Мужчины стоят на пороге конфликта, смотрят друг другу в глаза – можно судить по серьёзно-сосредоточенному взгляду Дорофеева и по напряжённым до предела мышцам Воронцова.

Глеб притягивает меня к себе ещё плотнее. Мне почти больно. Дышать становится ещё труднее.

Спустя минуту Женька поднимает обе руки в знак капитуляции:

– Может, объяснишь?

– Подождёшь, – голос Воронцова не просто мрачен – презлющ, а ещё полон ёмкого предостережения. – Передай братьям, что мы уезжаем. Пять минут.

Ну, вот, собственно, и всё.

Я предполагаю, что Глеб отпустит меня в тот же момент, когда Дорофеев оставит нас одних, и даже пробую облегченно выдохнуть, как только это происходит, но очень ошибаюсь.

– Отпусти м-меня!… Немедленно!

Его дыхание касается моей шеи, и я пробую вырваться. О-о-х. Безуспешно. Воронцов без особого труда продолжает меня удерживать.

Его ладонь плавно скользит к моей талии, гладит, смещается к животу и опускается всё ниже и ниже, останавливаясь точно там, где ей быть никак нельзя.

Мои руки тут же принимают оборонительную позицию: впиваюсь пальцами в его запястье.

А вот собственные эмоции контролировать выходит куда сложнее. В один миг всё внутри буквально вспыхивает. Нервную систему так прям сразу и коротит от двойственности ощущений.

В животе завязывается тугой узел.

Рваный выдох. Его или мой…?

От некоторой грубой безвыходности ознобом пробирает, но это мучительное ощущение тесно сплетено с едва заметным возбуждением. Закусываю внутреннюю сторону щеки, стараясь не выдать свою реакцию.

Во всём виноват алкоголь – не иначе! По крайней мере, мне практически удаётся убедить себя в этом.

Очень вовремя вспоминается потешная детская считалочка про сороку-белобоку. Как она этому дала (загибаем пальцы), этому дала, этому дала… Вразнос. Легкомысленно. Без чувств. И я? Также?

Думать об этом одно, решиться – совсем другое!

Я же знаю, что так быть не должно – месть изменой за измену мужа. Недопустимо.

А может, Воронцов меня просто придушить хочет, а я размечталась?

Или довести до инфаркта.

А что? Перебираю варианты, морально готовлюсь.

А если… Да какая разница? Мне ли не знать, что способы издёвок у всей “адовой компашки” явно изощрённые.

Резко становится не по себе.

Страшно. Ступор полный. Сердце дёргается в конвульсивном приступе.

Словно прочитав мои абсурдные мысли, все до единой, Глеб негромко усмехается. Смешно ему!

Неожиданно моё горло сжимается от желания зареветь. Мне вообще кажется, что вместо гортани у меня кусок наждачной бумаги, которая нещадно скребёт при каждом малейшем сглатывании.

Краснею, потому что только сейчас осознаю, что он меня больше не держит. Тут же шарахаюсь вперёд. Всё это происходит довольно быстро, но каждая секунда моего нахождения рядом с ним подобна сидению на пороховой бочке. Прямо подгорает. Сейчас у меня одно желание: как можно скорее слезть с неё и, в дальнейшем, нам с ним больше никогда не пересекаться.

Оборачиваюсь к нему как раз в тот момент, когда он протягивает мне тиснённую визитку.

Вскидываю голову. Что-то нешуточное оседает искрами на дне его потемневших глаз.

Делаю глубокий вдох и выдох. Спокойствие.

– Позвони. Я решу все твои проблемы.

– У меня нет проблем – наконец мои испуганные голосовые связки могут хоть что-то из себя выжать. Тем не менее, визитку у него я беру.

– У всех они есть.

– А у тебя?

Клянусь, что готова оторвать себе язык за несвоевременное любопытство!

Сознательно или бессознательно, судить не берусь особенно сейчас (когда меня нервно потряхивает от предвзятости), я смотрю на миллиардера Глеба Воронцова. Но лишь для того, чтобы попытаться оценить его максимально критически, и не нахожу ни одного внешнего изъяна. Ни малейшего.

