– И нет, сразу отвечу на немой вопрос, – ни один из этих кораблей не сравнится в размерах с шарами З’уул, мы не строим таких гигантов, но, думаю, в бою один на один разобьём их легко. Разведчик силкоран в десятки раз меньше боевого линкора Паррави, у него и правда не было шанса даже против одного корабля противника, – добавил Вол-Си Гош и попытался улыбнуться. Но что-то тяжёлое было у него на сердце.

– Скажите, а такие ритуалы… они всегда проходят, когда кто-то погибает? – спросил Освальду, глотнув чай.

– Нет, – ответила Тамош, – это особый и редкий момент, когда кто-то осознанно гибнет за Согласие. Вы же видели отчёт, Смирнов предложил рискнуть всем и выполнить долг. Вашим людям действительно свойственно самопожертвование, и он смог заразить им многих. Я не удивлена тем, что среди них капитан и ещё ряд силкоранцев – для них есть особая почесть гибели в бою. Но с ними остались и учёные, и даже лорнакиец, и надалианка.

Это «даже» что-то особенное значило, но никто не решился спросить – трусы ли представители этой расы или просто очень ценят свою жизнь. Хотя они летели в разведку неведомо куда, значит, точно не трусы.

– В общем, предлагаю не отчаиваться и помянуть наших погибших сестёр и братьев. Лично я хочу поднять тост, не чокаясь, за Романа Смирнова. Я хоть и мало, но всё же знал его лично, – Хейз встал, а за ним и остальные, даже Освальд, охая, оторвался от подушек, а вьетнамка всхлипнула. Но самыми скорбными были лица кенианцев – как будто они потеряли кого-то поистине близкого. Это ведь и есть проявление Согласия?

Глава 3. Пётр Григорьев

Земля

Завещание гуру Кумари гласило похоронить его в Ладакхе^[9], рядом с домом отца. Скоропостижная кончина Сунила застала всех врасплох, похороны были назначены за три дня. Петру, который общался с Кумари всего за пару дней до этого, грустное известие принёс Артур, которому, в свою очередь, сообщил аж сам премьер-министр Индии. По традиции такое событие, как смерть гуру, означало траур национального масштаба, и сотни тысяч индийцев готовы были прийти и проститься с Кумари. Они могли бы приехать и в эту тихую, величественную местность, но власти страны, из уважения к воле покойного, запретили массовое паломничество. На скромную по меркам Индии церемонию прибыло от силы полтысячи человек, – ни одного журналиста, зато весь цвет КАС во главе с президентом Земли. Премьер-министр Индии не приехал, заявив, что не имеет возможности проститься с гуру, если так же чтит его волю, как остальные граждане. Но здесь было много тех, кто лично знал Сунила, его родственники, друзья.

Природа Ладакха потрясала: невообразимые бесконечные горы, петляющие речушки, ревущие потоками на перевалах и чинно успокаивающиеся в равнинах, словно одумавшись, мол, здесь так тихо, чего это мы расшумелись. Огромные прозрачные озера, соперничающие по голубизне с бесконечным чистым небом. Очень мало растительности, словно Господь, создавая это место, задумался, не слишком ли оно и без этого прекрасно. Старые, выцветшие здания, будто выросшие из земли и камней, а не построенные человеком, по которым нельзя было понять, то ли им пять десятков лет, то ли пять тысячелетий. Улыбающиеся невысокие люди, одетые в простые одежды, занимались столь же простыми делами – пасли скот, носили воду, готовили еду прямо на улице.

Цивилизация коснулась этого места, проникла в дома в виде телевизоров и спутниковых тарелок, провела всюду электричество, построила весьма ровные и новые дороги, но не смогла залезть в души людей, не испортила их. Обычно вся грязь цивилизации, словно морская пена, первой проникает в любое общество, где распространяется влияние новой, «великой» культуры, и лишь потом за развратом, алчностью и гедонизмом следуют образование, творчество, мораль. Но здесь эта волна разбилась об отроги гор и не задела людей, сумевших получить блага, не развратившись от их появления. Неудивительно, что Кумари хотел покоиться именно тут. Это место олицетворяло собой то, к чему устремляло Согласие, – высокую мораль и радость жизни.

