Когда Стейси вышла из кухни, а они с Констанс остались наедине, Хэл осторожно прикрыл буфет, звякнувший цветным стеклом, и привалился к нему плечом, с улыбкой глядя на девушку:

– Ну? Ты не против будешь?

– Не против чего?

Улыбка у него была что лед. Кажется, губы растянуты, зубы обнажены, но это больше походило на оскал – потому что глаза под очками совсем не улыбались. Он повторил:

– Я хотел бы искупаться.

Констанс быстро его оглядела. Да, футболка в паре пятен, и на джинсах тоже пятно. Он весь взмыленный и потный, еще бы – пока стриг газон, пока таскался на крышу… Конни замялась.

– Это не займет много времени, – Хэл будто мысли ее читал. – Обещаю. Просто мне нужно на работу. Туда нельзя приходить в таком виде.

Констанс впервые задумалась, кем мог бы работать дядя Хэл. Манекенщиком? Больше ничего в голову не лезло. Но, возможно, он брокер, или финансист, или офисный сотрудник. А может, врач? Нет, не похож. Конни попадались разные врачи, плохие и хорошие, но таких глаз у них не было. Она не представляла, как человек с таким взглядом мог бы лечить людей. Нет, глупости.

– Хорошо, – сдалась она. – Ты же знаешь, где душевая?

– Конечно, – спокойно сказал он и потрепал ее по плечу. – Спасибо, тыковка. Я расчистил все, что мог. На крышу тоже слазил.

– Да-да, я видела.

– Там, в самом деле, ничего особенного. Прикрыл дыру шифером, затянул пленкой. Такая ерунда. Но будь уверена, теперь никакие дожди вам не страшны.

– Я… – Конни запнулась. – Я очень благодарна!

– Не стоит, детка! – ответил Хэл.

Он ловко положил одну руку ей на талию, а другой прижал ее за затылок к своей груди. Она бы и сделать ничего не успела. Просто – секунда! – и он обнял ее. Ему глупо сопротивляться: он уже сделал все, что хотел. И Конни, отстраненно прижавшись щекой правее сердца, терпеливо ждала, когда он ее отпустит.

Она знала, что как-то неправильно все это было. Чувствовала кожей, волосами и нервами. Это ощущение витало в воздухе между ними, как электрический разряд, и Конни ждала, что ее неминуемо ударит током. Дядя Хэл был, кажется, на вид совсем не из тактильных. Будь Конни благоразумнее, она бы повесила сама табличку «Берегись!» ему на грудь. Но пока что место там было только для нее.

– Я ужасно рад, – сказал он и наконец разжал руки, – что мы наконец встретились. Это же… с ума сойти можно! Я думал, у меня больше никого не осталось.

И это прозвучало очень искренно.

– Я тоже, – выпалила Конни и сама удивилась, как же так.

Ведь у нее-то остались папа и Бруно (возможно, Бруно, если только его не переехала машина…). И даже Джо, что там говорить. Она тоже теперь член ее семьи.

Далеким отголоском своего тихого, но правдивого внутреннего голоса Конни знала: да, взаправду все они – семья. Только ей там места нет.

– Ну, – вздохнул дядя, – кажется, мне наверх и направо?

– Ты же сказал, что помнишь? – улыбнулась Конни совершенно искренно, потому что вид у него стал одновременно дурашливый и растерянный и очень, очень милый.

– Я видел динозавров и «Нокиа», Констанс, – серьезно парировал Хэл. – Могу и ошибиться.

– Да, – тепло сказала она. Сейчас он действительно казался ей знакомым и по-странному близким, словно она знала его всегда. – Направо.

– Славно! – подмигнул дядя Хэл и вышел из кухни.

Он сразу заметил, что кто-то возле лестницы, замерев в дневных гладких тенях, хорошо слышал весь их разговор.

Как в любом старом доме, похожем на этот, душевой здесь не было. Только большая эмалевая ванна, стыдливо прикрытая бежевой непромокаемой занавеской. На стальной полочке стояли поистратившие срок годности шампунь и гель для душа. В мыльнице лежал плесневелый кусок мыла. Когда Хэл зашел сюда и, поморщившись, огляделся, первое, что он сделал, – взял из-под раковины старую губку, нашел какое-то дешевое чистящее средство (оно пахло по-стариковски сладко) и, включив везде воду, хорошенько помыл раковину и ванну с лейкой.

