Лёжа на нижней боковой полке, Ася прочно прижата к стене телом матери. Холодная перегородка с остатками выпуклого орнамента, замусоленная подтёками синей краски, простыня в крошках и складках. Вытянувшись лентой, Ася впервые по-звериному чувствует жёсткое пленение. Высвободить можно только руку. Тянется к серенькому оконцу, ощущает его прохладу, ловит лунные отсветы от листьев деревьев. Изо всех сил пытается уснуть, но платок прилипает к волдырям лишая. Мазь помогает только на ноге и локте, а вот с головой не справляется. Ася тихо поскуливает, пытается локотком разбудить мать.

– Спи! – переворачивается та задом.

Ася стягивает платок на шею, с трудом выпутывается из удавки. От вечернего ожидания чудесной поездки не остаётся и следа.

Свердловск удивляет дождём. Ася смотрит на хмурое небо. Несправедливо! Она крутит головой – напрасная попытка найти обещанное южное тепло. Дождь нарастает, ветер сквозит со всех сторон, безжалостно поддувает двух девочек с коробкой кукурузных палочек. Две девочки с одинаковыми рыжими косичками и веснушками одновременно запускают пальцы в коробку, заманчиво вытаскивают белёсые от сахарной пудры жёлтые вензеля. Двойняшки бесконечно переговариваются, сравнивают: «У меня вот какой! А у меня больше» – и обе одновременно хрустят. О этот божественный хруст кукурузных палочек! От каждого звука Асе дурнеет. Она бледнеет, невыносимо дёргает мать за руку.

– Хочу…

– Где ж я возьму?

– Отбери…

Обе девочки радостно бегут за своими родителями.

У Аси в кармане тоже припасена «железнодорожная» сладость. В поезде к чаю прилагался сахар, да не обычный, а особенный: два кусочка были упакованы вместе в бумажку с рисунком поезда.

Отец с трудом находит свободное место, оставляет их караулить чемоданы, а сам торопится прокомпостировать билеты. Жалуется:

– Там такая очередь! Такая очередь! Полдня стоять придётся.

Мать кивает, оглядывается в поисках ещё одного места. Невыспавшаяся Ася бухтит о кукурузных палочках.

– Отстань, – защищается мать. – Оставь меня в покое наконец. Вон место, иди займи для отца.

На жёлтой скамейке лежит газета «Правда», свёрнутая в трубочку. Ася умеет читать только крупные буквы, мелкие почему-то утрачивают силу понимания. Напротив солдат, уронив голову на руки, спит, рядом бодрствует мужчина, некрасивый, сухой, заросший щетиной. Между ними на полу стоит коричневый портфель. Мужчина мимоходом смотрит на людей, более внимательно на Асю, забирает портфель и смешной утиной походкой уходит вдоль прохода. Солдат просыпается минут через десять, испуганно смотрит по сторонам, торопливо пропадает, возвращается с милиционером. Пока милиционер опрашивает свидетелей, солдат, словно мальчишка, стоит за его спиной и нервно ожидает помощи. Помочь стараются по совести и справедливости, как могут:

– Растяпа! Кто ж так делает? Между ног надо было… Не видели… Документы в портфеле? Ну и ну! Девчушка в платке была рядом… напротив. Девочка, ты видела?

– Ага, серая рубашка, на ботинке муха.

– Какого цвета?

– Зелёная.

– А ботинки?

– Червякового. Как мамкины горелые пирожки. Без носков. Пальчик – вот тут.

– Мизинец?

– Туда пошёл, туда.

– Дяденьку узнаешь?

– Ага!

С милиционером и отцом они долго ходят по вокзалу, а когда заходят в мужской туалет, отец не выдерживает:

– Хватит ребёнка мурыжить. Давно, наверное, уехал ваш преступник.

Следующая пересадка в Оренбурге. В отличие от Свердловска здесь ослепительно солнечно. В воздухе сложный запах пыли, шерсти, рыбы, малины, абрикосов. Отец в поисках касс растерянно крутит головой, спотыкается об очередной чемодан – сегодня всё чужое барахло решительно ополчилось против него.

– Где? Кассы где?

Кругом только зашторенные окна.

– В соседнем павильоне.

– Мам. – Голос у Аси слабенький, негромкий.

Показывает ногу. Бинт сполз на щиколотку и обнажил язву с чёткими границами и вздутыми головками гниения в центре.

– О Аллах, всё же нормально было.

