Дом моей матери. Шокирующая история идеальной семьи (страница 9)
По школе очень быстро пошли слухи насчет интереса Джейка ко мне. В результате те же популярные девочки, что позвали меня за свой стол, отвернулись от меня с головокружительной скоростью. Только что я была для них ступенькой к интернет-славе – и вдруг стала угрозой их старательно оберегаемой иерархии. В коридорах шептались: «Почему Джейк с ней?» Забавно, как быстро их поддельная дружба испарилась, стоило нам стать соперницами.
Ситуация обострилась, когда одна из самых злобных девчонок отправила мне фото, где Джейк целовался с другой, как будто тот старый снимок мог как-то меня задеть. Я только посмеялась тому, насколько отчаянным выглядел этот шаг. Они правда думали, что мне не наплевать на какую-то старую фотку?
Эти девочки, которые всего неделю назад казались мне такими недоступными и влиятельными, теперь выглядели маленькими и незрелыми.
И вот в один солнечный день я сидела с Джейком на газоне под раскидистым дубом; травка щекотала мои голые ноги, наши колени почти касались друг друга, мы болтали и смеялись.
– Поверить не могу: мы, наконец-то, встретились, – сказал Джейк, прищурившись в улыбке. У меня на щеках выступил румянец. Я удивлялась, как легко шел у нас разговор. В отличие от напряженных поверхностных бесед, которые я вела со всеми остальными, с Джейком мы болтали свободно и естественно. Как будто были знакомы много лет.
Внезапно что-то между нами изменилось. Джейк наклонился ко мне и перевел взгляд на мои губы.
– Можно я тебя поцелую, Шари? – спросил он почти шепотом.
Сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди. Это правда происходит! Я кивнула с широко распахнутыми глазами и повернула голову, чтобы наши губы встретились.
– Закрой глаза, – мягко попросил Джейк.
– Х-хорошо, – запинаясь, пробормотала я. Щеки у меня загорелись еще сильнее.
Наши губы соприкоснулись, и меня словно ударило током. Как будто тысяча крошечных фейерверков взорвалась под моей кожей, от губ до кончиков пальцев. В этот момент весь мир отошел для меня на задний план. Не было ни YouTube, ни Руби, ни школьной драмы – только мы с Джейком, впервые целующиеся под старым дубом.
Когда позже я шла домой, то не могла перестать улыбаться. Я хотела сохранить тот первый поцелуй в памяти навечно. Никогда в жизни я еще не была так счастлива – но это чувство испарилось, стоило мне переступить порог дома.
Руби с Кевином сидели в гостиной на диване с суровыми лицами, и их глаза словно лазеры впились в меня.
– Мы с мамой должны с тобой поговорить, – сказал Кевин серьезно.
Меня охватила паника. Наверное, они узнали про Джейка!
Мои мысли закружились в поисках объяснения, оправдания, чего угодно…
– Как ты могла скачать «Снэпчат», не сказав нам?! – прошипела Руби.
«Снэпчат»? Так, значит, из-за него они разозлились? Слава Богу…
– О, прости, мам, – пробормотала я. – Просто… у всех в школе он есть.
Глаза Руби сверкнули.
– Я сказала: никаких соцсетей без моего согласия!
Я повесила голову, мучаясь чувством вины.
– Я не хотела…
– Не хотела что? Испортить все, ради чего мы работаем? Поставить наш источник средств под угрозу? – она говорила резко, не выбирая слова.
– Нет, конечно нет. Я просто… просто хотела побыть нормальным ребенком.
Руби рассмеялась жестко, без всякого юмора.
– Шари, мы не нормальные. Мы – публичные личности. Каждый наш шаг, каждое слово напрямую влияют на наши доходы. Ты можешь уже понять?
Пока она продолжала свою тираду насчет бренда и канала, «который нас кормит», я заметила, что Руби ни разу не упомянула про мою безопасность. Все дело было в контроле. В поддержании идеального имиджа для ее драгоценной аудитории.
– Давай сюда телефон, – холодно потребовала Руби. – Мне совершенно ясно, что ты еще недостаточно взрослая, чтобы ответственно подходить к владению смартфоном.
Никогда еще я не испытывала столь глубокой благодарности – к «Снэпчату» за его исчезающие сообщения и к себе самой за то, что сразу же стирала переписку с Джейком, чтобы не оставлять цифровых следов, которые Руби могла отыскать.
Она заменила мой айфон древней раскладушкой на случай, если мне понадобится позвонить. С тем же успехом она могла отправить меня в школу на телеге с лошадью; я уже почти слышала насмешки одноклассников у себя за спиной. Поэтому как-то вечером, когда родителей не было дома, я прокралась в их спальню, чтобы найти айфон, который Руби спрятала под замком в шкафу. К счастью, я знала, где лежит ключ.
В тот вечер, в уединении своей спальни, я снова пролистала сториз Джейка в «Снэпчате», его забавные маски и смешные селфи. Каждое движение пальца по экрану было актом неподчинения, кратким мгновением нормальности в моем полностью подконтрольном мире.
