На лице Зоама Ват Лура засветилась улыбка. Как мерзко было видеть её в ответ на сообщение о смерти человека, который за всю жизнь никому не причинил зла – Сунил даже не ел мяса и не носил одежду из кожи и шкур. Но нужно терпеть, нужно помнить, Пётр, что сюда ты ходишь для того, чтобы понять, а не для того, чтобы читать проповеди.

– Эгоизм. Гордыня. Глупость, – загибая пальцы сказал Зоам Ват Лур.

– Это очень… однобокая характеристика, – неуверенно сказал Пётр, чувствуя ловушку в словах оппонента. – Вы оцениваете причины поступков по самим поступкам, совершенно не зная человека.

– Разве не тем же самым занимается психология? – вновь улыбнулся Зоам.

– Нет, – увереннее произнёс Григорьев. – Задача психолога – докопаться до сути, а не диагностировать её.

– Хорошо, давайте копать вместе. Во-первых, гуру Кумари не хотел быть беспомощным через много лет, ведь это Альцгеймер, я прав? – сказал пленник и продолжил. – Однако он мог ещё пару лет быть полезным с его точки зрения, толкая людям глупую идею Согласия. Что это как не эгоизм? Далее. Он слишком ценил своё имя, статус, репутацию. Его эго не давало воспользоваться доступным ресурсом, чтобы продолжить быть полезным, а это Гордыня в чистом виде, – он предпочёл умереть, чтобы остаться красавцем в глазах последователей. Ну и глупость в том, что гуру считал, будто людям действительно всё это важно. Из него сделают икону, но поклоняться будут образу, а не человеку. Икону сотворили бы в любом случае, но в данном – его последователи постараются забыть факт наивного самопожертвования, потому что логика рано или поздно подскажет, что это всё же были эгоизм и гордыня. А значит, его поступок умрёт вместе с ним, и никакого геройства в нём не будет. Глупость.

Да уж. Пётр чувствовал себя опущенным в воду. Как отвратительно Зоам всё разложил по полочкам, и как его слова вписывались в обычный прагматизм.

– Вы прагматик, – резюмировал он, стараясь скрыть волнение.

– Несомненно. Поэтому мы и победим. – Лицо собеседника было серьёзно, как никогда.

– Я бы не был так уверен. Один герой, романтик, верящий в прекрасное, способен преодолеть армию прагматиков. – Григорьев чувствовал, что очень хочет увести разговор от обсуждения Кумари, чтобы не вскипеть.

– Герой в вашей повести не он, герой здесь я. – Улыбка, коварная и злая, вернулась на лицо Зоама Ват Лура, лишний раз напомнив Петру о том, кто именно сидит перед ним в кресле, уютно закинув ногу на ногу. Обманчивое сходство с землянином не делало его Человеком.

– В чём же вы герой?

– Ну смотрите: я пошёл на реальный риск ради своей расы и правителя. Я один противостоял целой вашей армии КАС и спецслужбам всего мира. Я настолько велик, по меркам вашей ничтожной цивилизации, что вы даже убить меня боитесь и, посадив в тюрьму, создали для меня условия лучше, чем живут многие ваши заслуженные граждане. Многие ли способны похвастать таким видном из окна? – он простёр левую руку на умопомрачительный Манхеттен. – Я в итоге переживу всех своих тюремщиков, сброшу оковы рано или поздно и окажусь победителем во славу Зу Вечного.

– А если Согласие, узнавшее благодаря вам об угрозе, подготовится и разобьёт вашу армию? Это оставит вас героем? – Пётр решил остудить зарвавшегося самомнительного хвастуна.

– О, я мог бы рассказать им всё. Это не поможет. Мощь З’уул им не преодолеть. Даже за сто лет не построить флот, способный победить нас в бою. Мы покорим вашу Галактику и начнём с самой жалкой планетки. С Земли.

– Хорошо, а что дальше?

– Дальше мы пойдём в соседнюю Галактику, потом в следующую, и так до тех пор, пока вся Вселенная не будет лежать у наших ног. И пусть на это уйдут миллиарды лет, ради такой понятной и чёткой цели и живёт вся раса.

– Как плесень, – резюмировал Пётр.

– В каком смысле плесень? – удивился собеседник.