Будто назло мне, его губы растягиваются ровно настолько, чтобы обнажить идеальный ряд белоснежных зубов.

– Я не исключение. Странная штука, жизнь – с сегодняшнего дня моя проблема – это ты, мелочь.

Глава 4

Я смотрю на его удаляющуюся спину, потом ещё некоторое время невидящим взглядом, уставившись просто в одну точку.

Приятная на ощупь, тиснённая визитка в моих пальцах кажется невероятно тяжёлой.

“Адова компашка” уезжает, тогда как мы с Люсей остаёмся в ресторане с бывшими одноклассниками ещё на час или полтора.

Информации куча. Эмоций масса.

– У тебя есть дети? – спрашивает меня Алиса Севастьянова. Видно, что она интересуется только потому, что её распирает от гордости за своих двух ребятишек. Хочет поделиться.

Я отвечаю не сразу. Смотрю на неё, прикидывая, стоит ли вообще что-то говорить. В конце концов, правда мало кого заботит. Люди слышат только то, что хотят услышать. Им нужны истории, которые можно аккуратно разложить по полочкам, втиснуть в чёткие категории “яжмать”, “эгоистка”, “бедняжка”. Но мир сложнее. Я сложнее.

– Нет, – стараюсь улыбнуться. Пробую нейтральный вкус этого слова, однако на языке всё равно остаётся горечь пустоты и усталости.

И даже неплохо, что за общим гулом неглубокомысленных вопросов мой короткий ответ остаётся незамеченным.

Когда я решаю, что мне пора ехать домой – Люся возражает. Протестует.

Она отговаривает меня всю дорогу, пока мы едем в такси, и потом, когда машина уже останавливается у моего подъезда; приводит весомые аргументы и даже совершает неудачную попытку моего похищения. Бесполезно.

А куда мне идти?

Прятаться от мужа у неё или по гостиницам и съёмным квартирам? Глупости!

Тем более, я настроена как никогда решительно: “Хватит! Вот сейчас, с меня хватит!”

Андрей точно дома. На то, что он спит, я могу не надеяться, потому что яркое освещение в окнах нашей квартиры говорит о том, что меня там ждут, а вот на незамедлительное выяснение отношений – могу не рассчитывать.

Он будет молчать и не замечать меня до тех пор, пока я не испытаю нездоровое чувство вины за всё происходящее. Такая давящая разновидность психосадизма: час, два, день, неделя, – сроки тотального игнора со стороны абьюзера могут доходить до полного абсурда. Порой начинаешь сомневаться в собственной адекватности.

Так и происходит.

Муж встречает меня, недовольно поджав губы. На долю секунды его лицо искажается гримасой бешенства. Он открывает рот, но тут же его закрывает. Шумно выталкивает воздух ноздрями, судя по всему борется с собственным внутренним противоречием заговорить.

От его взгляда прям замирает что-то внутри.

Видимо, дается это ему ой, как нелегко: жилы на его шее вздуваются канатами, а всё тело напоминает взведённую пружину. Он злится. Негодует. Меряет меня взглядом, словно я по шкале его ценностей теперь значусь на одном из последних мест, и предсказуемо уходит, громко хлопнув дверью нашей спальни.

Ждать, пока он передумает и вернётся – дурацкая мысль, поэтому я сразу достаю из диванного бельевого короба свой скромный “тревожный чемоданчик”, состоящий из одной подушки, и закрываюсь в ванной.

И хотя я “со всеми удобствами” устраиваюсь в небольшой джакузи – уснуть никак не удаётся – ворочаюсь с боку на бок. Ну правильно, ведь не на пружинном матрасе!

За нашу с Андреем семейную жизнь таких, как эта, ночей было немного.

Сколько? Три? Пять?

Хотя, если подумать, то немного – понятие относительное, ведь для кого-то и одной такой будет достаточно.

Неадекватные вспышки его гнева раньше я списывала на огромное количество проблем. И только позже начала понимать, вспоминать, замечать, что эти его глобальные проблемы носят регулярный характер.

