На его щеке слегка дёргается мускул, или мне кажется? Будь проклята эта его холодная сдержанность, при которой малейшее проявление эмоций так потрясает. Глеб Воронцов напоминает мне прибор, фиксирующий сейсмическую активность, который мне показывали в Пекине. Когда на нём чуть заметно колебалась стрелка, это означало: за тысячу миль от нас произошло землетрясение, унёсшее около тысячи человеческих жизней.

– Светлана Алексеевна, – неожиданно начинает он. Остаётся невозмутимым, и только по его голосу с нажимающими нотками можно догадаться о его личной заинтересованности. – Вы не против, если Лиза поможет мне наладить контакты с китайцами? Мне позарез нужен специалист направления “Зарубежное регионоведение”, владеющий китайским языком и соображающий в культуре Восточной Азии.

Набираю в лёгкие побольше воздуха, и медленно выдыхаю.

– Лиза как раз свободна! – Мамино воодушевление невозможно скрыть. – Ты же не против, Лиз?

Глава 5.3

Её оптимизм лишь усиливает мою неопределённость.

Вместо ответа я пожимаю плечами, потому что в действительности не знаю, что сказать.

Пытаюсь быстро выстроить в голове логические цепочки. Мне нужно время, чтобы предварительно взвесить все “бухты” и “барахты”.

Работа – это то, что мне нужно: отличная возможность расширить круг своих знакомств, взять на себя ответственность и выйти из привычной зоны комфорта.

Однако, едва вспоминаю о мамином диагнозе, как от растерянности мгновенно сковывает всё внутри – от живота до горла. Ишемическая болезнь сердца в третьей стадии. Врачи говорят, что с этим можно жить, но их серьёзные предостережения о необходимости избегать волнений и переживаний звучат для меня, как смертельный приговор.

Я всячески стараюсь ограждать маму от тревог, тем более в тех случаях, когда она помочь не может абсолютно никак. С таким заболеванием каждый взгляд, каждое слово начинает терять свою обычную лёгкость.

Со временем ей стало трудно выполнять даже простые вещи, порой просто не хватает воздуха, а я… Я чувствую, как заботливые объятия, которые всегда дарила мне она, теперь должны быть направлены в другую сторону – пришла моя очередь заботиться о ней.

– Об этом и речи быть не может! – несдержанно вмешивается в разговор Андрей. Фыркает от распирающего его негодования, но вовремя ровно выдыхает буквально в шаге от того, чтобы показать своё истинное лицо. Тут же меняет злость на концентрированное выражение небезразличия и спокойно продолжает: – Светлана Алексеевна, нет и ещё раз нет. Ваше здоровье и благополучие важнее всего! И вообще, что за необходимость такая?!

– Всё будет хорошо, Андрюша, – мама отвечает с улыбкой, которая перегружена усилием. – Я не буду волноваться, – обещает уже мне, и в этот момент мне очень хочется верить, что это не просто слова, а искреннее намерение.

Вижу, как взгляд Глеба Воронцова становится жёстче. Впрочем, по его непроницаемому виду трудно догадаться о чём он думает, но нечто в его напряжённой сосредоточенности говорит о том, что он здесь не просто сторонний наблюдатель.

Между тем Женька Дорофеев произносит отрывисто:

– Нужна помощь? Подберём лучшую клинику, врача, составим программу лечения.

– Ни к чему, – отмахивается мама, как будто речь идёт о ерунде. – Несомненно, что эта моя проблема с сердцем вызывает обеспокоенность, но не стоит её преувеличивать, Андрюша.

Уменьшительно-ласкательное обращение к нему чрезвычайно режет мой слух. Сразу и больно.

“Куда мама смотрит?” – возмутитесь вы.

Просто она видит его только с одной стороны, а я с двух, а то и трёх сторон. И молчу об этом.

– А если конкретнее? – подключаются к разговору Соколовы. Оба одинаково сосредоточенно хмурят брови и продолжают в один голос: – Диагноз? Прогнозы?

– В общем, если подумать не глубоко, – отвечает она, – то пока всё неплохо. Если подумать глубже, то становится ясно, что не стоит думать глубже. Это чревато депрессией, пассивированием и обездвиживанием.

– Внутрисемейные дела – это дела внутрисемейные, – грубо перебивает Андрей. Его терпение на исходе.