Риски? Громадные. Поймай меня Руби, разразилась бы настоящая буря. Но пьянящий коктейль стремления к самостоятельности и связи с моим возлюбленным был слишком силен, чтобы ему сопротивляться. В эти моменты я, наконец-то, чувствовала себя свободной. И даже если бы Руби узнала и – в переносном смысле – заживо сняла бы с меня кожу, оно все равно того стоило.
Глава 12
Кажется, мама меня не любит
Я сидела у себя за столом над раскрытым дневником, занеся ручку над пустой страницей. В доме было тихо, камеры выключены, и на короткий момент я осталась сама по себе. Глядя на чистый лист, я внезапно со всей ясностью почувствовала то, что таилось в моем подсознании уже много лет. Эти слова написались как будто бы сами, резкие и неотвратимые:
«Кажется, мама меня не любит».
Слезинка упала на бумагу с тихим шлепком, размыв чернила. Но правда оставалась правдой. Я знала, что эта запись вызвана не подростковым раздражением. Чувство было подлинным и непреодолимым.
«Почему мама не любит меня?» Вот в чем был вопрос. «Я сделала что-то, что оттолкнуло ее, из-за чего мы отдалились? Может, я недостаточно улыбалась? Была слишком саркастичной, слишком язвительной, слишком замкнутой? Закатывала глаза на ее шутки?» Я восстанавливала в памяти свои отношения с Руби в поисках подсказок, какого-нибудь логического объяснения своему чувству: я не нравлюсь женщине, которая произвела меня на свет.
Мне вспомнились комментарии про себя, которые я читала в Интернете, – слова незнакомцев на YouTube, которые думали, что хорошо знают меня, основываясь на тщательно отредактированных обрывках моей жизни.
«Фу, Шари такая подлиза! Вечно подставляет братьев и сестер и пытается пролезть к Руби в любимчики. Мерзость!»
Может, поэтому Руби не любит меня? Потому что я пытаюсь ей угодить, усидеть на двух стульях? Но даже если так, мне бы хотелось, чтобы эти незнакомцы, видевшие лишь то, что Руби хотела им показать, поняли: моя покладистость родилась не из восхищения матерью, а из страха. «Если бы они узнали меня настоящую!» – думала я. Ту меня, которая мечтала сбежать из этого цирка. Но нет, все, что они видели, – это маленькую послушную марионетку Руби, танцующую под ее дудку.
Мне вспоминались все те разы, когда я улыбалась и кивала на требования Руби, даже если все во мне кричало, требуя ответить «нет». Бессчетные моменты, когда я прикусывала язык, подавляя истинные чувства и не высказывая свое мнение ради сохранения мира и поддержания притока денег. Наши подписчики не понимали, что значит жить у Руби под железной пятой, не знали, чем грозит переступить черту.
«Я не подлизываюсь, я выживаю, – думала я. – Есть разница».
Но почему все-таки Руби меня не любит?
Я металась между попытками понять причину холодности матери ко мне и чужими комментариями, разрывавшими меня на части. В результате у меня возникло совершенно новое чувство. Какая-то пустота, которой я никогда раньше не испытывала. Я не понимала, что это такое, пока однажды в восьмом классе не сходила на обязательную консультацию по психическому здоровью в школе и не услышала о симптомах депрессии. Я узнала себя. Безнадежность. Ненависть к себе. И иногда желание просто… покончить со всем этим. Я никому раньше не рассказывала о своих переживаниях. Но теперь, узнав, что они означают, почувствовала, что должна с кем-то поделиться.
Сразу после занятий я написала Кевину: «Пап, у меня депрессия. Я даже не знаю, хочу ли жить дальше».
«Спасибо, что рассказала мне, – немедленно ответил он. – Вместе мы справимся». Он даже сбросил мне ссылку на вдохновляющую проповедь, которая, по его мнению, могла помочь.
Быстрая реакция Кевина вызвала во мне волну облегчения. Впервые за долгое время я не чувствовала себя такой одинокой. Конечно, вдохновляющая проповедь не могла решить моих проблем, но сознание того, что отец со мной, готовый выслушать и помочь, очень много для меня значило.
Однако, когда я шла из школы домой, облегчение сменилось тревогой. Отец расскажет Руби. Наверняка расскажет: они всегда всем делятся, вместе держа оборону на родительском фронте. Мысль о разговоре с ней, о необходимости предъявить свою депрессию на ее пристрастное рассмотрение, вызывала у меня дрожь. Я не была готова к такой беседе. Да и как иначе, когда в глубине души мне было ясно, что она – основная причина моей тоски?
Добравшись до дома, я не зашла внутрь, а села на изгородь сбоку. Три долгих часа я сидела на ней, погруженная в раздумья, дожидаясь, пока Кевин вернется с работы.
Как только его машина свернула на подъездную дорожку, он заметил меня. Удивленный отец подошел ближе.
– Шари? Почему ты тут сидишь?
Я покачала головой. Слова застряли в горле, чувства были слишком сложными, чтобы их выразить.
От беспокойства морщины на его лице залегли еще глубже.