Если Хэл что-то не терпел больше, чем отвратительных бабников и вульгарных женщин, так это грязь.

Он снял с себя футболку и кинул ее на корзину для белья, но сначала поднял у той крышку: там лежал какой-то сор и старое полотенце, а больше – ничего.

Хэл быстро разделся, положил очки на раковину и встал под душ. Высоты лейки не хватало для его внушительного роста. В нем было порядка шести футов, и он знал, какое впечатление производит, даже просто стоя рядом с кем угодно.

Он снял лейку с полочки и окатил водой шею, грудь и живот. Затем повесил ее обратно, открыл крышку геля для душа и принюхался. Не пахло тухло или резко. Тогда Хэл выдавил немного геля на ладонь и уже на теле вспенил, думая о чем-то своем и словно не замечая – хотя он сам не запер дверь, – как в ванную кто-то влетел.

Он совсем не закрылся занавеской. Был мокрый, и гладкий, и литой, и большой для этой ванны – и ему приходилось даже слегка нагибаться, чтобы вместиться там. Хэл изумленно обернулся и вот так, вполоборота, посмотрел на дверь. Он не прикрылся – от неожиданности, конечно. Не специально же? Правда ведь? – и встретился глазами с одной из тех девушек, что свистели ему с террасы. Он слышал, что в разговоре эти сосунки, считавшие себя мужчинами из-за отростков между ног, звали ее Милли. Он запомнил ее как девушку с дешевым мелированием. Когда-то у него была почти такая же Милли… она кончила неважно.

Хэл встревоженно раздул ноздри и воскликнул что-то, подходящее для ситуации, когда к тебе вламываются в душевую. От этого девушка зарделась и наконец с хихиканьем ударилась спиной в дверь.

– Прости! Ради бога, прости, – она делано прижала ладонь к глазам и снова рассмеялась. – Я не знала, что здесь кто-то есть.

Чистой воды блеф и идиотизм. Прекрасно знала. Или ты глухая и не слышала шума воды? Здесь не такие толстые стены. Ты нарочно вошла сюда. Ты подслушивала на лестнице, шлюха, и я тебя видел. Ты вошла сюда, потому что хочешь сдохнуть.

Хэл ничуть не смутился. Он вполоборота продолжал смотреть на нее. Он знал, что она хочет видеть, и сполна демонстрировал себя. От тяжелых, накачанных грудных мышц и мускулистой спины Милли упала взглядом между пальцев к таким же подтянутым бедрам и ягодицам. Там, под животом, спереди, розово и влажно поблескивала округлая головка пока упавшего члена. Этот странный мужчина совершенно не вызывающе вел себя. Но и прикрыться не спешил.

– Эй, – сказал он удивительно спокойным и не таким низким, как могло бы казаться из-за его габаритов, голосом. В нем было что-то колко-завораживающее. – Ты что, подглядываешь?

– Нет, – бойко ответила Милли и рассмеялась.

Он тоже издал тихий смешок и дал ей последний шанс.

– Слушай, дверь – сзади тебя.

Он знал: если гнать ее отсюда, она не уйдет никогда.

Такие, как она, делают это, потому что хотят отдаться, он это знает. И он не против взять.

Она запнулась и смущенно убрала руку от лица.

– Мне неловко, – будто бы созналась она.

Но оба понимали, что это у них такая игра. Хэл продолжил намыливать себя. Деловито перешел на шею, откинув голову назад, и потом смыл пену водой.

– Вдруг кто-то увидит, что я отсюда выхожу, пока ты… Ну мало ли кто и что может подумать.

– Понимаю. Ладно. – Он пожал плечами и снова посмотрел на нее, но по-особенному – скользнул глазами от лодыжек до макушки. Он уже раздел ее в мыслях и не оставил шансов. И Милли поняла, что сейчас у них будет все, чего она хотела и на что надеялась. – Можешь остаться. Я все сделаю быстро.

Тогда он протянул ей руку. Он предлагал себя: Мелисента, хорошо зная, что за этим последует, без колебаний закрыла дверной замок.

Запирая себя вместе с незнакомцем, она хотела испытать на вкус горько-пряный секс с тем, кого ты видишь впервые. Подруги говорили, это лучше, чем близость со своим парнем. Непознанный уровень постижения друг друга через тело. Этот мужчина выглядел надежным. Она не отдалась бы тому, кто не сумел бы сделать хорошо.