Болячка напоминает чьё-то укоризненное лицо в профиль. Мать, убедившись, что это действительно гной, пугается. Чтобы спрятать дочь от чужих взглядов, поспешно одёргивает детское платьице, осматривает голову. И здесь беда.

– Не реви, – шепчет в ухо дочери. – Отец вернётся, аптеку поищем.

От этих слов хочется плакать в голос, и Ася тычется носом матери в живот.

– Хватит, хватит. – Мать гладит её, как кошку, от головы, через спину к попе.

На удивление плакать и хныкать Асе быстро надоедает, она успокаивается. Мать роется в сумке, извлекает печенье, ломает пополам, одну половину даёт Асе, вторую предлагает девочке-соседке. Та энергично отпрыгивает, словно в ней срабатывает большая пружина.

– Давай папке отнесу, – жадно радуется чужому отказу Ася.

Она уже знает, в какой кассе стоит отец. Это недалеко, вдоль камер хранения, позади буфета и за туалетом направо. Длинная очередь вьётся к окошку с синими шторами. Под скудным освещением грязных окон отец кажется задумчивым и печальным.

– Печеньку на, – сует Ася угощение в его грубые пальцы.

На грязный пол сыплются бледные крошки. Ещё немного – и от печенья ничего не останется.

– Сама ешь, – ласково отказывается отец.

Вокзал гудит, как испорченный патефон. Деловитые уборщицы, расшвыряв по полу влажные опилки, принялись толкать их широкими швабрами. Пассажиры реагируют по-разному: кто поднимает ноги, кто встаёт, а те, кто не трогается с места, моментально получают рабовладельческий нагоняй.

– Сгинь, – командует громовой голос, – зашибу метлой, расселисся-я-я!..

Над очередью в кассу натужно скрипит верёвка. Над толпой взлетает широкая ярко-алая полоса с белоснежной надписью «Слава КПСС».

– Беги к мамке, – толкает отец Асю в спину. – Зашибут ненароком.

Ася юрко снуёт среди чемоданов и толпы, ей нравится эта игра с препятствиями, пока её не останавливает ласковый, лисий голос:

– Девочка!

Тётенька красивая. Молодая, с золотистой, солнечной улыбкой и черными глазами. Она кажется настолько чуждой этой толпе, что хочется дотронуться до её широкой длинной юбки, блескучих монет на шее.

– Хочешь фокус?

Ася смутилась. Однажды после фокуса брата она лишилась мандаринки.

– А не обманешь?

– Я тебя когда-нибудь обманывала? – Тётенька дёргает головой так, что из-под платка на плечи сыплются растрёпанные кудри. Босой ногой наступает Асе на сандалию. – Смотри! – Она суёт в кулачок Аси короткую белую нитку. – Если я обманщица, нить не изменится. – Красавица метёт просторным подолом по полу, весело, ласково шепчет и разжимает детские пальчики. – Смотри.

Нить оказывается гораздо длиннее, чем была.

– Изменилась?

Ася задумчиво кивает:

– Да. Грязная стала.

Не ожидая от ребёнка такой внимательности, цыганка хмурится.

– А кукурузных палочек сделаешь?

– Для кукурузных палочек спички нужны. У тебя есть спички? – серьёзно спрашивает цыганка.

– Папка не разрешает спички.

– А где твой папка?

– Там! В кассе. Билеты компостирует.

– А хо-очешь? – звенят монеты на груди цыганки. – У меня дома целый грузовик кукурузных палочек.

Ох-хо-хо! Целый грузовик!

– А мне дашь? Вот столько? – Ася соединяет ладошки в лодочку.

– Целую коробку.

Рука у цыганки горячая, сухая. Ася радостно семенит по вокзалу, пытается попасть в шаг, обходит встречные чемоданы, прижимается к длинной юбке. Ничего страшного, что отлучилась без спросу. Не просто же так, а по делу. Она уже воображает восхищение родителей, их похвалу и гордость за её добычу.

К другому боку цыганки вдруг пристраивается босоногий мальчишка. И это Асе не нравится. Она не собиралась ни с кем делиться. Показывает мальчишке язык.

– А мамке моей дашь? – привлекая внимание цыганки, Ася дёргает её за руку. – Я не успела у мамки спросить, сколько ей палочек. Сбегаю быстро?

– Пока будешь бегать, я твои кукурузные палочки съем или отдам мальчику. – Цыганка притягивает мальчишку за плечи, целует в кудрявый затылок.

