда мы представляем себе домашнего насильника, то обычно воображаем тёмное чудовище с полным отсутствием человеческих качеств. На самом деле, всё не совсем так. В действительности женщина закроет глаза на “мелкие недостатки”, если у мужчины имеются неоспоримые достоинства.

Сила воли, ум, уверенность, чувство юмора, настойчивость, уравновешенность, успешность, ответственность, целеустремлённость – вот тот скромный набор качеств, которыми обладает мой муж – абьюзер.

Андрей всегда гордился моими успехами и без конца говорил о том, какая я талантливая – до тех пор, пока мне не случилось оказаться на производственной практике в “Росатоме”.

Можно сказать, что я, совершенно случайно, попала на хорошую должность.

Он отвез меня на собеседование лично и всю дорогу ласково просил не переживать, если меня не возьмут:

“Только сразу не расстраивайся. У тебя ещё будет время для того, чтобы сделать карьеру”.

Однако, меня взяли. После первого же собеседования!

Помню, как подпрыгнула от счастья, завопила и повернулась, чтобы кинуться к нему в объятья, и именно в тот момент впервые столкнулась с чем-то непонятным. Холодящим до мурашек.

Нет, Андрей не кричал. Он долго и строго выговаривал мне, что в такие компании никогда не берут неизвестно кого со стороны. А главное, ему неприятно думать о том, какие-такие свои “умения” я могла показывать на собеседовании будущему шефу.

Сейчас-то я всё понимаю. Нужно было бежать от него без оглядки!

Ну а тогда его реакция была настолько неожиданной, что я просто растерялась.

Оправдания для него нашлись.

Он же хороший!

Он же так меня любит!

Он же всегда меня поддерживает!

Это недоразумение. Нам необходимо просто поговорить…

Как же я ошибалась! Вскоре такие беседы стали регулярными.

Андрей предпочитал выяснять отношения по ночам. Но у него-то всегда был свободный график! Я же ездила в “Росатом” к девяти утра, поэтому засыпала в общественном транспорте по дороге туда. И не только.

Мои утомленные глаза не просто закрывались – они словно пытались убежать от реальности, где каждый день приносил новые обязательства и старые, невыносимые разговоры.

Он выжимал и выжимал меня, как лимон. С натугой, с требованием, которое не оставляло места для отказа. Каждый его вопрос был как новый виток этой мучительной процедуры.

В однообразном ритме зевоты меня пронзала только одна мысль: “Когда же это кончится?”

Я буквально умоляла его прекратить!

И тем не менее, каждый раз он будил меня около трёх и ласково так говорил: “Нам надо обсудить. Вот что ты имела в виду, когда сказала это?”.

Он задавал вопросы, требовал подробностей, повторял одно и то же.

Ночью у меня не было желания спорить с ним и что-то доказывать, как не было сил сопротивляться ему, поэтому я бесконечно оправдывалась и извинялась. Поскольку, если согласиться и следовать его правилам, тогда и на сон времени останется больше.

А ещё Андрей знал всё, о чём я говорила с родителями или подругами, даже в его отсутствие.

Когда я заподозрила, что он за мной следит, меня высмеяли все – от родителей до близких друзей.

“Какая слежка? У тебя чересчур богатое воображение. Какой контроль? Это нормально, что он тебя любит и встречает по вечерам. Какой абьюз? Он же не бьёт, не кричит и не обижает тебя, а цивилизованно пытается с тобой говорить.”

“Вообще – удивительно, что ты обесцениваешь человека, который с такой нежностью терпит все твои странности”, – осуждающе качала головой мама.

Его комплименты с годами становились все сомнительней – но, казалось, что это замечаю только я. Если до этого я была идеальной и прекрасной, постепенно мне начали указывать на мои изъяны и недостатки: слишком худа, синяки под глазами.

На самом деле повод для недовольства мог быть любой. Он повернул не туда, потому что я вовремя не включила навигатор, не напомнила ему что-то взять или сделать, или надела кеды вместо классических туфлей, не спросив его мнения. Каждый раз меня сухо отчитывали за любой из этих непростительных поступков.

Постепенно всё, что мне нравилось, стало обесцениваться и поддаваться критике. Это объяснялось тем, что он знает, как лучше.

В какой-то момент моя жизнь превратилась в существование с одной мотивацией: что бы он не злился.

Однажды я не успела приготовить ужин. Честно говоря, с отсутствием ужина вышло дважды, и тогда Андрей предложил мне закончить с практикой.

“Ты не справляешься с основными женскими обязанностями”.

Да, наверное. Я настолько вымоталась эмоционально, физически, психически и морально, что увидела в этом разумную составляющую.

Ключевым моментом стало мамино больное сердце, и навязанное мне чувство вины.

“Ей категорически нельзя нервничать”.

К тому времени почти всё моё сознание занимали мысли о том, как бы не ошибиться и не спровоцировать новый виток скандалов, выяснений отношений и обид. Помимо этого, как ещё сильнее доказать ему мою любовь, в которой он бесконечно сомневался?

У меня не оставалось времени задуматься о том, что чувствую я, люблю ли его, потому что мне приходилось только доказывать, доказывать, доказывать. Бесконечно.

Глава 3.2

– Нам нужно поговорить, – выдержанное спокойствие в голосе моего мужа ой, как обманчиво.

Поговорить? Меня триггерит от одного слова!

Потому что я знаю: он будет игнорировать меня весь вечер, но ночью разбудит. Опять.

Эмоциональное насилие возникает не вдруг: это медленный, непрерывный, методичный процесс, что-то вроде текущего на кухне крана. Кап-кап, монотонно, капля за каплей.

– О чём? О тебе и твоей секретарше?