Однако сегодня маленькая деревня не радовалась. Здесь ещё жили старики, помнящие Сунила мальчишкой, брат покойного с семьёй, друзья детства. Для них всех, выстроившихся возле небольшого склепа за домом, это был не просто великий Гуру, а близкий и родной человек. А вот делегация солидных мужчин и женщин, поочерёдно перенесённая сюда «лифтом» Кен-Шо с разных уголков планеты, и не только лишь одной планеты – Генрих Ланге тоже присутствовал на похоронах, казалась местным просто фоном, истуканами. Даже президент Земли ничего не значил для этих людей, но они были от души предельно вежливы и приветливы несмотря на обстоятельства.

«Если мы сможем полюбить самого грязного старика с улицы, значит, мы достойны любви Вселенной. Если мы выделяем из толпы красиво одетого и знатного человека, Вселенная отвернётся и заплачет по нам», – сказал ему как-то Сунил, и Пётр понимал, что здесь эти принципы были не просто мудростью, а основой жизни. Костюм Артура Уайта, потасканный свитер Генриха Ланге, непонятные накидки, сари, где пестрая, а где серая, невзрачная одежда, порой более похожая на лохмотья, местных одинаково мелко и незначительно смотрелись на фоне невероятных гор среди звенящего чистотой воздуха.

А ведь они не успели закончить новую книгу. Третий их совместный труд. Возможно, самый важный. А может, и незначительный, а только кажущийся важнейшим, ведь то, чем ты занимаешься прямо сейчас, и есть дело всей жизни, иначе зачем ты тратишь на это время? Кумари заразил его идеей, заставил размышлять и писать о ней день и ночь. Ради неё он ходил к Зоаму Ват Луру, допытываясь у него, как устроен их мир, зачем они живут, что ими движет. Грандиозные, невероятные по силе слова гуру были столь необъятны, что Пётр чувствовал себя рядом с ними как рядом с горами – беспомощным и мелочным.

«Временное Вечное», – вот как они назвали этот труд. Да, название принадлежит Григорьеву, но главная мысль, как и всегда, исходила из сердца маленького хрупкого человечка, чей гроб стоял сейчас под открытым небом в окружении молящихся. Пётр сжал кулаки. Есть ли в нём силы в одиночку дописать трактат? Кто в ответ на его длинные рассуждения сведёт всё к простой истине парой предложений? Кто изготовит тот меч, которым он должен пронзить сердца? Кто испечёт хлеб, которым он должен накормить голодных? Кто будет светом, питающим умы и души?

«Не только хлеб питает человека. Истинно голодный может быть накормлен травой или ветками деревьев. Дай человеку осознать, что он голоден, это самое главное» – Голос Сунила вместе с его образом возник в сознании так чётко, что Пётр дёрнулся и обернулся. Нет. Рядом с ним стояли лишь понурые люди. А его друг лежал на своём последнем ложе рядом с тем домом, где когда-то стояла его колыбелька. Но это был знак, это точно был знак. Кумари его не оставил, он просто ушёл чуть вперёд.

* * *

…Он очень волновался перед встречей с Зоамом Ват Луром. Нет, он не испытывал страха, его волновало то, что тот может сказать. В ту памятную первую встречу на Марсе, когда Ват Лур, он же Захар Лукин, представился агентом Кевином Грином, Пётр вступил с ним в короткий философский диспут, в результате которого перед ним открылась часть логики и морали Несогласных, столь, увы, понятная землянам. Он долго размышлял над ней, и сейчас, когда уже два года прошло с тех пор, как агент З’уул был разоблачён и арестован, а Григорьев уже год проживал на Земле, в родном Санкт-Петербурге, философ стал ощущать некий тупик в собственных измышлениях. А что поможет выйти из тупика, если не приобщение к первоисточнику? Конечно же, в его распоряжении были труды выдающихся философов Согласия, размышляющих об этике Несогласных, но желание продолжить беседу с «агентом Грином» становилось всё более жгучим.