– Она, начиная с маленького участка куска хлеба, разрастается и уничтожает его целиком. Её нельзя уговорить, успокоить – плесень будет расти и жрать, пока не вымрет оттого, что кончился источник её пищи.

– Уверен, наши учёные что-то придумают с подобной проблемой. Создадут новые звёзды. Найдут параллельные Вселенные. Зачем загадывать на миллиарды лет вперёд? Подумайте сами, ваше сравнение только идёт нам в плюс. – Ват Лур сел на любимого конька и снова принялся убеждать Петра в правоте их идеологии. – Ведь суть всей Вселенной – конкуренция, борьба видов за выживание, эволюция, пока не появится сильнейший вид. Сначала он покоряет одну планету, потом одну Галактику, потом идёт дальше. Так что это вы и ваше дурацкое Согласие – ошибка Вселенной, а не мы. Не мы «Несогласные», а вы. Вы не согласны с нашей правотой.

– Но в вашей правоте нет места другим. Там, где есть плесень, больше нет другой жизни. – Пётр старался выглядеть не менее уверенно, чем оппонент, чтобы разжигать его готовность спорить.

– Конечно, есть! У нас есть рабы. Рабство ведь лучше смерти. Вы могли стать рабами, причём с привилегиями, мы бы зачли ваш вклад в нашу победу. Но вы предпочли смерть.

– Хорошо, допустим вы правы. Допустим, мы – ошибка Вселенной. Но для чего существует эта ошибка? – спросил Григорьев. Надо непременно тащить беседу в нужном направлении, необходимо понять всю глубину их философии.

– Мы думали над этим. Я лично много анализировал, учитывая опыт З’уул. И мы сочли, что дело просто в мутации, которая делает слабые расы ещё слабее. Ничего возвышенного в ней нет, вся ваша философия – попытка оправдания собственной слабости. – Вид разведчика говорил о том, что он действительно свято в это верит. Значит, так оно и есть. Их философия – голый материализм. Ешь, а не то съедят тебя.

– Так. Вы материалисты и прагматики, – кивнул Пётр. – Но ведь у вас есть поэты, художники, композиторы. Во имя чего они творят? Что является их музой?

– Сила. Их музой является сила. А вашей музой является слабость. И это вас губит. Вы можете создавать союз, но чем он больше, тем больше вызовов встречает. А вы слабы. На каждую планету, вошедшую в Согласие, вы получаете десяток планет, смотрящих на вас с ненавистью, и, пока вы прозябаете и нежитесь в радостях жизни, они крепнут, воюют друг с другом, и рано или поздно кто-то вас одолеет. И это будем мы.

Сила как муза. Это было очень важно. Наверное, самое важное из того, что он сегодня услышал. Для Несогласных красота и сила – одно и то же. Слабый не может быть прекрасным, раз не становится музой. Только вот такой подход – следствие отсутствия эмпатии или причина?

* * *

Пётр не воспользовался щедрым предложением переместить его в Санкт-Петербург шаттлом. Основной причиной стали впечатления от последней записки Сунила Кумари. Он понимал, что воспользоваться сейчас технологией, недоступной даже элите, не то что каждому человеку на планете, оказалось бы кощунством по отношению к памяти гуру. Кроме того, ему требовалось над многим подумать, а трансатлантический рейс – вполне благоприятный вариант: большинство пассажиров спят, двигатели равномерно гудят, в салоне темно. Целая ночь наедине с самим собой.

Слова Захара Лукина, а ему удобнее было продолжать для себя называть пришельца именно так, были очень важны. Он пытался понять, насколько они укладываются в картину мировоззрений Согласия и их последний с Кумари труд. Трактат «Временное Вечное» был посвящён возможному миру. На идею его натолкнули записи о переговорах «Первой Восьмёрки» с Кен-Шо. Однажды Вол-Си Гош заявил, что никакие договоры на Земле не являли собой хоть сколько-нибудь значимые по времени виды соглашений. Все они распадались в пыль, как только менялись условия.