Нервно смеюсь, понимая, что ещё одну такую ночь разговоров я просто не выдержу.

– Почему мы вообще говорим обо мне, если это ты сейчас непонятно где и с кем? – злой голос Андрея ощетинивает мои нервы.

Обычно сдержанный и на слова и на эмоции, он задыхается от гнева. Действительно, зачем быть аккуратным с женой, которой изменяешь?

Сердце колотится в горле. Или это всего лишь обида?

– Как давно это происходит? – рывками хватаю воздух. – Хотя, нет, не отвечай. Мне это больше не интересно. Достаточно того, что я увидела.

– Не повторяйся, – рявкает. Он не просто злится, а буквально пылает агрессией (вербальный абьюз замаячил рукоприкладством). – И не будь дурой. В том, что я изменяю ты виновата не меньше меня.

Мой мозг подпрыгивает и бьётся о черепную коробку, как будто от увесистой пощёчины.

– Я?! – давлюсь, задыхаюсь от возмущения.

– Ближе к делу. Где ты, твою мать? – продолжает допрос. Его голос становится ещё жестче, с нажимом: – И знаешь, что ещё мне интересно? Как ты будешь оправдываться?

– … – открываю рот, но так и не нахожу, что ему ответить. Ведь абсурдно до смеха!

Андрей всегда был патологически зациклен на изменах, но, видимо только потому, что у самого давно “рыльце в пушку”.

Я провоцирую его и смеюсь. Правда получается хрипло, с вороньим карканьем.

Клянусь, что слышу, как скрипят его зубы, хотя он очень старается держать себя в руках.

– А, знаешь, Акимов, – произношу я. Намеренно делаю максимально изводящую паузу и только потом продолжаю: – Не буду. Никак не буду оправдываться. И твои оправдания мне тоже не нужны.

Затем просто сбрасываю вызов. Недолго думая, на всякий случай выключаю телефон.

Делаю глубокий выдох. Смотрю на своё отражение в зеркале до тех пор, пока не вспоминаю, ради чего, собственно, отправилась в это головокружительное путешествие до дамской комнаты.

Справляю нужду, мою руки и протираю салфетками лицо. Теперь нужно срочно найти Люсю и убираться отсюда ко всем чертям!

В дверях сталкиваюсь с Ксенией Смирновой из параллельного класса.

“Самая звездатая звезда” – она ещё в школе состояла в модельном агентстве, мельком появлялась в журналах, а потом её фотографии использовали для уличных рекламных баннеров.

Раньше Смирнова была хорошенькой, сейчас я бы сказала, что она на любителя, потому что с годами на её лице и теле появился “тяжелый” тюнинг в виде огромных губ и силиконовой груди четвёртого размера.

Каким-то чудом мне удаётся изобразить на лице улыбку.

Она смотрит на меня с явной неприязнью. Молча фыркает. И это совершенно неудивительно.

В школьные годы Смирнова не сводила влюблённых глаз с Глеба Воронцова, а он был занят тем, что портил жизнь мне. Страсти – Шекспир отдыхает!

Такое ощущение, будто мои ноги живут своим умом. Решаю ускользнуть от неё прежде, чем начнутся бессмысленные вопросы и неловкие паузы, однако успеваю сделать лишь несколько шагов по коридору, как меня перехватывает Женька Дорофеев.

– Да чтоб вас… четверых!

– А вот это уже любопытно, – он широко улыбается во все свои 32 зуба, будто ему удаётся прочитать мои мысли; должно быть, они слишком явно отражаются на моём лице.

– Что? – спрашиваю я. Нервно облизываю пересохшие губы. Смотрю на него в упор. Если б знать слова, которые доставят ему то же раздражение, что он со школьных времён доставляет мне, я бы с удовольствием их озвучила.

– Люблю непристойности, – с мальчишеской усмешкой он придвигается ко мне вплотную. Нависает, вытянутой рукой опираясь о стену. – Не знаю, почему никто из нас до сих пор ещё тебя не трахнул; всё, что ты делаешь, отлично к этому располагает.

Его светло-русые пряди свободно падают на лоб, придавая ему хулиганский вид, а на одной из щёк появляется небольшая ямочка, отчего его лицо становится обаятельно-асимметричным.

Не обращаю внимания на его близость. Точнее, стараюсь не обращать.

Дорофеев не напирает, но вполне недвусмысленно даёт понять, что уже не шутит.

Я пробую от него отодвинуться, но некуда. Внезапно чья-то горячая ладонь ложится на моё запястье; хватает меня и тянет в сторону. Пытаюсь балансировать на каблуках, правда выходит плохо, а уже через мгновение моя спина оказывается вновь прижата к чему-то твёрдому… только теперь ещё и горячему – к рельефному мужскому телу.

– Какого хера здесь происходит?

Глава 3.3

Судорожно выдыхаю.

Низкий знакомый голос с лёгкой хрипотцой пробирает до мурашек – сомнений не остаётся: это Воронцов.

Глеб требовательно притягивает меня к себе, распластав у меня под грудью свою горячую пятерню. Кажется, возьмись он чуть выше, и подушечка его большого пальца случайно заденет мой сосок.

Дыхание перехватывает.

Его близость заставляет моё сердце биться в ритме лёгкой паники. Однако нервничаю в этот момент не я одна: смотрю, как на шее у Женьки Дорофеева кадык резко дёргается вверх, а потом натужно опускается, и мне тоже становится не по себе.

Выражение его лица сложное – смесь вины и упрямства. Неглубокий залом между бровей, слегка сжатые губы – всё это складывается в атмосферу непростой внутренней борьбы, которая обостряет каждую секунду общего молчания.

Да что вообще происходит?

“Я столько не съем!” – подумала самка богомола, когда два самца предложили ей секс втроём.