– Разберёмся, – мрачный тон Воронцова будто ставит точку в общем разговоре. Расстегнув нижнюю пуговицу шитого на заказ пиджака от “Бриони”, заложив руки в карманы брюк, он слегка покачивается на носках своих начищенных, роскошных оксфордов, будто напряженно ищет причину ответить моему мужу гораздо более бесцеремонно.

Пульс забивает слух.

Несколько бесконечно долгих мгновений они меряются взглядами, и Андрей первым отводит глаза. Неудивительно. Да, может быть, сейчас он злее, но отнюдь не сильнее. Именно это понимание разумно удерживает его от открытого противостояния.

Выдохнуть не успеваю, потому что Воронцов сразу обращается ко мне:

– Что скажешь? – Я практически слышу, как он мысленно добавляет: – “мелочь”.

Следит за моей реакцией неотрывно.

Моя интуиция молчит, равно как и чувство самосохранения. Кажется, они договорились тихонечко отсидеться в уголке моего сознания, наблюдая за происходящим, но не вмешиваясь.

– Не уверена, что смогу помочь так, как ты хочешь, – произношу я, подбирая слова с осторожностью. – У меня нет опыта в таких делах.

Вижу, как Андрей буквально закипает. У него краснеет лицо, даже глаза. Однако, немного по-садистски усмехнувшись, добавляю финальное:

– Но я согласна.

Глава 5.4

Наш ужин в ресторане превращается в настоящий спектакль, где каждый играет свою роль, но не все оказываются довольны сценарием: мама в полном восторге, Андрей сердит и не разжимает губ, а я сама нахожусь в растерянности, потому что всё время чувствую на себе взгляд Воронцова.

Вчетвером они удобно расположились за столиком недалеко от нас и поначалу о чём-то довольно эмоционально переговаривались. Точнее, активно жестикулировал только Женька Дорофеев, рассказывая что-то близнецам Соколовым.

Переключаю внимание, ковыряюсь вилкой в салате, делая вид, что мастерски порезанные местным шеф-поваром овощи – это самое вкусное, что я ела в жизни. Однако, хочешь не хочешь, куда взгляд ни направь, всюду уткнешься в Глеба Воронцова. Особенно, когда бессознательно его ищешь.

Он преимущественно молчит. Слушает. Смотрит. Исследует меня, а затем Андрея.

Интересно, о чём он в этот момент думает?

Стоит нашим глазам встретиться – мой пульс пружинит до небес. Дышать получается через раз.

Сердце не на месте.

Ничто не ускользает от внимания Андрея. Он напрягается и подаётся вперед, выставив локти на стол, загораживая меня собой.

Дальше – хуже.

Минут через двадцать официант подносит шикарный букет белых пионов к нашему столику. От цветов распространяется умопомрачительный аромат – невероятно нежный, благородный, сладковатый, с тонкими мускусными, бальзамическими нотами. Хочется уткнуться в них носом.

– Это для нас? – спрашивает мама; в её интонации звучит неподдельное удивление.

– Заказали для вас, и просили передать что от тайных поклонников, – отвечает улыбчивый юноша и протягивает ей дорогущую цветочную композицию. – Сейчас принесу вазу.

Андрей, который всё это время терпеливо сидел, сложив руки домиком, вдруг меняет выражение лица на свирепое: гнев прогрессирует и усиливается маниакальной подозрительностью вместе со страшным упрёком.

Он осознаёт, что больше ничего не контролирует.

В мамином взгляде появляется смятение. Она впервые видит моего мужа таким.

За рёбрами давит.

Я волнуюсь за неё, пытаюсь подобрать слова и объяснить Андрею, что букет совсем не для меня и в нём нет никакого скрытого подтекста – это просто безобидный подарок, хороший жест от бывших учеников. Но моё горло сдавливает комок дурноты, и голос пропадает.

Натягиваю улыбку, пытаясь скрыть за ней свою тревогу.

Мама, вслушиваясь в напряжение, проявляет инициативу исправить атмосферу. Её тон становится ободряющим:

– Это просто комплимент, Андрюша, – говорит она, поднимая глаза на нас, словно пытается разобраться, что же всё-таки происходит. Пробует сгладить неловкость момента. Но её старания лишь временно ослабляют невысказанное вслух моим мужем обвинение, граничащее с абсурдом, повисшее в воздухе.