Так что однажды он обескуражил КАС своим запросом встретиться с самым ценным пленником планеты и провёл несколько странных и частично неприятных разговоров со службистами, посвящённых тому, зачем, почему, с чего вдруг ему понадобилась подобная аудиенция. В итоге ему помогли Артур Уайт и Сэмюэл Джулиани – бывшие противники, а ныне вполне слаженно работающие в едином направлении люди. И вот спустя три месяца после первого обращения, он прилетел в Нью-Йорк, и служебная машина КАС мчала его от аэропорта на остров Манхэттен, где в одном из небоскрёбов, на самой вершине, в элитных апартаментах в роскоши коротал дни разведчик Зоам Ват Лур…

…Лифт поднял Григорьева на пятидесятый этаж, там его зарегистрировали, провели ко второму лифту, преодолев на нём буквально ещё один этаж, и провели в обширный холл, где охранники его встретили и внимательно обыскали.

– Это что? – держа в руках изъятый из портфеля диктофон спросил чернокожий, атлетически сложенный короткостриженный мужчина в чёрном костюме с проглядывающей сединой над ушами. Пётр даже растерялся.

– Диктофон, – ответил он неуверенно, словно сомневался, что значил вопрос. Но решил добавить: – Дело в том, что я планирую устроить ему опрос про этику и хочу записать ключевые вещи, которые он скажет.

Мужчина, сидящий за столом перед ним, вздохнул и положил устройство на стол, к остальным предметам из его портфеля, после чего задумчиво уставился на всё это барахло.

– Мистер Григорьев, вы должны понимать, что мы исключаем пронос к заключённому любой предмет с возможностью записи или трансляции в радиоэфир или в сеть. У него в помещении нет никакой электроники – ни камер наблюдения, ни пульта от телевизора, ни самого телевизора. Никто не знает, как его знания могут помочь ему связаться со своими сторонниками, если они есть. Поэтому мы не можем позволить вам пронести это. Никоим образом. Также вы должны оставить любые электронные приборы, включая часы, если они не механические. – Пётр молча снял «умные» часы с руки и положил их на стол. Верзила благодарно кивнул и посмотрел ему в глаза. – Спасибо, что не заставили вас обыскивать. Вы можете пронести с собой ручку и ваш блокнот, а также книги. Оставить их вы не вправе, учтите.

Честно говоря, Григорьев не понимал, для чего такую систему безопасности сочетать с таким роскошным содержанием, но решил, что от местной охраны он точно не дождётся ответа. Так что показательно вывернул карманы пиджака и брюк, продемонстрировав там наличие только лишь запасных очков, расчески и старой зубочистки, покорно взял в руки блокнот и ручку, отказавшись от книг, которые предназначались не для пришельца, а чтобы коротать время в полёте на другой конец света, и под конвоем проследовал к стальной двери.

Зоам Ват Лур, сидящий у панорамного окна в удобном кресле, обернулся, когда открылась дверь из коридора-тамбура, и улыбнулся, увидев его. Эта улыбка была очень похожа на ту, которой одарил его агент Грин два года назад, только теперь Пётр видел в ней оскал хищника, готового вцепиться ему в глотку. Он судорожно сглотнул, вспомнив, как запрограммированный Ват Луром Ральф Шмидт чуть не убил его, но взял себя в руки. Не стоит казаться слабым, разговор пойдёт не в том ключе.

Григорьев подошёл к пленнику, краем глаза заметив, что пара охранников, вооружённых до зубов, остались стоять у входа.

– Захар Иванович, добрый день, – поприветствовал он того на русском языке, использовав русское имя агента.

– Пётр Григорьев? Удивлён, что вы пришли. Но всё же лучше вы, чем эти мастера допросов. Садитесь. – Зоам его не поприветствовал, но выглядел благосклонным, словно проигнорировав обращение философа, зато сделал презрительный акцент на слове «мастера», нарочито подчёркивая то, как относится то ли к профессии следователей, то ли к тому, насколько мягко и неумело они проводили допросы.

Пётр не стал ждать повторного приглашения и сел. Зоам слегка сменил позу, повернувшись телом в его сторону и показывая, что он открыт для диалога. На лице была саркастическая улыбка одним левым уголком губ, а глаза ничего не выражали. Ровным счётом ничего. И только сейчас Пётр заметил, что глаза, которые он запомнил голубыми, стали ярко-зелёного цвета.