Здесь я не то сказала, там не так смотрела на мужа подруги, тут не так улыбнулась, а ещё не предупредила, что в туалете закончилась туалетная бумага. Андрей всегда находил повод, чтобы выплеснуть на меня свой гнев. Поначалу я долго занималась самокопанием, но постепенно начала осознавать, что психически нормальный человек никогда не остановит посреди дороги свою машину из-за одной “какой-то не такой” моей фразы.

Он не извинялся. Он не виноват! Всё, что происходило в нашей жизни, случалось исключительно из-за меня.

Это всё Я!

Я его доводила, я не понимала, я не вовремя открывала рот и даже не так думала тоже я!

Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я!

Неожиданно мои подружки (100% не идеальные жёны и домохозяйки) начали отнимать меня у него.

“Пусть их будет поменьше в твоей жизни”, – напирал Андрей, – “а лучше пусть их не будет в нашей жизни совсем!”

Уже через год после нашей свадьбы из моей жизни исчезло почти всё, чем я жила до этого.

Редкие вылазки в кафе или кино заканчивались претензиями дома и вопросом: “Почему я провела это время не с ним?”

Вот ему, например, никто, кроме меня не нужен! Да-да, весь мозговынос объяснялся и оправдывался его сильной любовью. А я, неблагодарная…

“Да если бы ты меня хоть вполовину того, как я тебя люблю – любила! Да что там вполовину, хотя бы на четверть!”

Андрей всегда знал, во сколько, с кем и куда я иду. После 20 часов вечера выходить из дома женщине (даже в соседний продуктовый за хлебом) – недопустимо, потому что небезопасно. Ведь он же мной так дорожит, так меня любит, как никто и никогда!

“Танцевать в ночные клубы с подружками ходят только ш… и б…”

И даже в компании наших общих друзей, да что там, на семейных праздниках его наблюдательный взгляд всегда был направлен только на меня. Как танцую, как флиртую. Даю повод! Патологическая, неадекватная ревность. Согласно его наблюдениям, я нравилась всем и меня хотели абсолютно все, даже двоюродный брат его мамы – 69-ти летний Семён Никифорович!

И кто же был в этом виноват? Правильно, я!

В моём гардеробе по его мнению странным образом появились “слишком короткие платья”, “слишком обтягивающие брюки” и “полупрозрачные блузки со слишком глубоким декольте”.

“Зачем? Ты ведь никого не ищешь?”

Нет, Андрей, конечно, к батарее меня не привязывал. Я могла сходить в музей, на интересную литературную встречу или любое приличное столичное мероприятие и без него, но должна была иметь ввиду, что потом… Моё настроение будет 100% испорчено!

“Лучше бы провела время с любящим и скучающим по тебе человеком!”

Постепенно я начала привыкать к тому, что он – главный человек в моей жизни.

Натягиваю подушку себе на голову и накрепко прижимаю её руками с двух сторон, затыкаю уши, как только за дверью слышу приглушённый голос Андрея.

– Поговорим?

Я слышала, что где-то на небесах, ещё до своего рождения человек выбирает себе судьбу и родителей, чтобы пройти важные уроки жизни. Сдаётся мне, я зазевалась в какой-то неправильной очереди. Расставила вокруг себя сумки, куда мне с щедростью накидали полные горсти мучений, как на продуктовом рынке, когда подлый продавец извернётся и обязательно добросит гнилых яблок тебе в пакет. А бонусом мне выдали кулёк переживаний. На сдачу.

Глава 4.2

В темноте нащупываю телефон, выглядываю из-под подушки и одним глазом смотрю на время. Ну, так и есть: начало четвёртого.

По моему мужу можно часы сверять!

– Что ты устраиваешь? – не откладывая, начинает Андрей. Его голос буквально вибрирует от недовольства. – Я тебя спрашиваю, Лиза, где ты шлялась? Это уму непостижимо! Я тут её жду, места себе найти не могу, а она болтается непонятно с кем!

Сердце прерывисто бьётся о рёбра.

Стискиваю челюсти. Морщусь. Переворачиваюсь сначала на бок, а потом и вовсе утыкаюсь лицом в подушку.

Бога ради, оставь меня в покое!

– Почему не предупредила? Для чего отключила телефон?

Давит вопросами.