Беру себя в руки. Поддерживаю:

– Букет и правда бесподобный. Хочется смотреть и смотреть.

Все взгляды устремляются в сторону “адовой компашки”. Мой, кстати, тоже.

Мама посылает им широкую благодарную улыбку.

Расслабленная поза, распахнутый ворот рубашки, галстук развязан и вальяжно висит на шее; его скулы стали чуть напряжённее и подбородок задрался немного вверх – мой взгляд цепляется за эти детали, прежде чем опять подняться к глазам Воронцова.

Пространство схлопывается. Неспокойно. Непривычно. Хочется поскорее вернуться в свою зону комфорта.

Вот только я совершенно не уверена, что теперь мне в ней комфортно. Перестаю дышать, когда едва слышу тихое, презлющее:

– Какого чёрта ты тут вытворяешь?!

– Ты о чём? – отвечаю мужу, стараясь удержать голос в пределах шёпота. Я надеюсь, что каждая буква звучит безразлично, но понимаю: невозможно. Внутри всё от возмущения узлом закручивается.

Долго-долго. Монотонно, капля за каплей: кап-кап. И тут последняя – КАП! Чаша моего терпения переполнена.

Открываю и тут же закрываю рот, понимая, что для серьёзного разговора не время, и не место.

Решаю просто улыбнуться, и одно это злит его до крайности.

Андрей несколько раз трёт переносицу пальцами вверх-вниз. Таким образом ставит себе заметку в памяти, словно галочку на полях: это нужно не забыть. Ни в коем случае не забыть! Он делает так всегда, когда растерян. Видимо у него больше не получается контролировать свои эмоции.

И если мой муж считает, что хуже быть не может. Значит у него просто бедная фантазия…

Финал этого вечера становится серьёзным испытанием для его отменной абьюзерской выдержки: наш счёт за ужин оказывается уже оплачен Глебом Воронцовым, а меня ждёт перелёт в Пекин утренним рейсом.

Глава 6

Сейчас, когда я смотрю в иллюминатор частного “суперджета”, то размышляю о том, что все границы, которые существуют на Земле придуманы людьми. С высоты их не видно, их нет. Так и все сложные системы, привычные ограничения и рамки мы тоже ставим себе сами. Сами себя ограничиваем в чем-то и сваливаем это на какие-то обстоятельства и людей. Я – на Андрея.

Я же давно могла от него уйти. Что меня останавливало?

Каждый раз, когда он поднимал голос, да что там, просто хмурился – у меня внутри всё переворачивалось. Я не понимала, что его гнев – это не моя ошибка, не моя слабость, а лишь отражение его страха и неуверенности.

Сколько раз я готова была сказать: “Хватит!”… И молчала, потому что боялась признать уродливую реальность своей жизни.

А вечером так просто собрала чемодан и уехала.

Ладно, пусть не совсем просто. Главное, всё обошлось без длительных разговоров, бесконечных уговоров, угроз и шантажа.

Вы спросите: “Как?”

На помощь мне пришла мама. Пока Андрей пыхтел всю дорогу от ресторана до квартиры, едва сдерживаясь от впадения в боевую ярость и исподлобья кидая на меня взгляды, она вдумчиво молчала. А потом предложила: “Проведёшь ночь у меня. С утра будет проще добираться в аэропорт”.

Чемодан собирали с ней вместе, быстро покидав в него вещи. В тот момент я совершенно не думала о том, что в моём гардеробе вряд ли найдётся что-то подходящее для рабочих встреч и переговорных ужинов, которые придётся посещать.

До последнего мне казалось, что Андрей не отпустит меня. Я была готова к любым грубым, словесным конфликтам и даже низким провокациям, впрочем мой муж ограничился лишь сухим поцелуем в щёку. Неожиданно.

Это немного сбило меня с толку.... Немного, потому что я была абсолютно уверена в том, что этот жест – ни что иное, как его новый тактический ход: нацепив маску мученика, которая была отголоском его манипуляций, мой муж не хотел терять в мамином лице свой надёжный, сильный рычаг давления на меня.

Как вообще этот перелёт в Пекин свалился на мою голову?