Для примера Пётр иллюстрировал себе мысль как шахматную доску. Представьте, что вашу пешку атакует конь противника. Однако слон защищает клетку с пешкой. А значит, сопернику невыгодно её съедать. Пешка стоит нетронутой, фактически у вас с другим игроком как будто бы есть договор – не трогать эту клетку. Он обязуется не есть пешку, вы обязуетесь не убирать слона с диагонали. Да, документа никакого нет, однако суть любого договора на Земле сводится именно к простому факту взаимовыгодного соблюдения нейтралитета. Если вы уберёте слона, то договор прекращает своё действие, и вы теряете пешку. Если противник съест её, то он в ответ теряет коня. При любом раскладе первый, кто нарушает договор, что-то теряет. Поэтому и только поэтому договор имеет силу.

Теперь представьте, что противник добавил в атаку на пешку ладью. Так он создал условия, в которых договор так же перестает действовать. Для него. Теперь он легко обменяет коня на пешку и слона, и для того, чтобы удержать статус-кво, вы должны добавить к нему что-то для сохранения паритета. Например, подвести одну из своих фигур в защиту или, сдвинув пешку, полностью убрать предмет договора, сделав его попросту ненужным.

Согласие противопоставляет этому простейший принцип: любой договор о невыгодности съедать фигуру противника подменяется вашим нежеланием это делать. Представьте себе, что ни один из игроков вовсе не собирается выигрывать. Фигуры двигаются по доске, пешки проходят и становятся ферзями, оба игрока обладают огромной мощью, но никто не пытается выиграть. Да, игра теряет смысл. Вот в чём проблема Согласия. Григорьев заметил, что на Земле гораздо больше игр, суть которых сводится к доминированию, а не сотрудничеству. Несмотря на это, он видел настольные игры и слышал о популярных в США «Подземельях и Драконах»^[11], их суть заключается в Сотрудничестве, а не Противоборстве.

Если вернуться к «Временному Вечному», то его с Кумари идея сводилась к очень простой логике. Представьте, что вы играете в шахматы, и ваши фигуры расставлены так, что любой ход противника приводит к его немедленному проигрышу. Соперник понимает, что всё, что ему остаётся, это «не есть» ваши фигуры, в надежде на встречную милость. То есть он попросту в патовой ситуации и вынужден играть по вашим правилам Сотрудничества, даже их не разделяя.

Беда контактов Согласия с Несогласными заключалась в том, что они никогда не пытались завязать разумный контакт с более слабыми расами. Обычно история сводилась к набегам сильных противников на их окраины или даже согласные расы, ещё не вступившие в союз. И это обусловило всю концепцию: расы делятся на две группы, с одной – можно сотрудничать, другой – нужно ставить мат немедленно, как только она вступает в игру. Никто и никогда, по крайней мере в не столь отдалённом прошлом, не пытался принудить противника к миру, заведя его в патовую ситуацию.

В своё время Тамош рассказывала им историю расы Упанчш, над которой ставился подобный эксперимент. Он был разумно начат, но бездарно сведен к стандартам «сотрудничество и противоборство». Сунил был уверен, что, если бы раса Ццыл из Согласия, занимавшаяся проектом, смогла загнать упанчшей в патовую ситуацию, эта Несогласная раса и по сей день жила бы в мире со всеми соседями.

Само собой, суть трактата сводилась не только и не столько к политике. Идея, на первый взгляд противоречащая Согласию, тем не менее базировалась на его принципах, а именно на стремлении сохранить жизнь. Этика их работы выстраивалась вокруг простейшего постулата, гласящего, что жизнь во Вселенной является самоцелью и сверхценностью и Согласие есть не уникальное право на её сохранение, а тяжкий крест, обязанность исполнять это первичное право.

Захар Лукин дал ему ещё одну очень важную деталь, сам того не заметив. Пётр повторял её для себя вновь и вновь. «Только Сила является Музой». То есть для Несогласных проявление Силы, её осознание, является не только и не столько действием, достойным уважения, сколько действием, почитаемым и вдохновляющим. Что, в свою очередь, влечёт вывод: если ты будешь сильнее, много сильнее Несогласной расы, ты сможешь повести её за собой. Та ничтожная причина, по которой З’уул стремятся покорить Согласие, заключается в простейшей ошибке: они уверены, что Согласие – слабо. Достаточно доказать им обратное, показать свою мощь, как они отступят, и даже, возможно, будут готовы играть по правилам Сотрудничества.