Он что-то весело и ласково говорит на чужом языке, с язвительной насмешкой зыркая на Асю. Он, видимо, тоже не собирался делиться кукурузными палочками.

Губами собирая с грязной ладошки семечки, цыганёнок отстаёт от матери на шаг и шелухой плюёт Асе на голову. Ася хмурится, оглядывается, отряхивает платок. Её поведение только раззадоривает цыганёнка. Он подаётся вперёд и сдёргивает с Асиной головы платок. Охнули обе: Ася от боли, а цыганка от ужаса. Встав столбом, цыганка тяжело смотрит на болячку, непроизвольно вытирая руку об юбку.

– Иди отсюда! – вдруг раздаётся её крик.

– А палочки? – Ася тянется поймать её руку.

Цыганка отмахивается, вздрагивая от каждого Асиного движения.

И тут случается то, чего никто никак не ожидал. Кто-то дёргает Асю за плечо, а цыганка начинает медленно заваливаться на спину. Мелодично звенит всё её золото, юбка идёт широкими волнами. Цыганка падает, и все слышат, как её затылок глухо ударяется об пол. Взревевший мальчишка бросается с кулаками на дяденьку, который оказывается Асиным отцом, а тот, перехватив его руки, упрашивает:

– Беги отсюда. Мамку забирай и беги, пока милицию не вызвал.

Цыганёнок бодается, пинается, плюётся. Он буйствует до тех пор, пока цыганка не поднимается и не окликает его. Вдвоём они быстро пропадают в толпе.

Отец дёргает Асю за руку, отчаянно выговаривая:

– Ты зачем?.. Зачем… пошла?

Распахнув пиджак, отец идёт быстро против толпы, сжимая в чёрной ладони хрупкую кисть дочки и сдерживая гнев, лишь под глазами пухнут копившиеся слёзы и под кожей проступают вены.

– Я, как дурак, стою у кассы, смотрю, как цыганка тащит ребёнка. Говорю ещё всем: девочка очень похожа на мою дочь. И не сразу сообразил, что это ты. Потом рванул следом, орал матом: «Цыганку не видели с девочкой?» А они: «Туда пошла».

Отец усаживает Асю рядом с матерью, назвав обеих дурами. Мать пьёт таблетки, Ася обиженно сопит. Это отец во всём виноват! Ясно же. Сейчас она уже вернулась бы с гостинцем от тётеньки в широкой юбке.

– Она обещала кукурузных палочек.

Отец уходит и возвращается с тремя порциями мороженого в широких бумажных стаканах.

С того случая за Асей уставлен усиленный надзор.

Через три часа сели в поезд. Первым делом все принимаются за еду. Мама открывает сумку и по одному вытаскивает аккуратные свёртки. Каждый открывает, обнюхивает. При тухлом запахе колбасы на её лице отчётливо выступает отчаяние. Тщательный осмотр выявляет зелёный налёт на срезе.

– Испортилась?

– Ещё утром была нормальная.

– Доставай тушёнку.

«Ом-м, ом-м», – тихо попискивает крышка под нажимом перочинного ножа. Отец отгибает металл, заглядывает в банку. На тридцатиградусной жаре жир расплавился, сквозь жёлтую кляксу просвечивают аппетитные бруски мяса. Он цепляет мясо ножом и выкладывает на толстые ломти хлеба.

– Долго ехать? – спрашивает Ася…

Июль, 2008

– Сколько ехать?

– Что? – не сразу вникла Ася.

Было такое ощущение, какое бывает в тёплом сне, когда нет желания просыпаться.

– Сколько, спрашиваю, ехать? – повторил дядя Гена.

– К вечеру будем на месте.

Дядя Гена кивнул и развернул газету. Видимо, он искал благовидный предлог, чтобы не разговаривать о цели их путешествия. Ей было неуютно от его невнимания, хотелось убедиться в правильности своего решения помочь. Хотя она сама и писала сказки, но в сказочные истории не верила, особенно в те, которые подавались под соусом «правдивости». Она ехала на родину.

Отец после смерти матери сильно сдал. Та пора, когда к приезду детей накрывался роскошный стол, прошла; острота ожидания внуков смягчилась, и теперь отец встречал чашкой чая, их же привезёнными гостинцами, похожими друг на друга историями, которые с годами забывались и сводились до пары дежурных.

– Ты точно видел?