У Милли было в жизни так много риска! Она любила экстрим. Ночами она каталась с друзьями на байках, в жаркие дни прыгала с моста в родной Талсе; она занималась конным спортом и обожала тот вечер, когда с Энрике – своим партнером по жаркому сексу – однажды занялась любовью в угнанной тачке. Она знала, на что шла сейчас, и расстегнула пуговку тонкой кофточки. Обнажила ложбинку между загорелых грудей.

– Я не ожидала, – она делано смутилась, но расстегнула ширинку шорт и вложила свою узкую ладошку в большую – Хэла. – У меня нет резинки…

– Мы все сделаем как надо, – успокоил он и улыбнулся. – Пойдем ко мне, детка.

Шорты упали. Милли сняла их, белье – тоже и шагнула вперед: Хэл по-джентльменски придержал ее за обе руки, помог залезть к себе в ванну. Им двоим места здесь хватало так, что приходилось прижиматься друг к другу. Она была достаточно высокой, пять футов и шесть дюймов ростом, и смотрела ему ровно в плечо, в узловатый тугой бицепс. Затем подняла глаза. Животом ощутила: у него не встал, и не поняла почему.

У какого мужчины не встанет на полуобнаженную красивую девушку? Она была все еще в тонком джемпере. Хэл легонько расстегнул вторую пуговку и дальше, пока не показалось белье и большая, девичьи крепкая грудь. Хэл вспомнил Конни. Она была устроена куда аккуратнее; груди ее выглядели маленькими и опрятными, изгиб бедер, плавных и широких, возбуждал. Он подумал о ней, вспомнил ее; что-то дрогнуло в глубине его, и на тело накатило яркое, острое желание.

– Снимешь сам? – игриво спросила Милли, взяв его за подбородок и пытаясь дотянуться до губ с поцелуем, но случилось то, чего она не ожидала.

Он не сказал ей ни слова. Отбил руку от своего лица, схватил под грудь опешившую Милли. Обвил ее талию кольцом – так туго, что она застонала и уперлась ему в плечи ладонями. Затем он рванул лифчик на себя и сорвал наполовину с застежек, спустил белье ниже и рывком высвободил обе груди. Белье с Милли он предпочел не снимать до конца.

– Что ты делаешь?!

Он резко схватил ее второй рукой за горло и сдавил, так, что Милли выпучила глаза. Сипнула. Больно впилась ему в грудь ногтями. Она носила форму «балерина» и знала: коготки у нее острые.

Хэл скрипнул зубами и тряхнул ее в своей руке:

– Отпусти, или хочешь хуже?

Она ослабила хватку. Ослабил и он. Подняв Милли за горло так легко, словно держал котенка, он ударил ее спиной о кафельную стену и посадил себе на бедра. Окинул потемневшим взглядом.

Только сейчас Милли увидела в его глазах безумие и, кажется, поняла, почему он прятал их под темными очками.

Она испугалась до чертиков – так, что вся задрожала, до тех пор, пока он не вжался губами в ее сосок. Одной рукой он уже просто придерживал ее за шею, но второй, втолкнувшись в Милли указательным и средним пальцами, – что он творил той рукой…

Через минуту она забыла, что боялась его, забыла, что хотела кричать. Она уткнулась ему в висок и загнанно дышала, словно он бесконечно мучил ее. Дразнил и не давал то, чего она хочет. Она думала – чтобы ей стало приятно. Он знал – чтобы она не вопила, если он задумает ее придушить. Если не справится с собой.

Будь честен, Хэл, ты никогда не справлялся, с чего этот раз будет особенным? Потому, что ты потерял себя и думал о другой? Потому что ты хотел не эту девушку, но ту, о которой думаешь, убивать не желаешь? Потому что у тебя внутри пожар, и тебе нужно чем-то его погасить, а ту, кого ты хочешь на самом деле, взять не можешь?

Когда он вошел и снова сдавил Милли глотку, она почувствовала: член растет в ней и горячо пульсирует, чем сильнее ее любовник сжимает руку. Вода била по его плечам и спине, отскакивала брызгами ей на губы и веки. Вся в прозрачных каплях, ее грудь, искусанная им, касалась его груди – и когда он упал на Милли и вошел в нее глубже, их тела громко, влажно впечатались друг в друга.